Евгений Салиас - Крутоярская царевна
IX
После паузы Мрацкий, переменив голос, невколько важно произнес, оглядывая гостей:
– Вот-с, просил я вас, Петр Иванович, и вас, Марьяна Игнатьевна, на совещание опекунское первейшей важности. Распространяться не буду, сами сейчас уразумеете, в чем дело. Позвольте вам прочесть письмо, иолученное мною вчера от губернатора.
Мрацкий достал из бокового кармана бумагу и прочел ее вслух медленно и внятно. Затем он сложил листок, положил его в карман и вопросительно взглянул сначала на мамушку, а потом на опекуна.
И тот и другая молчали.
– Ну-с, что ж скажете?
– Да, что же-с… ничего-с! – весело отозвался Жданов.
Мрацкий перевел глаза на Щепину.
– И я тоже, Сергей Сергеевич, ничего сказать не могу… Послушаю прежде, что вы скажете.
– Извольте! Мое мнение будет такое-с, что князь Льгов жених завидный для всякой девицы, и, как бы Нилочка ни была богата, все-таки для нее это пара. Будет она княгиня Льгова, а ей при ее богатстве и при ее красоте только титулования не хватает. Князь – человек доброго нрава, тихий, любезный и неглупый, хорошим хозяином тоже будет. Чего же лучше желать?..
Говоря это, Мрацкий не спускал глаз с Щепиной, и, несмотря на старание той не выдать себя, он все-таки заметил в лице ее полное изумление и внутренно улыбнулся.
– Стало быть, Сергей Сергеевич, если Нилочка скажет, что князь ей по сердцу, то и вы согласны будете? – спросила Щепина.
– Конечно-с, а вы разве не будете согласны?
– Что ж мне! Мне счастие моей Нилочки всего дороже. Коли ее счастие в замужестве с князем, так и господь благослови! Только мало я этого князя знаю… какой он такой, совсем не знаю… может, злой!..
– Что вы! – воскликнул Мрацкий. – Добрейшей души человек!
– Сказывали тоже – сильно зашибал он, кутил, безобразничал в столицах, а теперь в Самаре тихоней прикинулся.
– Вздор все! Пустое, Марьяна Игнатьевна. И какой же молодой человек живет монахом? Женится – остепенится!
Щепина ничего не ответила и с озабоченным лицом наклонилась над столом.
– Ну, а вы, Петр Иванович, как скажете? – обратился Мрацкий к товарищу.
– Я что же-с… Я ничего-с… Только, позвольте доложить, ведь если Нилочка выйдет замуж, то мы-то с вами сейчас, стало быть, отсюда вон? Нас сейчас, опекунов-то, побоку?
– Понятное дело, Петр Иванович! Да ведь не век же нам девицу опекать! Все равно – будет совершеннолетняя, мы должны подобру-поздорову убираться. Двумя, тремя годами раньше или позже, – не все ли равно.
Жданов ничего не ответил и протяжно вздохнул. Веселое и оживленное лицо его стало сразу печально.
– Не нравится вам это, Петр Иванович?
– Как же, помилуйте, нравится? – вдруг упавшим голосом выговорил добродушный холостяк. – Как же это будет нравиться? У вас, Сергей Сергеевич, состояние большущее! Вы вон все вотчины покупаете, а я-то ведь, извините, месяц тому назад даже дедовы золотые часы в Самару послал продавать. Выйду я из опекунов, что же мне делать? К иному богатому барину в доезжачие, что ли, наниматься?
– Кто же виноват, Петр Иванович? Сами вы состояние протрубили на охоте. Не вы одни! Сколько на Руси дворян в таком положении. Ездил в поле с собаками, трубил, трубил, да все и протрубил.
– Нечего было, Сергей Сергеевич, протрубливать, извините. Я сюда прибыл, – у меня, почитай, ничего не было, как и у вас. А вот теперь, извольте видеть, через каких-нибудь одиннадцать с лишком годочков, вы-то – богач, а я-то – нищий! Вы поездом целым, цугом, с обозом и с поклажей выедете отсюда прямо к себе в какую вотчину не хуже крутоярской. А я-то суму за плечи, лапти на ноги – и по миру. Будь у меня еще сын на службе, а то у меня приемыш, да и тот служит только утробе.
– Позвольте, Петр Иванович, – строго выговорил Мрацкий. – Из ваших слов выходит все та же клевета, ходящая в губернии, насчет моего грабительства. Позвольте, вы такой же опекун, как и я, все бумаги подписываете. Кто другой может на меня напраслину взводить, а вы – уж извините! Коли я воровал, так и вы воровали. Только я сберегал и сберег, а вы финтили и все профинтили. Коли вы себя почитаете вором, – ну, так я промолчу.
– Я, Сергей Сергеевич, – глухо выговорил Жданов, сильнее покраснев в лице, – чужой полушки никогда не присвоил и на том свете господу богу в этом смело ответ дам.
– Господь бог, Петр Иванович, в денежные расчеты людские входить не станет. Но все это не к делу. Я вас прошу выразить ваше мнение насчет сватовства князя и знать наперед, что вы ответите.
