Патрик Рамбо - 1968
— Они спелись с легавыми, — говорил Порталье, — это же за версту видно.
— Обделывают свои делишки у нас за спиной, хотят выдать себя за главных, создать имя, а мы себя ведем как тряпки!
— Могу себе представить завтрашние заголовки: «Студенты все поняли, образумились, они снова будут ходить на занятия, мы загоним их в аудитории, экзамены состоятся в назначенное время»…
Когда они расстались, на душе у всех было кисло. Марианна отказалась пойти с Порталье на бульвар
Осман, потому что его родители уже вернулись. Сколько он ни убеждал ее, что это совершенно не важно, девушка предпочла вернуться к себе в общежитие. Марианна вместе с Родриго и двумя другими ребятами, которых Порталье когда-то видел в Нантере, втиснулась в малолитражку своего приятеля с филфака. Видя, как они трогаются с места, Порталье недовольно проворчал что-то, стоя под холодным дождем.
Профессору Рене Порталье и доктору Жюрио было за сорок, они носили одинаковые синие костюмы. Профессор был полноват, у него был открытый лоб, седеющие волосы, подстриженные почти под ноль, на манер английского газона, и длинные руки. Его гость был более худощав, не столь полнокровен и носил очки в черепаховой оправе. Он уже три года заседал в Пале-Бурбон[31] как депутат, избранный от Кальвадоса, где он когда-то прикупил особнячок XVII века. Пока их супруги в летних костюмах за столом для игры в бридж просматривали рекламные проспекты (поскольку обе пары собирались в августе вместе снять виллу под Вероной), мужья с бокалами в руках беседовали в гостиной, удобно устроившись в огромных бархатных креслах. На прошлой неделе умер от недостаточного кровоснабжения мозга человек с пересаженным сердцем.
— Помнишь, — говорил Жюрио, — у Каброля были сомнения уже через час после операции. Сердечно-сосудистый коллапс, его тогда едва спасли.
— Но он же все время был в кислородной маске.
— Шестьдесят шесть лет — не маленький возраст, да еще он давно болел, сопротивляемости никакой.
И вообще после девятичасовой операции даже у молодого парня…
— Но все же технически удачная пересадка уже возможна?
— Хотите посмотреть «Шадоков»? — спросила Соланж Порталье, включая телевизор, стоявший в стенке из красного дерева.
Профессор очень любил этот абсурдный мультсериал, где птицеподобные существа несли всякую чушь голосом Клода Пьеплю[32]. Серия, которая шла в тот вечер, называлась «Плохи дела на планете Шадок».
— Прямо как в Латинском квартале! — расхохотался профессор.
— Ничего, — возразил Жюрио, — скоро все встанет на свои места. Это была всего лишь вспышка агрессии, мы об этом полдня проговорили в Пале-Бурбон.
Они услышали, как хлопнула входная дверь. Профессор подошел к застекленным дверям гостиной, одним ударом открыл их и нос к носу столкнулся со своим сыном Роланом, у которого волосы и куртка насквозь промокли от дождя.
— Откуда это ты явился?
— А тебе что?
— Переоденься в сухое, мы садимся за стол.
Порталье-младший приподнялся на цыпочки, чтобы поверх занавесок на застекленной двери разглядеть гостей.
— Я не голоден, — сказал он.
— По крайней мере, иди поздоровайся с Жюрио.
— С этим фашистом?
— Придурок!
Профессор вернулся в гостиную:
— Это Ролан. Он, конечно, учится, но, по-моему, ничему еще толком не научился!
Все засмеялись остроте, но отец был раздосадован экстремистскими высказываниями и дерзостью сына. Обозвать фашистом его друга Жюрио! Все было совсем наоборот. Они познакомились в лицее в 1943 году. Утром каждое воскресенье друзья вместе с участниками Сопротивления[33] ходили на тайные стрельбища под Обервилем. Благодаря этому после Освобождения они получили дополнительные очки на бакалаврском экзамене. А позже профессор узнал, что этот скрытник Жюрио пошел гораздо дальше. Он влезал на мостки над железнодорожными путями, на веревочке спускал вниз пакеты, начиненные взрывчаткой, и подрывал рельсы, чтобы задержать немецкие эшелоны.
— Что, твой сын отплясывает карманьолу[34] со своими приятелями? — спросил Жюрио.
— В его возрасте все следуют моде. А сейчас модно все крушить, ну мы и крушим. Для начала, он нападает на меня.
— Молодым людям хочется героических ощущений, вот они и придумывают себе дешевый героизм. Ничего… Это пройдет…
— Не строй из себя адвоката дьявола!
