Эмилиян Станев - Легенда о Сибине, князе Преславском
Этот день князь провел у себя в опочивальне над книгами. Принесенная монахом книга оказалась богомильским списком, какие он уже читывал, поскольку Тихик постоянно доставлял ему эти произведения разных монахов, ныне переписывавшиеся с превеликим рвением почти во всех монастырях. Древние книги Мани и его ученика Сиса, купленные некогда в Царьграде предками князя, приносили ему большее удовлетворение. Первый человек, вступивший на стороне Бога в схватку с демоном зла, попал в плен к демону и утратил светлый дух свой. Так произошло в душе человеческой полное смешение света и тьмы, добра и зла, и кто теперь мог их разъять? Князь желал жить так, как жил прежде, — не различая их. Тогда чего же искал он в книгах? Объяснения тем злосчастиям, что постигали его страну и его дом? В этой всесветной распре между Богом и Сатанаилом всё выглядело очень просто, и не было у человека ни силы, ни власти, чтобы изменить ход событий. Люди были игрушкой в руках обоих, Сатанаила и Бога, оружием, переходившим от одного к другому. Между тем всё живое хотело жить как можно покойней и дольше: животные и люди, птицы, цветы, травы, леса. Волк раздирал косулю, косуля обгладывала молодые деревца, стремившиеся перерасти старые, рыбы пожирали одна другую, люди друг друга убивали. А глупый Бог взирал на это зрелище со своего престола и жил своим единоборством с Сатанаилом, как смертные живут войной, охотой, междоусобицами, своими пороками и страстями. Если б его преосвященство митрополит Доростольский проведал о том, как князь смеется над Вседержителем, чья власть казалась немощнее власти Борила в Тырнове, он давно бы уже отлучил его от церкви…
День выдался солнечный. Пелена тумана над Тичей разорвалась, сосульки роняли наземь сверкающие ледяные подвески, и кирпичные стены Преслава вновь заалели. Февральское солнце проникало в опочивальню сквозь зарешеченное окно, блестел на кровлях молочно-белый лед. Князь чувствовал, как припекает спину под коричневым кафтаном с разноцветной вышивкой на груди, как пояс с золотыми пряжками, точно женские руки, обхватывает его стан. По телу, как и всегда на другой день после охоты, разлилось сладостное ощущение покоя, ногам после тяжелых сапог было легко в теплых домашних туфлях. Жить хорошо, даже когда тебя донимают тяжкие заботы. Откуда проистекает это чувство соприкосновения с вечностью, это желание слиться со вселенной? А голоса, что он время от времени слышит в себе, — Сатанаилово ли то обольщение или голоса Бога и ангелов? Царство светлого, божественного духа, в которое верует слуга Тихик, жажда справедливости, отвращение к злу и стремление к внутреннему совершенству жили в его сердце. Они ведомы были князю ещё с детских лет, когда он начал молиться, и с той поры, когда он полюбил свою, ныне покойную жену, скончавшуюся в родах. Во время сражений он всегда ощущал присутствие каких-то незримых заступников, но вопреки всему не желал довериться им, ибо не мог принять Бога, насылавшего на его род одни лишь беды. Не меркнул ли в душе его божественный свет, не уподоблялся ли он тихому месяцу, освещающему поле брани, где поверженные стонут от ран, а победители пируют, не заботясь о том, что завтра им, быть может, суждено поменяться участью?
3
Эрмич возвратился к вечеру, усталый и злой: он потерял десять стрел. Проклятые птицы летели высоко и смотрели зорко. В доказательство, что он сделал всё, что мог, Эрмич показал черное маховое перо, вырванное его стрелой. Князь посмеивался. Может быть, старая княгиня отступится наконец. Сологун всё равно отдаст богу душу, возложит он себе на живот мертвечину или нет. Но княгиня стояла на своём. Можно ли отказать тяжелобольному в такой услуге? И какие они охотники после этого?
На другое утро, едва занялась заря, князь и Эрмич поскакали по дороге на Мадару. Снежный наст хрустел под копытами коней. Леса, стряхнувшие с себя снежные шапки, казались жемчужно-серыми, потому что ночь украсила их инеем. За крепостными стенами дымил своими трубами Преслав, и вороньи стаи с оглушительным карканьем устремлялись туда.
Князь был в охотничьем платье. Куртка коричневого меха с красными петлицами, бобровая шапка с зеленым верхом, мягкие сапоги. Эрмич ехал позади него, зябко пряча худое лицо в воротник волчьего тулупа; пар от его дыхания и дыхания каурого жеребца вился за спиной у князя.
