Конн Иггульден - Врата Рима
— Почти все римляне оказались прижаты друг к другу и не могли сражаться. Люди Ганнибала убивали весь день, сужая кольцо до тех пор, пока в живых не осталось ни единого человека. Такой бойни не видели ни до того, ни после. Почти во всех сражениях часть людей остается в живых, хотя бы те, кто спасся бегством, — но эти римляне были окружены со всех сторон, и бежать им было некуда.
Настала долгая тишина. Мальчики старались закрепить в уме все подробности.
— На сегодня урок закончен. На следующей неделе я покажу вам, чему научили римлян это и другие поражения, нанесенные им Ганнибалом. Здесь им не хватило воображения, и они нашли нового полководца, который славился находчивостью и отвагой. Он встретился с Ганнибалом в битве при Заме четырнадцать лет спустя, и исход был совсем другим.
— Как его звали? — возбужденно спросил Марк.
— По-разному. С рождения он носил имя Публий Сципион, но за победы, одержанные в войне с Карфагеном, его прозвали Сципионом Африканским.
К десяти годам Гай вырос в спортивного мальчика с хорошей координацией. Он умел управляться с любыми лошадьми, даже с капризными, которым требовалась твердая рука. С ним они успокаивались и становились послушными. Лишь один жеребец наотрез отказывался держать наездника в седле, и Гай падал с него одиннадцать раз, пока Тубрук не продал животное, опасаясь, что в конце концов погибнет или мальчик, или конь.
В отсутствие отца Гая Тубрук фактически распоряжался всеми деньгами поместья. Он сам решал, на что пойдет выручка от зерна и мяса, — управляющему было оказано большое доверие, а такое случалось редко. Однако в его компетенцию не входило нанимать людей, которые обучили бы мальчиков военному искусству. Это решал отец, как и все, что было связано с воспитанием. По римскому закону, отец Гая мог бы даже отдать приказ задушить детей или продать в рабство, если бы они вызвали его недовольство. Хозяин дома обладал абсолютной властью, и его расположением не стоило рисковать.
Юлий вернулся домой на пир по случаю дня рождения сына. Тубрук пришел к нему, когда тот смывал с себя дорожную пыль в бассейне с минеральной водой. Несмотря на то что Юлий был на десять лет старше Тубрука, его загорелое тело не выказывало признаков дряхлости. Тубрук был рад увидеть, что Юлий выглядит здоровым.
Хозяин поместья опустился в воду. Из трубы в бассейн выплеснулся поток свежей горячей воды, и вверх заструился пар. Управляющий молча ждал, пока Юлий не опустится на мраморные ступени возле трубы, из которой поступала вода. Это было самое мелкое и теплое место бассейна.
Юлий откинулся спиной на прохладную стенку и вопросительно поднял бровь в сторону Тубрука.
— Докладывай! — проговорил он и закрыл глаза.
Тубрук наизусть прочитал доходы и расходы предыдущего месяца. Не двигаясь и не сводя глаз с дальней стены, уверенно перечислил все мелкие сложности и удачи, ни разу не сверившись с записями. Наконец управляющий закончил и стал молча ждать. Через мгновение голубые глаза человека, которому он служил, но не принадлежал, снова открылись. В их глубине таился холод, который не растопило даже тепло бассейна.
— Как моя жена?
Лицо Тубрука осталось бесстрастным. Имеет ли смысл говорить ему, что Аврелии еще хуже? Когда-то она была красавицей — до того, как родила и несколько месяцев пролежала при смерти. С тех самых пор, как на свет появился Гай, она непрочно стояла на ногах, в доме больше не звенел ее смех и не пахли цветы, которые она сама собирала на дальних полях.
— Луций хорошо за ней смотрит, но ей не лучше… Иногда, во время приступов, мне приходилось отсылать мальчиков.
Лицо Юлия ожесточилось. Раздувшаяся от жара вена на шее гневно задрожала.
— Неужели врачи бессильны? Брать мои ауреи[11] не стесняются, а ей хуже от раза к разу!
Тубрук сочувственно поджал губы. Он знал, что кое-что в жизни надо просто перетерпеть. Кнут больно обжигает кожу, и тем не менее приходится спокойно ждать, когда удары закончатся.
Иногда Аврелия в клочья рвала на себе одежды и забивалась в угол, где сидела, пока голод не заставлял ее выйти из комнат. В другие дни она вела себя почти так же, как когда он впервые увидел ее, только часто отвлекалась. Аврелия обсуждала посевы и вдруг, словно заговорил еще кто-то, наклоняла голову, прислушиваясь, не обращая внимания на собеседника, который теперь мог разве что выйти из комнаты.
