Нина Соротокина - Прекрасная посланница
С крепостных стен беспрестанно стреляли в русские апроши. Глупейшая история! Численность армии в осажденном городе в три раза больше, чем осаждавших. Это по всем военным законам чистый бред. Меж тем в Варшаве без дела болтается большая часть русской армии. Миних послал жесткий приказ генерал-майору Люберасу выступить с полками и присоединиться к армии Миниха.
Наконец в помощь русским пришли давно ожидаемые саксонские полки под руководством герцога Вейсенфельдского: восемь батальонов и двадцать два эскадрона. Они встали лагерем и тут же приступили к строительству траншей. Воевать они не торопились. В логике саксонцам не откажешь: «Вы, господа россияне, справедливо помогли нашему королю занять польский трон, за что вам большое спасибо. Но сейчас Август III сидит в Дрездене, оттуда Польшей управлять вполне сподручно, а осада Данцига и разборки с Лещинским по большому счету — дела русских. Вот пусть о них Миних и печется».
Артиллерии все не было. Пушки со снарядами могли попасть в армию двумя путями — водой и сушей. Наш флот стоял в Пилау и пока еще лишь готовился к навигации. Где-то там лед не полностью сошел. Доставить пушки сушей можно только через Пруссию, но король Фридрих Вильгельм объявил твердый нейтралитет. В Берлине послы русский и французский (Ягужинский и Шетарди) дышали королю в уши и сулили неисчислимые выгоды, но король стоял на своем: ни русским, ни французам он ни в чем помогать не намерен.
Миних сам затеял переписку с Берлином и не стеснялся в выражениях. Анна в письмах отечески журила своего фельдмаршала, тем более что тон его отчетов по текущим событиям изменился. Заверения, что «солдаты всем обеспечены, а фуража хватит до травы», обернулись своей полной противоположностью. Теперь Миних писал в Петербург, что в армии нет солдат, продовольствия, пушек, пуль, пороха, рубах, обуви, медикаментов, корпии, лекарей, инженеров и подручного материала. Ну, совсем некому строить равелины, штурмфалы и кронверки! А французы не дремлют, того и гляди пришлют осажденному городу подкрепление.
Бирон все доношения Миниха читал и в разговоре при каждом удобном случае предсказывал предприятию с Данцигом гибель. Он говорил об этом как бы в шутку, но каждый понимал, фаворит страстно желает фельдмаршалу поражения.
* * *— Князь, пожрать есть? — К Матвею снова ввалился беззаботный Васька Крохин.
— Налим жареный.
— Откуда такие деликатесы?
Матвею не хотелось рассказывать Ваське, как пройдоха Евграф достает рыбу. На берегу Вислы русские построили редут, дабы отрезать неприятелю сообщение между городом и крепостью с гаванью Вейксельмюде. В этом месте река была узкой, суда проходили здесь с большим трудом. Река-то была узкой, а заводи рядом — отменные, а там щуки, судаки и прочее. Евграф вошел во грех, украл лодку и перекрасил ее, чтоб не нашли.
— Князь, а выпить?
Ну что за напасть такая! Придешь к Крохину, спросишь: «Перекусить что-нибудь найдется?», и он твердо ответит: «Нет». И в глаза тебе смотрит, и ты знаешь, что с этого ответа он не свернет, и не будет шарить по шкафчикам и баулам, а там разберись — правду он говорит или врет. А Матвей изведется, но последнее отдаст. Уж если совсем дом пустой, предложит сало залежалое с хлебом. И Крохин смолотит все за милую душу. Да еще добавит, мол, у тебя, князь, денщик хороший, а у меня вор. Да что у тебя, подпоручик, красть-то?
На этот раз Крохин как мог подлатал и почистил форму, но все равно сидела она на нем, словно сосед дал поносить. Худющий, как фонарный столб, лицо длинное, нос узкий с вмятиной, глаза острые, любопытные и руки непомерной длины. Этими руками только бы карпов ловить, но это Крохин делать не умеет, зато гениально выуживает другое — штабные сплетни.
— Мотька, слышишь, — он вкусно обсасывал рыбью кость — все, пустое блюдо, — слышишь, что я тебе скажу-то. В канцелярию из Варшавы ответ пришел. От Любераса.
— Ты хочешь сказать, что знаешь, что написано в секретной депеше?
— В общих чертах. Полки из Варшавы сюда не придут.
— Да ты что? Генерал-майор Люберас подписал отказ? Но это же скандал всенародный!
— Генерала можно понять. Квартиры в Варшаве не в пример лучше, чем наши. А пока Миних рвет и мечет. И собирается отдать Любераса под суд.
— Да нам-то от этого не легче!
Словом, в русской армии начинался разброд.
