Грегор Самаров - Адъютант императрицы
— Здравствуйте, господин Фирулькин! — раздались со всех сторон приветствия. И Фирулькин, стараясь с юношеской легкостью выпрыгнуть из фаэтона, чуть не упал, так что один из молодых людей со смехом подхватил его в объятия, тогда как другой поднял с земли оброненную им трость и шепнул стоявшей возле него даме:
— Жаль, что нам предстоит сегодня играть не «Мещанина во дворянстве»: лучшего образца для такого типа, чем этот татарин в парике, решительно не найти.
Фирулькин со снисходительной благодарностью взял у Него трость; игриво помахивая ею, со сладенькой улыбочкой, делавшей еще отвратительнее его дряблое лицо, он поспешил к молодой девушке, которая при появлении этого субъекта попятилась назад. Ее изящное личико с мелкими чертами, пикантное и выразительное, принадлежало к типу, особенно свойственному парижанкам; большие темные глаза сверкали умом и живостью и казались созданными для того, чтобы с легкой подвижностью быстро и уверенно выражать всякое душевное чувство — от глубочайшей скорби до самой бойкой радости. Она была закутана в широкий плащ, капюшон которого покрывал голову, но складки легкого, мягкого шелка даже в этом неуклюжем одеянии обнаруживали грацию ее стройного стана и красивый рост.
— Я знал, что у вас сегодня репетиция, мадемуазель Аделина, — сказал Фирулькин на беглом французском языке, но с грубым акцентом, — позволил себе обождать здесь, чтобы отвезти вас домой: ваши нежные щечки, пожалуй, загорят на солнце в такую жару.
Приближение старого ловеласа заставило еще дальше попятиться молодую француженку. Глубокое отвращение промелькнуло на ее подвижном лице, которое вспыхнуло досадой, когда кругом раздалось подавленное хихиканье. Впрочем, она тотчас приняла бойкую, насмешливую мину и с улыбкой ответила:
— Вы слишком добры, господин Фирулькин! Я люблю солнце, и мое лицо не боится его лучей, но так как ваш фаэтон тут, то я с благодарностью принимаю вашу любезность. Мне нужно приготовить еще многое к вечернему спектаклю, и если я сокращу дорогу домой, то выиграю время.
Она слегка оперлась рукою на поданную ей руку Фирулькина, затем, задорно откинув голову, поклонилась своим товаркам на их завистливо–недоброжелательные взоры и прыгнула в экипаж, где рядом с нею уселся его обладатель.
Кучер слегка щелкнул языком, и тройка понеслась стрелою, а затем на углу набережной Фонтанки повернула во внутренние кварталы города.
— Как надменно посмотрела на нас эта смешная Аделина! — заметила одна молодая актриса. — Не понимаю, право, что находят в ней мужчины! Недостаток красоты и ума эта девушка старается заменить жеманством. Со всеми нашими красивыми и элегантными придворными кавалерами она холодна как лед иди, по крайней мере, притворяется такою и вдруг едет открыто по улицам с этим уродом Фирулькиным! Я думаю, Аделина поймает‑таки его и женит на себе. Ну, откровенно говоря, я не завидую такой победе!
— И мы также нет! И мы также нет! — со смехом подхватили остальные.
Но актер на амплуа героев, пожимая плечами, сказал:
— Вы лжете просто от зависти. Если бы этот старый Фирулькин положил к вашим ногам свои миллионы, то вы наверно перестали бы находить его таким безобразным и смешным. Впрочем, вы имеете полное право завидовать ей. Ведь если крошка Аделина сделается в один прекрасный день госпожою Фирулькиной, то еще успеет развлечься с красивым гвардейцем: Сначала дело, а потом удовольствие! Но Аделина так не думает, она иного закала, чем вы все. Мне кажется, ее сердечко томится в чьем‑нибудь плену и из‑за этого остается неприступным даже для миллионов Фирулькина, если же не так — то, клянусь Богом, эта девушка была бы достойна, чтобы ею восхищался даже артист!
Он закутался в плащ и с трагической осанкой пошел прочь.
Тихонько пересмеиваясь, остальные еще с минуту пошептались между собою, после чего труппа рассеялась и каждый вернулся восвояси.
Фирулькин быстро катил с Аделиной по Фонтанке. Важно развалившись, с улыбкой на губах, он сидел возле молодой девушки, которая с искренней веселостью наслаждалась быстрой ездой. С надменной снисходительностью отвечал миллионер на низкие поклоны стоявших у своих дверей горожан, не замечая, что все они потом смотрели ему вслед, насмешливо улыбаясь и покачивая головой.