— Только что в парламенте Пизани сказал одну вещь, которая меня взволновала: «Иногда в присутствии сына и его товарищей мне приходится молчать или лгать, потому что я не всегда нахожу ответы на их вопросы».
— Отлупить хорошенько, вот самый простой ответ! — возмутился профессор. — У нас барабанные перепонки лопнут от его музыки! Соланж, пойди скажи своему сыну, пусть сделает потише, нельзя поужинать спокойно!
— А что он слушает? — спросила мадам Жюрио.
— Песни кубинской революции, бедняжка моя!
— Можно подавать фаршированные яйца? — спросила Амалия, заложив руки за фартук.
Четверг, 9 мая 1968 года
Сто цветов Мао на Левом берегу Сены
Порталье взобрался на статую Огюста Конта на площади Сорбонны и орал что есть мочи: «Арагон[35] стар как мир!» Несколько человек зааплодировали, развеселившись, а старый поэт, такой элегантный в своей светлой куртке, устало улыбнулся. «Вы мне напоминаете меня самого в молодости», — сказал он едва слышным голосом, который тут же заглушило улюлюканье толпы. Луи Арагон не хотел стариться, он вспоминал оскорбления, которые сам бросал в двадцать лет вместе со своими со-братьями-сюрреалистами. Они упражнялись в злословии над гробом Анатоля Франса[36] и пародировали суд над Морисом Барресом[37]. Когда все эти буйства остались позади, он вступил в партию и остался в ней навсегда. Он прославлял Сталина и воспевал его преступления. Арагон превратился в символ писателя на службе у Москвы. Теперь пришел его черед быть освистанным. Идя сюда, чтобы лично выразить студентам свою поддержку, он знал, что его ожидает. Поэт был один среди молодежи, сотнями стекавшейся отовсюду и рассаживавшейся по всей длине бульвара Сен-Мишель. Заговорил Кон-Бендит:
— Здесь все имеют право высказаться, даже предатели!
Он протянул громкоговоритель Арагону, который пообещал:
— Я сделаю все, чтобы привлечь на вашу сторону как можно больше людей!
— Долой!
Только что в доме номер 44 по улице Ле Пелетье, где собирались коммунисты, разразилась такая полемика, какой Центральный комитет никогда еще не видел. Интеллектуалы даже стали упрекать партию в бездействии. Демократическая конфедерация труда распространила на заводе Рон-Пулан в Витри листовки, в которых проповедовала сближение студентов с рабочими, а чем занимается в это время Всеобщая конфедерация труда? Что делает Партия? Лицеисты и рабочие снова начали скандировать лозунги, требуя: «Освободите наших товарищей!» Рядовые коммунисты не знали, что делать. Как они будут выглядеть, если присоединятся к левакам?
— Почему «Юманите» так враждебно о нас отзывается? — допрашивал Кон-Бендит.
— Отдаю в ваше распоряжение следующий номер «Леттр франсез», — предложил Арагон, который был главным редактором этой партийной литературной газеты.
— Почему этот бульдог Марше, ваш генеральный секретарь, обзывает меня немецким анархистом?
— Он допустил ошибку.
— Значит, теперь сталинисты за нас?
— Лично я с вами солидарен.
— Мы тебя еще не видели на улицах! — проорал кто-то.
— Теперь я здесь.
Анархисты снова стали кричать, насмехаясь: «Да здравствует Сталин! Да здравствует ОГПУ!», намекая на стихотворение, посвященное этой полицейской организации, которое Арагон убрал из своего Полного собрания сочинений. По толпе гуляли синие брошюры с выдержками из первого издания, и Порталье слез со статуи, чтобы взять одну из них, а Арагон тем временем ретировался под аплодисменты и насмешливые выкрики.
Порталье из принципа не прочел у Арагона ни строчки, а вот сюрреалистические памфлеты, в которых поэта смешивали с грязью, проглотил с восторгом. Он пролистал брошюру, бормоча:
— Вот это да… Первый сорт!
— Прочти что-нибудь, — попросила Теодора.
Девушка надела красный свитер, чтобы подчеркнуть свои убеждения, и темные очки: после той истории со слезоточивым газом у нее все еще не спал отек с левого глаза. Порталье выбрал отрывок:
Призываю Террор во всю мощь своих легких,
Пою ОГПУ, что в этот самый миг Во Франции вступает в силу.
Пою ОГПУ, что Францию спасет.
— Вот дрянь! — сказала Тео.
— Чего можно ждать от внебрачного сына полицейского префекта.
