Анита Диамант - День после ночи
– Никогда в жизни их не полюблю.
– Ты и про лебен это говорила.
– Ну да, тот, кто смог привыкнуть к простокваше, ко всему привыкнет.
Леони с трудом представляла, как она выдержит еще один месяц жары, которая, говорят, может запросто продлиться до октября. В лагере росло всего одно дерево, дававшее хоть какую-то тень, и в бараке подчас бывало жарко как в духовке.
При одной мысли о духовке Леони замутило. Раньше это слово вызывало воспоминания о вкусных пирогах, жареных цыплятах и батонах теплого хлеба. А теперь оно означало только душегубку. На любом языке, кроме иврита, где даже «печь» умудрилась остаться на кухне, вместе с раковиной и холодильником. Их учитель утверждал, что скоро они начнут видеть сны на иврите, и Леони занималась с еще большим упорством.
– Ну что, видела сегодня ночью сон на иврите? – поинтересовалась Шендл, зная, как Леони понравилась эта мысль.
– Нет. Наверное, для этого надо сначала влюбиться в носителя языка. В постели с мужчиной, немного вина... Самый эффективный способ выучить язык.
– О-ля-ля! Гляди-ка, не такая уж ты и пуританка. Пожалуй, ты становишься... Не знаю, как это будет на иврите, – страстной? Развратной?
– И вовсе нет, – возразила Леони. – Это просто такое выражение. Клише. – Она откинула простыню. – Пойдем отсюда? Умираю хочу кофе – даже если только жиденького чаю дадут.
Леони и Шендл пришли в столовую рано, и потому их любимый столик у двери еще никто не успел занять. Отсюда было удобно наблюдать за тем, как входят и выходят люди. Вскоре к ним подсели и другие девушки из их барака. Как обычно, все они налегали на хлеб, все жевали жадно и торопливо. У столика то и дело останавливались юноши, им хотелось позаигрывать с Леони и поздороваться с Шендл. После завтрака мужчины с топотом высыпали на утреннюю перекличку, а девушки подперли щеки кулаками и принялись обсуждать мужчин.
– Как думаете, Рувен симпатичный? – спросила одна.
– Ну, если тебе нравятся жирафы... – фыркнула Лилиан. – Это ж надо такую шею иметь!
– А глаза красивые, – вздохнула молодая женщина с грудным ребенком на руках. – Повезло его будущим деткам.
– Кстати, о детках, – продолжала Лилиан. – Ты своему-то имя придумала наконец? Ему уже скоро месяц.
– Придумала.
– Ну и какое же? – хором поинтересовались все.
– Бен-Ами.
– В смысле, Вениамин? – уточнила Шендл.
– Нет. Бен-Ами, – поправила новоиспеченная мать, которую звали Роза. – Государство новое, и имя тоже новое. Это значит «сын моего народа». А меня теперь зовут Веред. Это тоже «роза», только на языке евреев. Пора избавляться от старых имен и старых привычек.
Лилиан вытаращила глаза:
– Второй Арик объявился. Он это на каждом уроке долдонит. Ты-то чего за ним повторяешь как попугай? Свои мысли кончились?
– А ты смени имя на Шошану, – посоветовала ей Роза-Веред.
– У меня мать звали Лилиан. И бабку мою звали Лилиан. «Шошана»! Это для беззубых. И вообще, спроси меня, что такое Веред, так я скажу: автомобиль это, а не человек.
– Да, но тебя же не спросили, – заметила Леони. При этом она мило улыбнулась, и девушки не сразу поняли, что она просто предложила Лилиан заткнуться.
Прежде чем Лилиан придумала ответ, в столовую влетели Теди и Зора, взъерошенные и растрепанные, и со всех ног бросились к уже почти пустому огромному чайнику.
Все девушки за столом обменялись улыбками. Теди и Зора соревновались каждое утро. Они были такие разные, совершенные противоположности: день и ночь, вино и уксус, соль и сахар, жар и холод, мясо и молоко.
– Вот они, луна и солнце, – провозгласила Шендл.
– Лорел и Харди, – добавила Леони.
– Альфа и Омега, – предложила Веред-Роза и поднялась на ноги, укачивая ребенка.
– А это что значит? – спросила Шендл.
– А это значит, что наша Роза в университете училась, – хмыкнула Лилиан.
Леони и Шендл с улыбкой переглянулись. Они понимали, что те же самые девушки и над ними смеялись иногда, говоря про них «два сапога пара» и «сиамские близнецы». А ведь Леони и Шендл тоже были очень разные. Смуглянка Леони покрылась на корабле ровным бронзовым загаром, в то время как за один день под средиземноморским солнцем нежная кожа Шендл пошла волдырями, а глаза распухли и превратились в узенькие щелочки. После этого она никогда не выходила на солнцепек без широкополой мужской шляпы. В этой шляпе Шендл была похожа на ребенка, напялившего взрослую одежду, хотя барышне уже исполнилось двадцать. Она была старше Леони почти на три года.
