Двое строптивых - Старшов Евгений
Бог солнца и покровитель острова Родос — Гелиос — тоже вполне мог стоять в садах магистра. Одна из его голов, имеющая преизрядное портретное сходство с Александром Македонским, хранится ныне в местном археологическом музее. В ней сзади проделаны по кругу отверстия, в которые вставлялись золотые (или позолоченные) лучи.
Согласно сказаниям побывала на острове и богиня любви Афродита, страшно покарав заносчивых и дерзких сыновей Посейдона, оскорбивших ее. И если даже доныне дошли две ее родосские статуи, значит, в прежние времена их было огромное количество. Наиболее часто встречаются в греко-турецких собраниях два ее типа, известных по более поздним образцам как Венера Милосская (обнаженная по бедра) и Венера Медицейская (нагая полностью, небрежно прикрывающая перси рукой).
Также не могла не появиться в магистерском саду мраморная Афина — скромная девственница в греческом шлеме с гребнем, воинском нагруднике, с копьем, щитом, и, конечно же, с неразлучным еще с Крита змеем. О присутствии подобных статуй на Родосе можно говорить наверняка, ведь все три древнейших города на острове — Линдос, Ялиссос и Камирос — имели храмы в честь Афины.
И, конечно, кроме античных богинь и богов, среди кипарисов и зарослей олеандров стояли статуи древних писателей и философов. Ученые бородатые мужи с достоинством взирали на окружавшую их суету, наморщив сократовские лбы…
Лео как раз разглядывал одного такого мудреца, как вдруг что-то бело-серое с человеческий рост быстро прошло среди зелени и статуй, так что на какую-то долю мгновения Лео стало немного не по себе. Не статуя же, ожив, спрыгнула с постамента и куда-то споро помчалась по своим неведомым делам!
— Это что? — спросил англичанин.
— Страус, — невозмутимо ответил брат Жоффруа. — Птица выше человека, не летает, но бегает. Ты сам видел, как быстро. Не убережешься или разозлишь — может убить ногой. У великого магистра их тут несколько бродит. Даже яйца, бывает, несут. Просто огромные — по три с половиной фунта[8] и больше. Птенцы, правда, не вылупляются. Зато из скорлупы отменные светильники выходят.
Лео почесал в затылке:
— А обычная живность у вас здесь есть, или только причудливая?
Жоффруа так же невозмутимо ответил:
— Господин наш и брат — великий магистр — всегда был большим любителем живности, особенно собак. У него несколько во дворце живут, а еще есть пара мелких обезьян, тонкорунная индийская овца, птицы — от страусов до попугаев. А вот охоту, в отличие от некоторых своих предшественников, ненавидит.
— Я тоже охотой не балуюсь…
— Нет, у нас кое-кто любит, особенно соколиную. Агапит Кассианос, грек, наш старый орденский сокольничий, сочинил книгу о разведении и обучении охотничьих соколов.
— Грек на такой должности? — переспросил Лео. — Я думал, что с греками ваш орден не очень ладит.
Жоффруа охотно пояснил.
— У нас греки только на некоторых должностях. В основном это либо низшие секретари, которых допускают только до определенного уровня орденских тайн, либо писцы и переводчики. Много хозяйственников — этого у греков не отнять. Есть и весьма причудливые должности — в Линдосе, например, магистр по ослам — он ими заведует. И точно так же в Петрониуме, на малоазийском побережье, служит магистр по псам. Его псы — просто умницы, дело свое они знают отменно, караулят замок и также разыскивают бежавших из турецкой неволи и обессилевших пленных. Порой и гибнут вместе с людьми. Они туркам такие же заклятые враги, как и мы, иоанниты.
Рыцарь мог бы еще много чего порассказать, но внезапно посерьезнел и произнес:
— Сэр Лео Торнвилль, прошу сдать оружие. К нам приближается для беседы господин наш и брат, великий магистр Ордена святого Иоанна Пьер д’Обюссон. Прости и пойми: у нас нет права на риск или ошибку.