– Что же мне отвечать? Что я ни ответь, все равно мои слова ни значения, ни пользы иметь не будут. Вы желаете, чтобы Нилочка была княгиней Льговой? Кажется мне это очень сомнительным и необъяснимым; но это ваше дело. А вот Марьяна Игнатьевна и совсем молчит, ничего не сказывает.
– Мне нечего сказать, – вдруг выпрямляясь, вымолвила Щепина. – Я, признаюсь, тоже удивляюсь. Не думала я, что Сергей Сергеевич согласится Нилочку так рано замуж выдавать, да еще за первого посватавшегося за нее молодца. Подумаешь, князей-то больше и нет на свете! Не он – так другой через год-два навернется получше. Я в этом деле, скажу прямо, действовать не стану ни против князя, ни за него. И Нилочке тоже ничего советовать не буду, – как она хочет.
– Так-таки ни слова и не скажете? – спросил Мрацкий.
Щепина молчала.
– Нехорошо это, Марьяна Игнатьевна! Вы для Неонилы Кошевой все одно что родная мать. Вы отвечаете перед богом за ее счастие. Вы должны теперь этого князя разобрать по ниточкам и, в случае какая ниточка окажется вам сомнительной, сейчас нам скажите и питомице скажите. И если ниточка эта грозит будущему счастию вашей питомицы, то вы не должны соглашаться, должны упорствовать.
– Из всего этого выходит, Сергей Сергеевич, что вы желаете со своих плеч свалить дело на мои плечи, желаете, чтобы отказ произошел от меня или от Нилочки с моих слов и советов. А иначе и понять ничего невозможно!
– И так, и не так, Марьяна Игнатьевна! Я ничего особенного против князя Льгова не имею и готов дать свое согласие, бросить управление опекунское и уезжать из Крутоярска. Но если вы найдете князя женихом неподходящим, то я тоже настаивать не стану и соглашусь с вами. И мы будем ждать другого жениха.
– И всего бы лучше ждать! – жалостливо выговорил Жданов. – Право, лучше… Неужто уж другого-то и нету? Ведь вот и вы, Сергей Сергеевич, и вы, Марьяна Игнатьевна, знаете, что есть другие женихи… Знаете тоже, и про кого я сказываю…
– Это все, любезный товарищ, крутоярские пересуды бабьи. Уж если есть, так один жених, а не два!..
И Мрацкий вскинул ехидные глаза на Щепину.
– Уж если есть жених, так действительно один… настоящий, – выговорила Щепина, – но не самый подходящий, не самый вероятный, потому что Нилочка за него не пойдет… Она лучше в монастырь пойдет!
Мрацкий, умевший сдерживать себя, вдруг задвигался на месте, лицо его на мгновение исказилось от прилива гнева, и он выговорил, слегка поперхнувшись:
– Все девицы монастырями стращают, а их скрути, прихлопни да хоть за козла выдавай!
– Это, это не про Нилочку сказать! Таковое с ней приключиться не может, – глухо проговорила Щепина. – У Нилочки – я! А пока я жива, царапинки на ее пальчике никто не причинит, а не только что прихлопывать да крутить.
– Да и никто и не собирается, Марьяна Игнатьевна, успокойтесь! – рассмеялся Мрацкий ехидно. – Полагать надо так, что у Нилочки столько женихов, что в конце концов ни одного не останется! Перегрызутся все вокруг нее, друг друга пожрут – и останется она одна-одинехонька.
Наступило молчание. Очевидно, все было сказано – и прямо, и намеками, и более не о чем было рассуждать.
Первый прервал молчание Жданов.
– Так как же-с, чем порешили?
– Да, собственно говоря, ничем. Будет губернатор с князем через три-четыре дня, будут свататься. Я буду свое согласие выражать. Вот Марьяна Игнатьевна свое несогласие по одной причине, а вы, Петр Иванович, свое несогласие – по другой причине. И причины эти, коим подобной у меня нету, совершенно законные: вам жаль опекунского места и деваться некуда, а у Марьяны Игнатьевны, может быть, другой какой жених на примете. Так ли, иначе ли, а вы двое будете против меня одного, ну, стало быть, князь и отъедет восвояси с арбузом в руках.
X
Вскоре яблоко раздора упало среди Крутоярска. Борьба началась. Через четыре дня после опекунского совещания во всей усадьбе было волнение и почти смятение среди всех ее обитателей. Обыденная жизнь Крутоярска, как и во всякой глуши провинции, шла настолько тихо, что малейшая новость или какое-либо маленькое приключение поднимали на ноги всех. А теперь в усадьбе было целое событие.
В доме, в комнатах, предназначаемых для приезжих гостей, остановились: отставной лейтенант корабельного флота Зверев и губернаторский родственник князь Льгов.
Появление Зверева было нечаянностью. Прежний опекун, когда-то отставленный благодаря клеветническому доносу, никогда не бывал с тех пор в Крутоярске. Теперь он явился в тот же дом, где когда-то был в продолжение двух лет главным лицом и полным хозяином.
