Фриц Маутнер - Ипатия
Ипатия промолчала, так что с отцом у нее никакого раз говора не вышло. Со своим же женихом она обменялась несколькими словами об их будущем: он не должен ни одним словом обмолвиться с ней о своих чувствах, так как это очень не идет ему, а она с уважением и благодарностью будет его женой; он должен оставаться таким, каков он есть, тогда она будет делать все, что он потребует, и не говорить с ней о жизни, об отвратительной жизни, которую она не желает знать.
Обучение продолжалось. Злая птица была виноват в том, что девушка часто, пока Исидор полубессознательно читал и растолковывал, постоянно думала о собаке на сене. Где же разрешение мировых тайн?
Снова была весна, и Исидор сидел напротив своей невесты и старался объяснить отличительные особенности богов. На столе в глиняной вазе стоял великолепный букет мирт, который Ипатия сама нарвала. На улице аист кружился в быстром весеннем танце, и Исидор замолчал, устав говорить. Воцарилось продолжительное молчание.
Внезапно Ипатия спросила:
– Ты все добросовестно рассказал мне кроме одного. Как думал он о Боге и мире?
– О ком ты говоришь?
– О нем.
– Профессоре?
– Императоре. Прости, пожалуйста, я говорю об императоре Юлиане, о моем крестном отце!
– Мне кажется, мы могли бы покончить с науками, – сказал Исидор, губы которого затряслись, – и начать просто жить.
– Расскажи мне об императоре!
Исидору пришлось поведать ей об императоре Юлиане. Он начал с биографии, рассказав, как Константин Великий, желавший обеспечить христианству победу над миром, перебил одного за другим всех своих родственников, а маленького, превращенного почти в монаха Юлиана сослал в захолустье. Юлиан остался верен старым богам. Затем при поддержке последних уничтожил он врагов государства и, наконец, вопреки всему достиг престола. Исидор рассказал о его добродетели, мужестве и доброте, о великих делах короткого царствования Юлиана и о загадочной смерти в азиатских степях.
– Правда ли, что он благословил меня именем наших старых богов?
– Я сам присутствовал при этом.
– А что думал он о Боге и мире?
До этого часа Исидор уважал в дочери Теона принцессу, крестницу Юлиана. Теперь внезапно его пронизал гнев против императора, что-то вроде ревности или ненависти, и почти насмешливо он старался доказать своей ученице, что император Юлиан так же плохо разрешал мировые загадки, как и все философы его времени.
– Он не верил так же, как верим все мы, что Бог есть вечное, чистое, незапятнанное, то, из чего мы произошли в начале всего и к конечному слиянию с чем должны стремиться. Он приказывает нам овладевать нашими страстями? Убивать наши пороки, пускай даже во вред своему телу. Он заповедал нам насколько возможно совершенствовать дарованное им мышление и посредством умерщвления плоти и размышлений подниматься над земным до тех пор, пока, наконец, в высшем экстазе не увидим мы его самого, единого, живого Бога неба и земли. В экстазе мы сливаемся воедино с ним – с бесконечным. Мы знаем Бога настолько, насколько знаем собственный сон, когда спим. А когда мы просыпаемся, или когда прекращается наш экстаз, в нас остаются только туманные отрывочные образы священной красоты, полное слияние с которой должно стать нашим величайшим блаженством. Ибо нет большего наслаждениям чем слияние с единым. Последние мистерии учат нас, что Бог есть только другое имя любви. И Бог разделился, расстроился, чтобы любить нечто равное себе. Он хотел любить, но видел только себя и создал тогда сына и возлюбил его!
Триединое правит миром и создало землю со всеми людьми, животными и растениями и наполнило мировое пространство бесчисленными воинствами невидимых духов – ангелов и демонов, награждающих нас и карающих, укрепляющих и соблазняющих, и творящих из нас слепые орудия его воли, так как ему принадлежит высшая мысли и высшая сила. Но мы становимся подобны Богу, когда с помощью добрых духов укрощаем наши пороки, умерщвляем в себе земное и при жизни восходим к сияющему великолепию единого Бога, Зевса, солнца, к нашему отцу на земле и на небе.
Еще долго говорил так Исидор, все стараясь схватить руку Ипатии, а его глаза горели страстью. Девушка слушала спокойно, и на глазах ее выступили слезы.
– Так вот во что верил император? И в это верим мы. Но разве это последнее слово? Ведь то же самое говорят гонимые им христиане! Почему же он преследовал их? Почему?