К слову скажем, что Миних со временем действительно отдал мятежного генерала под военный суд, но Люберас оправдался. Ни Миних, ни штаб его, ни тем более Васька Крохин не знали, что барона Любераса, поступившего на русскую службу еще при Петре Великом, в его отказе вести русские войска под Данциг поддерживал любимец государыни обер-шталмейстер Левенвольде. Он был старый враг Миниха, а потому вовсе не желал последнему победы.
Плачевное состояние дел в русской армии было хорошо известно и в Париже и в стенах Данцига, а потому послужило поводом к некой авантюре, о которой речь впереди.
6
В середине апреля неожиданно для всех появился французский фрегат и встал в устье Вислы. Матвей находился тогда на больверке в аванпосту и видел этот фрегат как на ладони. Паруса французы приспустили. В подзорную трубку можно было рассмотреть людей на палубе. И вдруг на корме над однородной массой военных мундиров взвился розовый вымпел. Что за напасть? Откуда такой цвет? Батюшки мои, да там дама! И никакой это не вымпел, а розовый шарф вырвался на свободу, и ветер подхватил его. Ах, беда, не рассмотреть ни лица, ни одежды. Воображение молодого человека тут же сочинило прекрасный образ. Это было легко, пририсуй только к розовому шарфу хорошенькое личико, и маленькие ручки, и кончик ножки, выглянувшей из-под бордового плаща.
Тут с берега ударили русские батареи. Матвей ждал, что французы ответят залпом, и сердце сжалось — господа, на борту женщина, ее бы надо пожалеть! Но фрегат не принял боя. По реям забегали матросы, надулись паруса, и фрегат величественно отплыл в открытое море.
Днем постреливали, так, для порядка. Вечером Матвея отпустили на квартиру, никаких ночных вылазок не намечалось. Добравшись до подушки, князь сразу заснул, но ранним утром, словно его кто-то в бок толкнул, открыл глаза. На востоке только наметилась полоска зари. Рань немыслимая. Матвей зевнул во весь рот и понял, что больше не заснет.
Вчера Евграф умудрился поставить у большого камня в омуте сетку. После появления французского корабля все переполошились, усилили охрану, и теперь денщик очень горевал, что солдаты не пропустят его достать добычу. «Тебя не пропустят, меня пропустят», — подумал Матвей, быстро одеваясь.
Утро было влажным, теплым. Он вложил весла в уключины и тихо поплыл вдоль берега. Над прибрежной осокой поднимался туман.
— Стой, стрелять буду!
Матвей назвал пароль, услышал отзыв. Солдат на посту попался знакомый, ему и в голову не пришло спрашивать, куда это поручик Козловский направился с утречка.
Туман становился все плотнее. Черта с два он найдет в этом молоке сетку с рыбой. Ну и наплевать. Теперь уже можно сознаться, что не караси его волновали, а вчерашнее видение — розовый шарф над палубой фрегата. Туда к гавани он и плыл. Зачем? А затем, чтобы остаться наедине с собой и хоть на миг забыть опостылевшую войну. Зачем он торчит здесь перед польскими редутами, что он здесь потерял? Розовый шарф был напоминанием, что где-то идет нормальная жизнь, мужчины и женщины собираются в гостиных, пьют вино и кофей, а еще танцуют и говорят о любви.
Он бы тоже хотел пройтись по зале в польском танце менуэте. Знал бы кто, как он соскучился по быстрому, манящему взгляду поверх веера и нежному шепоту с обещанием встречи. А представить на миг нежную ручку в своей огрубелой ладони… Это же чудо, господа! Удивления достойно, какая нежная у них кожа. Что там ручка… Обнаженная до сосцов грудь — да здравствует мода! — так распаляет воображение, что совершенно теряешь рассудок, я вам точно говорю.
Ах, этот туман! Берегов давно уже не видно, и вообще ничего не видно. Матвей бросил весла, и вода сама понесла его. Нет, так дело не пойдет. Пора поворачивать, если не хочешь очутиться в чистом море. Ладно, не отвлекайся. О чем это давеча он так хорошо и правильно думал?
Незнакомка с розовым шарфом вряд ли вышла на палубу в открытом декольте. Весенний воздух свеж, здесь и лихорадку схватить недолго.
Мысль о свежем воздухе пришла в голову весьма кстати, порыв ветра с залива вдруг охолодил лицо. Сейчас подует в полную силу, и белая мгла пойдет распадаться клочьями.
В тумане вдруг образовалась брешь, Матвей устремил туда взгляд и от неожиданности чуть не выронил весла. Давешний фрегат торчал у берега, совсем рядом. Матвей задрал голову, пытаясь разглядеть людей на палубе. Ни шута, конечно, он не увидел. Только слышно было, как скрипит фонарь на корме, свет от него казался жирным пятном. Слух Матвея уловил французскую речь. Удивительно, что туман не глушил голосов. Короткие, рубленые фразы, на воду опускали шлюпку.