Сердце Лео екнуло от волнения — не каждый день в жизни приходится разговаривать с великим магистром ордена. Он беспрекословно подчинился и стал пристально вглядываться в приближавшиеся фигуры д’Обюссона и сопровождавших его орденских чинов, но особенно привлекали внимание две крупные, крепко сбитые собаки черно-рыжего, тигрового, окраса. Опять причудливая живность! Полосатых собак нечасто встретишь.
Глядя на них, Лео даже на мгновение забыл, что сейчас должна решиться его судьба!..
2
Пьер д’Обюссон, французский дворянин из древнего и славного рода, скромный человек 55 лет, несколько выше среднего роста, с кротким взглядом голубых глаз, большой шелковистой бородой с проседью и седыми же волосами, с "суворовским" хохолком и несколько длинноватым прямым носом… Действительно, проще и вернее всего будет его описать как длиннобородого Суворова.
Пьер был пятым сыном своих родителей — Реджинальда и Маргариты: старший брат — Антуан, виконт де Монтэй, стал наследником всех имений и сделал блестящую карьеру воина при французском дворе; трое следующих братьев — Гугон, Луи и Гишар — пошли по духовной линии и стали епископами, что также было старинной семейной традицией (первый епископ из д’Обюссонов — Тюрпэн Лиможский — упоминается в хронике аж за 898 год).
Пятый сын избрал карьеру воина, впоследствии прославившую весь род, а по духовной линии превзошел и всех своих братьев, став кардиналом. В ранней молодости Пьер воевал с османами на стороне венгров, причем император Сигизмунд отметил его остроумие, веселый нрав и любовь к наукам — особенно к математике и истории.
После смерти Сигизмунда Пьер вернулся во Францию, где его двоюродный брат Жан д’Обюссон, камергер короля Карла Седьмого, представил его ко двору. Пьер храбро сражался на полях Столетней войны, а также принял участие в войне французов со швейцарцами (1444 год). Год спустя он отмечен на торжествах в Нанси по случаю бракосочетания французской принцессы Маргариты Анжуйской с английским королем Генрихом Шестым Ланкастером.
Уже тогда король Франции Карл Седьмой так отозвался о молодом д’Обюссоне: "Никогда еще я не видел в соединении такого огня и такого благоразумия". Очень верно было сказано!
Возможно, именно благоразумие стало причиной того, что роскошная придворная жизнь пришлась Пьеру не по нутру и судьба привела его в орден иоаннитов, лишь недавно доблестно отразивший 40-дневную осаду египетских мамлюков (в 1444 году).
Дядя будущего магистра, Луи д’Обюссон, орденский командор Шарру, помог племяннику отправиться на Родос и вступить в орден. В 1457 году Пьер д’Обюссон становится видным орденским деятелем, исполняя роль посла к французскому королю Карлу Седьмому. Потом мы застаем его правой рукой магистра Джованни-Батисты Орсини. Пьер кладет много сил на перестройку старых иоаннитских укреплений и возведение новых. Наконец, смерть Орсини и избрание в магистры застает д’Обюссона приором Оверни.
Короче говоря, Пьер д’Обюссон — это выдающаяся личность своего времени, военный инженер и дипломат, а также, как читатели уже поняли, собиратель античного искусства и любитель животных. Знаменитые собаки д’Обюссона сопровождали его повсюду: и на улице, и на заседаниях орденского совета, и на богослужениях в храме Святого Иоанна — что засвидетельствовано многочисленными гравюрами и миниатюрами.
С виду в этом человеке не было ничего геройского, но часто ведь говорят, что внешность обманчива. Его многочисленные таланты, а равно подвиги и личная храбрость позволят современникам сравнить его с знаменитейшими и славнейшими героями Античности — и в этом не было ни капли лести. Спустя два столетия о нем скажут, что д’Обюссон избавил Рим от судьбы Константинополя, защитив Родос от турок, а сами иоанниты считали его славнейшим магистром…
Но все это — позже. Пока что турки не напали, и хотя тучи все больше сгущаются, буря еще не грянула, и Пьер д’Обюссон мирно шествует по своему саду, несколько утомленный словопрениями с венецианцами, но все же весьма довольный тем, как эти прения завершились.