С набережной Фонтанки кучер повернул в одну из маленьких соседних улиц, где разом осадил лошадей перед скромным домом. Фирулькин подал руку Аделине и проводил молоденькую актрису, хотевшую проститься с ним после выражения благодарности на пороге, в первый этаж, — любезность, которую она приняла с досадой и смущением.
На верхней площадке лестницы навстречу им вышла из отворенной двери просто, почти бедно обставленной гостиной дама лет пятидесяти со следами былой красоты на лице, Хотя ее черты были резки и грубы, глаза пронзительны, а фигура слишком коренаста и толста. Она была довольно кокетливо одета по последней парижской моде, но ни покрой, ни цвет ее платья уже не соответствовали ее летам. Хозяйка сделала торжественный реверанс, один из тех, к которым привыкла на сцене, когда исполняла роли важных особ, и гость нашел нужным ответить на ее приветствие с не менее торжественной важностью.
— Как вы добры, сударь, — сказала старуха, — что привезли домой мою дочь. Вы, право, конфузите нас!
— В самом деле, — вмешалась Аделина, принимая соболезнующий тон, тогда как ее глаза сверкнули задорным лукавством, — действительно господин Фирулькин чересчур добр ко мне. Мало того что он привез меня домой, ему вздумалось еще проводить меня сюда, а ведь в его годы, должно быть, трудненько лазать по крутым лестницам!
Старуха бросила дочери гневный, укоризненный взор и ввела в гостиную Фирулькина, который сделал вид, что не слышал колких слов шаловливой девушки.
Скинув плащ, Аделина осталась в светлом, легком утреннем платьице; несмотря на крайнюю простоту, оно придавало ей своею благоухающей свежестью столько очарования, что гость не мог воздержаться, чтобы не поцеловать руки молоденькой артистки и не отпустить ей довольно приторного, но, судя по жгучему взору его хитрых глазок, весьма прочувствованного комплимента.
Аделина, словно в испуге, отдернула руку, а Фирулькин произнес:
— Несмотря на ранний час, я позволил себе обеспокоить вас своим визитом, почтеннейшая мадам Леметр, не только ради того, чтобы доставить вашу милейшую дочку к ее превосходной матери, но так же имея в виду серьезно потолковать с вами и осуществить давно принятое мною решение.
— Садитесь, пожалуйста, господин Фирулькин! — сказала дама, подвигая стул и садясь сама с такою миной, какую она всегда принимала в начале сцены объяснений на театральных подмостках.
Ее лицо выражало не столько любопытство, сколько осторожное, сдержанное довольство. Аделина хотела выйти из комнаты, но гость поймал ее за руку, когда она проходила мимо, и сказал:
— Останьтесь, мадемуазель Аделина, останьтесь! То, что я приехал сообщить вашей матушке, более всего касается вас самой. Долгие годы, — продолжал он, тогда как Аделина, вся пылавшая румянцем, остановилась возле него, тщетно стараясь освободить свою руку, — да, долгие годы трудился я, чтобы, согласно воле нашей великой государыни, все более и более содействовать расцвету отечественной торговли. Мои труды не остались бесплодными, и теперь всякому известно, что Петр Севастьянович Фирулькин — одно из первостепенных лиц в именитом петербургском купечестве. Мое состояние исчисляется мильонами и увеличивается с каждым днем. Но при обширности моих торговых предприятий и связанных с ними частых разъездах я не успел до сих пор обзавестись своим домком и выбрать себе подругу жизни, достойную распоряжаться несметными богатствами, которые я могу положить к ее ногам. Теперь мое решение принято, выбор сделан, и он остановился на вас, мадемуазель Аделина, потому что, вы обладаете всеми качествами, делающими вас достойной блестящего жребия, который я могу предложить вам вместе со своей рукой.
Последние слова Фирулькин произнес так торжественно, точно возвещал госпоже Леметр и ее дочери о великом неожиданном счастье. И действительно, лицо старой актрисы сияло безграничной радостью; между тем Аделина побледнела. Ее глаза горели гневом, и она с отвращением резко выдернула у гостя свою руку.
— Итак, — продолжал он, — сделав свой выбор, я приехал к вам, мадам Леметр, просить у вас руки вашей милейшей дочки, чтобы потом безотлагательно сыграть и свадьбу. Нам нет надобности откладывать ее, — с самодовольной улыбкой прибавил жених–миллионер, — мой дом на Морской устроен вполне и всегда готов к приему хоть коронованной особы. Мадемуазель Аделина должна только решить, какую отделку выбрать для ее комнат, и тогда она убедится, что для Петра Севастьяновича Фирулькина не существует никаких препятствий для исполнения желаний и прихотей его невесты.