В тишине, прерываемой лишь медленным падением капель, зашумел поток горячей воды. Юлий вздохнул, как будто выпустил из себя пар.
— Говорят, среди греков есть очень ученые врачи. Найми одного и прогони этих олухов, от которых нет проку. Если кто-нибудь заявит, что она держится только благодаря его умению, прикажи избить его палками и выбросить на дорогу в город. Обратись к какой-нибудь повитухе. Женщины иногда понимают друг друга лучше, чем мы. У них так много болезней, которых нет у нас…
Юлий опять закрыл голубые глаза, словно задвинул печную заслонку. Если не смотреть на лицо, это тело, погруженное в воду, могло принадлежать любому другому римлянину. У него была осанка воина, а на коже виднелись тонкие белые линии — шрамы от старых боев. С таким человеком лучше не ссориться. Тубрук знал, что Юлий слывет в сенате опасным противником. Он ставил себе малые цели, но яростно боролся за них. Поэтому он не трогал тех, кто искал власти, а они, в свою очередь, старались не нарушать сферу его личных интересов. Поместье Юлия приносило немалые деньги, так что Тубрук сможет нанять самых дорогих иностранных врачей, каких только найдет. Деньги на ветер, конечно, но зачем деньги, если не использовать их, когда есть нужда?
— Я хочу разбить виноградник на юге поместья. Там прекрасная почва для хорошего красного сорта.
Разговор перешел на хозяйственные дела. Тубрук по-прежнему не пользовался записями. После стольких лет отчетов и обсуждений у него не было в этом нужды. Через два часа после того, как Тубрук вошел, Юлий наконец улыбнулся.
— Ты хорошо поработал! Мы процветаем и не слабнем.
Тубрук кивнул и улыбнулся в ответ. На протяжении всего разговора Юлий ни разу не спросил, здоров ли он сам, доволен ли жизнью. Их отношения были основаны на доверии, но не между равными, а между работодателем и человеком, которого уважают за компетентность. Тубрук был вольноотпущенником и потому никогда не смог бы чувствовать себя так же уверенно, как те, кто родился свободным.
— Есть еще один вопрос, более личный, — продолжал Юлий. — Пора обучить моего сына военному делу. Дела отвлекают меня от отцовского долга, хотя способности человека ни в чем не проявляются так ярко, как в воспитании собственного сына. Я хочу им гордиться и беспокоюсь, что мои частые отъезды, которые, скорее всего, усугубятся, сломают мальчика.
Тубрук одобрительно кивнул.
— В городе есть много наставников, которые обучают мальчиков и юношей из богатых семей.
— Нет. Я о них слышал, некоторых мне рекомендовали. Я даже смотрел на продукты их обучения, посещал городские виллы, чтобы познакомиться с молодежью. Я не впечатлен, Тубрук. Я видел молодых мужчин, испорченных новомодным философским учением, по которому слишком много внимания уделяется развитию ума и слишком мало — телу и сердцу. Какой прок в умении играть в логические игры, если твоя слабая душонка шарахается от трудностей? Нет, я считаю, что римская мода воспитывает слабаков — возможно, за малым исключением. Я хочу, чтобы Гая обучал человек, на которого я могу положиться, — то есть ты, Тубрук. Такое серьезное дело я не доверю никому другому.
Тубрук обеспокоенно потер подбородок.
— Господин, я не умею учить людей тому, что освоил сам, пока был солдатом и гладиатором. Я знаю то, что знаю, но не умею передать это другому.
Юлий досадливо нахмурился, однако возражать не стал. Тубрук никогда не говорил зря.
— Тогда сделай его здоровым и твердым, как камень. Пусть по много часов бегает и ездит верхом, снова и снова, чтобы мне не было за него стыдно. Мы найдем того, кто научит его убивать и командовать людьми на поле боя.
— А что со вторым мальчиком, господин?
— С Марком? То есть?
— Его тоже будем обучать?
Юлий снова нахмурился и немного помолчал, погрузившись в воспоминания.
— Да. Я дал обещание его отцу на смертном одре. Эх, нельзя было его матери рожать. Ее бегство, по сути, прикончило старика. Она всегда была для него слишком юна. В последний раз я слышал, что она немногим лучше, чем шлюха, которая обслуживает людей на вечеринках в одном из внутренних районов города… Марк остается в моем доме. Они с Гаем все еще дружат, как я понимаю?
— Не разлей вода. И большие проказники.
— С проказами кончено. Им пора учиться дисциплине.
— Я прослежу за этим.
Гай и Марк стояли за дверью и подслушивали. Глаза Гая зажглись от радости. Он с широкой улыбкой повернулся к Марку, но тут же перестал улыбаться, увидев побледневшее лицо и сжатые губы друга.