Приближалось лето, начались свадебные приготовления, но преподавание шло своим чередом; Исидору пришлось изучать христианских апологетов[6], чтобы дать Ипатии последний ответ на ее вечное «почему»? Много лет Исидор оставлял в стороне эти книги. Теперь ему было почти приятно, что несколько месяцев, отделявших его от счастья, он мог заполнить новым изучением. С любопытством переступил он порог библиотеки нового здания, где, кроме экземпляров Нового и Ветхого завета, были собраны все памфлеты и послания александрийских, антиохийских и римских епископов. Это чтение потребовало гораздо больших усилий, чем он думал. Ранее Исидор уже просматривал тайно ходившие по рукам злобные выпады Юлиана, отрывки которых охранялись, несмотря на неистовое преследование духовенства Теперь он знакомился с ответами христиан и удивлялся их нравственной силе, жертвенному мужеству и глубине их веры. Его беседы с невестой не были больше философскими разговорами – это были исповеди сомневающейся души. В самом центре мира эгоизма и материальной борьбы, около ста лет тому назад выступили эти люди, противопоставившие правящим классам крик исстрадавшихся рабов: «Разве мы не такие же люди, как вы, разве мы не братья, разве все мы не дети одного живого Бога?» Первый вождь этих рабов и ремесленников, бедный плотник из Галилеи, был распят римскими властями. Но что-то было там – в новом учении, что-то истинное, и если демагоги, обманщики и лентяи сумели повернуть грандиозное учение в сторону своего личного блага, то все-таки царство будущего будет царством бедняков, нищих материально и духовно.
– Ты говоришь, как христианин! – воскликнула однажды возмущенная Ипатия.
– Гипатидион, – ответил, беспокойно посмотрев на нее, Исидор, – позволь сказать тебе, что нечто ужасное приходит в мир. Старые боги, которых мы понимаем философски и которым все-таки молимся, пожалуй, не существуют больше. Нищие материально и духовно станут нашими господами сегодня или завтра. Они сами не знают этого, так как епископы обманывают их, желая сохранить старую неправду. Ипатия, хочешь узнать тайну? Мир сбился с пути, и новое учение пришло, чтобы указать ему дорогу. Правда, епископы – лжецы, но император Юлиан был почти христианином!
– Ты лжешь! – воскликнула Ипатия. – Мой император был верен богам, как останусь им верна и я, пускай даже ценой собственной жизни, не желаю иметь ничего общего с тем, кто отвергает нашу старую веру!
С большим трудом удалось Исидору успокоить свою невесту, уверяя, что все это он говорил, конечно, только образно, на самом деле он отрицает и презирает христианские суеверия.
В сентябре справили свадьбу по греческому обряду.
Утопая в роскоши, брачная пара получила благословение в Древнем Серапеуме. Ипатия, до этого дня совершенно не думавшая об интимной стороне своей будущей супружеской жизни, смотревшая на своего жениха только, как на учителя, и не обращавшая никакого внимания на болтовню старой феллашки, вдруг, когда стал обсуждаться брачный церемониал, сделалась крайне неуступчивой. Не должен был быть позабыт ни один самый ничтожный обычай эллинов. И александрийское общество хлынуло в храм Сераписа[7], чтобы хоть раз увидеть древнее бракосочетание, еще более замечательное вследствие молодости жениха и невесты. После венчания представители Академии собрались в парадном зале для торжественного ужина, в течение которого греческие жрецы самым строгим образом соблюдали старые обычаи. Не столько ели, сколько молились. Сами жрецы казались не совсем довольными, что приходится возрождать такие устаревшие молебны. Только главный жрец, девяностолетний старик, сиял от счастья, а пятнадцатилетняя невеста произнесла благочестивые слова с таким благоговением, как будто это было ее первое причастие.
Наступил вечер, и гости разошлись. Оставалась только группа молодых людей, намеревавшихся проводить молодых до их помещения. Исидор не хотел совершения этого обычая, так как он не только в христианской среде давно уже перестал существовать, но и высшие круги греческого общества старались богатыми подарками откупиться от задорной толпы. Песни, распевавшиеся в этих случаях, были грубы и непристойны до невозможности. Но Ипатия, спокойная в своем благочестивом счастье, просила не удалять собравшихся. Император так любил старые обычаи.
Так и случилось. Теон с глубоким чувством поцеловал свою дочь в лоб и, возвратившись в свое жилище, услышал, как дикая толпа с неистовыми криками и танцами провожала разукрашенную молодую чету.