По дороге им встречались везшие в город дрова крестьяне с белыми, заиндевевшими бровями; углежоги, чьи лохматые лошаденки были навьючены черными мешками из козьей шерсти; потом им попались сани, в которых визжал поросенок и сутулился хозяин в бараньем тулупе. Все они молча склоняли перед князем свои заросшие бородами лица. Из селений, прячущихся в лесных чащобах, доносились звуки свадебных барабанов. Был понедельник — день, когда на дверях вывешивают сорочку новобрачной с пятнами крови, потому что без пролития крови ни пропитание человека, ни зачатие, ни рождение невозможны. Через кровь вселялся Сатанаил в женскую утробу и таким образом властвовал над людьми. Князь тоже обильно проливал кровь на охоте и на войне, не задумываясь над тем, что есть этот алый, горячий сок, коим Сатанаил наполнил всякую живую плоть…
Солнце поднялось выше, и снег стал оседать. Сотворивший солнце оказал благодеяние и людям и зверям, но не из любви к ним, а из боязни, что оскудеют, лишатся блеска его творения. Творение обязывает своего творца, размышлял князь, глядя, как искрится снег под лучами восходящего солнца, как весело блестит уздечка на его жеребце. Точно так же и земные цари пекутся о своих подданных не из любви к ним, а ради собственной славы… Люблю ближнего, ибо люблю самого себя. Вот истоки сатанинской загадки…
Был уже полдень, когда Эрмич вдруг снял шапку и перекрестился: он увидал вдали Мадарские скалы. Таинственные, могучие, они желтели среди снегов и дыбящихся лесных чащ. На фоне светлого февральского неба крепость, высившаяся на их вершине, была похожа на корону.
Лишь к вечеру добрались они до монастыря святого Михаила. Их встретил высоченный игумен, отвел им болярские покои. Забегали, засуетились отроки, растапливая печи, приготовляя ужин. Сибин рассказал игумену о том, что привело его сюда.
Игумен обманулся в своих ожиданиях. Он надеялся, что князь привез монастырю дары. Её милость, христолюбивая княгиня, всегда была благосклонна к святой обители, однако давно уже не удостаивала её своим посещением. Быть может, прослышала, какая погань встречается среди монашьей братии. Ереси разрастаются точно пырей, сетовал игумен, и никому уже неведомо, что есть откровение божье, а что — дьявольское обольщение и обман. Даже ученейшие монахи заражены богопротивным богомильством, и Господь каждодневно умаляет его власть, всё труднее становится спасать заблудшие души, и когда он предстанет перед Всевышним, то не будет знать, что ответить ему.
Игумен осенял себя крестным знамением, размахивая широким рукавом засаленной рясы. Прости и помилуй нас, Боже, даже самые верные пастыри и чада твои стали ныне несведущими. Царю, полагал он, следует прибегнуть к суровым мерам, и есть слух, что он на пути к подобному просветлению.
Князь рассеянно слушал игумена. Сказал, что хочет убить орла, так не будет ли ему дозволено на заре пройти через скиты, что находятся выше в скалах. Надо полагать, что отшельников сейчас там нет. Кто в такую стужу станет мерзнуть в каменной норе?
— Ошибаешься, твоя милость, — ответил игумен. — Есть святые люди, кои не желают спускаться в монастырские кельи, соседствующие с пещерой, куда Бог ниспосылает дивное тепло, ибо Нечестивый так и норовит поселиться средь братии. Святые отшельники отгоняют его своими молитвами и силой духа. Великие откровения являются им, твоя княжеская милость, во время ночных бдений. Каждую ночь лицезрят они Сатану и слышат, как он скрежещет зубами.
— Это филины, — обронил Сибин.
— Возможно, княже. Но Нечестивый принимает всякие обличья.
После ужина беседа в плохо протопленном покое потекла ещё более вяло. Князю не терпелось остаться одному, отдохнуть после долгого пути. Игумен был похож на старую лису, терзаемую тайными пороками, — должно быть, тайком попивает у себя в келье подогретое, подслащенное медом винцо и мечтает о женских ласках. Сибин дал ему выговориться. Его преподобие беспокоился не о чистоте учения божьего, а о собственной власти над иноками. Сатанаил ведь не признает никаких канонов, любит перемены, непрестанное движение, он ставит палки в колесо мироздания и вертит им по своему произволу, стряхивая одних властителей и вознося других. Наконец игумен распрощался, и Сибин кликнул Эрмича, который стянул с него сапоги и покорно выслушал распоряжения на следующий день. Подняться следовало среди ночи, со вторыми петухами. Пока всё.
4
Князь лег в холодную постель и закутался в тяжелое покрывало. Полчок, спавший у него под подушкой, с писком соскочил на пол и юркнул в щель. Грызун кормился остатками от болярских трапез и монастырскими орехами, хранившимися в бесчисленных шкафах и шкафчиках, пропахших мышами, воском и оливковым маслом.