Девушки познакомились на вокзале в южном предместье Парижа. Обе направлялись в Палестину. С тех пор они были неразлучны. Шендл хотелось попрактиковаться во французском, который она учила в школе, а Леони хотелось знать, есть ли на Израильской земле большие города. Во время путешествия они ухаживали друг за другом, страдая от морской болезни, и держались рядом, когда их судно захватили британцы. Дружба Леони и Шендл крепла с каждым днем.
Они встали и пошли к выходу из столовой.
– Ты иди. Я тебя потом догоню. Мне в туалет надо, – сказала Леони.
Шендл нахмурилась:
– Опять? Знаешь, по-моему, тебе пора к врачу.
– Пустяки. У меня всегда был слабый желудок.
– Ну ладно, – вздохнула Шендл. – Увидимся за обедом. Там и с нашими можно будет на иврите поболтать.
Они расстались, и Шендл тут же окликнули. Ханна потянула ее за руку:
– Пошли пройдемся.
Ханна зашептала Шендл на ухо, будто желая поведать ей какой-то девчачий секрет:
– Сегодня в Атлит одна женщина приезжает. Немка. Ей отведут соседнюю с твоей койку, и я хочу, чтобы ты за ней следила. А теперь улыбнись и кивни, будто я тебе рассказала, что тобой интересовался Милош.
Шендл усмехнулась и послушно кивнула. Не потому, что ей так велели, просто Шендл удивило внимание Ханны. Шендл считала, что у этой вездесущей девицы с неуклонно растущим животом есть свои причины навязывать ей свою дружбу.
– Молодец, – похвалила Ханна. Они как раз проходили мимо двоих охранников. – Мне сообщили, что эта женщина была капо – осведомителем в одном из лагерей. Так вот, мы хотим, чтобы ты выяснила, правда ли это.
– Мы? – переспросила Шендл.
– Только ты одна догадалась, что у Пальмаха есть в Атлите свои глаза и уши.
– Я одна?
– Я про тебя все знаю, – продолжала Ханна. – Ты с детства принимала участие в молодежном движении. «Юный страж» – так оно называлось? И еще я знаю, что ты храбро сражалась против немцев в лесах под Вильнюсом. Ты герой, черт возьми, и каждый, у кого есть глаза, в состоянии разглядеть, что ты не похожа на других девушек. Буржуазные неженки. На некоторых, вроде этой твоей подружки-француженки, без слез не взглянешь. Можно подумать, хрустальная она. И песни ты знаешь правильные, и ведешь себя как настоящий солдат.
– Слушай, по-моему, ты меня с кем-то путаешь, – нерешительно промямлила Шендл.
– Нет у меня времени на дурацкие игры, – отрезала Ханна. – Мне тут долго сидеть не позволят. Очень скоро все заметят, что я беременна. Или уже заметили?
Шендл попыталась улыбнуться:
– Да, уже поговаривают.
– Кто бы сомневался. Можешь всем говорить, что я пока не замужем, но непременно выйду – до того, как родится ребенок. Может, меня тут уже вечером не будет, так что Тирце Фридман будешь докладывать ты, – заключила она.
– Начальнице кухни? То-то мне она всегда казалась чудной.
– Еще бы! Ты лучше всех подходишь для этой работы. Будешь ее глазами и ушами. Докладывай ей обо всем, что удастся разузнать об этой немке. И понаблюдай за охранниками – за тем, как они меняются, за их расписанием, короче говоря, за всем, что они делают. Если еще кого-нибудь в лагере заподозришь, тоже сразу Тирце докладывай. В общем, обо всем, что разнюхаешь.
– Стало быть, я теперь и глаза, и уши, и нос, так?
– Остроумная, значит? Отлично. Через пару дней Тирца попросит себе помощницу на кухню. Обязательно вызовись. – Ханна пожала ей руку и отошла.
Шендл льстило, что Ханна выбрала именно ее. Ханна была для нее воплощением идеальной женщины-первопоселенки: сильная, прямолинейная, жизнерадостная и уверенная в себе. Неудивительно, что она сотрудничает с еврейскими военными. Шендл мечтала стать такой, как Ханна, с тех пор, как в первый раз побывала со своим братом Ноахом на одном из подпольных собраний. Ей тогда было лет двенадцать, но она до сих пор помнила вступительную речь, которую произнес в тот вечер серьезный молодой человек, уже побывавший в Палестине. «Всем моий братьям и сестрам в Ха-шомер Ха-цаир, моим товарищам по "Юному стражу", я привез пламенный привет из земли Израильской».
Разразившиеся вслед за этими словами бурные аплодисменты заставили ее вскочить со стула. Они полностью изменили мир Шендл. Она больше не была обычной девчонкой из городка в Западной Польше, она была сионисткой, преданной своему делу душой и сердцем, и ее единственной мечтой было отправиться в летний лагерь «Юного стража», изучать иврит, носить брюки и возделывать землю. Это желание исполнилось на следующий год. Ее многие знали в этом маленьком мире, и не только потому, что у нее была карта Палестины, но и потому, что она добилась разрешения маршировать вместе с отрядом мальчиков с метлой вместо винтовки на плече и немного фальшиво, хотя с воодушевлением распевала народные песни. Шендл наслаждалась каждой минутой, проведенной в лагере, даже когда наставала ее очередь чистить лук к ужину.
