Юлия Галанина - Лев пустыни
– На твой вопрос есть два ответа. Да и нет.
Почему нет? Потому что я не обычная женщина, которых как камешков на берегу.
В мусульманском мире есть немного женщин, которым завидует даже дочь султана!
Я – альмея! Аллах милосердный сниспослал мне эту судьбу!
Альмеи поют, танцуют и играют музыку. Мы – лучшее украшение для любого пира, для любого дома. Почему злиться Бибигюль? Потому что даже выскочи она из кожа – она не будет альмеей!
Я была во многих городах, долго жила в Багдаде, Кустантынии[13], Мисре. Танцевала для очень большого господина…
Фатиме было очень приятно вспоминать прошлое. Она опять смахнула слезу, но уже слезу умиления от воспоминаний.
– Меня любило много мужчин и та-акой великий господин! Один поэт, да будет ему сладко в раю, написал про меня стихотворение! Как плохо мой цвэточек, что ты не понимаешь его строчек. Это словно ожерелье из жемчужин, нанизанных одна за другой! На вашем грубом языке это будет так:
Фатима закатила глаза и, сжав ладони, продекламировала:
Приди ко мне, моя небесная альмея,Моя возлюбленная гурия!Приди на закате дняК старой смоковнице!Сладкие ароматы и песни мавраЗаставляют меня, о Фатима, грезить о любви!
Какой другой женщине напишут такие прекрасные слова?! Для мерзавки Бибигюль – никогда!
Это первый ответ на твой вопрос. Нет.
Второй ответ. Да.
Я долго жила с одним господином. Он меня любил, я его любила. Сильно любила. Сейчас он умер.
Я не хочу возвращаться в Каир – моя душа будет болеть. Я пока буду жить здесь, в Тарабулюсе. А потом буду думать. Я сама себе хозяйка!
Но когда я продам тебя в гарем, мой цвэточек, я сделаю себе подарок. Я куплю пегого мула! Всего в колокольчиках! Представляешь, как красиво? И как обозлится Бибигюль?!
Фатима причмокнула от восторга.
– А почему вы меня не сделаете альмеей? – поинтересовалась Жаккетта. – Раз сами умеете? Я тоже хочу быть сама себе хозяйка.
Фатима опять залилась смехом.
– Прости мои слова, прекрасный цвэточек, но из христианской девушки такая же альмея, как из Масрура халиф, как из мерина жеребец! У альмеи вместо крови в жилах течет любовь! А у вас – кислое молоко!
Я давно так не смеялась, ты прогнала из моего сердца печаль! Слушай дальше сказку, учись жизни:
Ала ад-Дин пришел домой с потерянным лицом.
Матушка увидела своего сына и удивилась: «Что с тобой, о плод моего сердца?»
Ала ад-Дин ничего не сказал и пошел спать. Но не мог заснуть, всю ночь ворочался с бока на бок. И утром он был еще хуже, чем вечером.
Матушка перепугалась, говорит:
«Я бегу за лекарем, пусть даст тебе слабительное лекарство!»
«Не надо лекаря, матушка!» – говорит Ала ад-Дин. – «Меня мучает не болезнь, а любовь! Вчера я видел дочь султана, прекрасную Бадр аль-Будур. Матушка, если я не возьму ее в жены, я умру. Пойди, попроси султана, пусть отдаст дочь за меня!»
«Ты сошел с ума!» – закричала матушка. – «Надо звать соседей и вести тебя в больницу, пока ты еще не стал кидаться на людей! Где это видано, чтобы сын портного взял в жены дочь султана?»
«Если ты матушка не попросишь у султана его дочь для меня, я, твой единственный сын, умру!» – говорит Ала ад-Дин. И лицо его стало совсем черный.
«Если я приду к султану с такой просьбой, он спросит меня, сын какого султана или халифа сватает его дитя. Когда он узнает, что ты сын бедного портного, он прикажет отрезать мне голову за дерзость! Ты хочешь своей старой маме такую позорную смерть?»
Но Ала ад-Дин вдруг засмеялся и вышел из комнаты. А когда он вернулся, то держал блюдо, на которое положил драгоценные камни из сада в горе.
«Возьми это и подари султану, матушка!» – сказал он. – «И султан не задаст тебе ни одного вопроса. Это – ответ на все вопросы мира!»
Матушка Ала ад-Дина взяла блюдо, покрыла его платком, накинула покрывало и пошла в диван[14].
О, мой цвэточек, еще немного – и будут кричать призыв к утренней молитве! Давай спать!
ГЛАВА V
«Что задумала эта лиса Фатима?» – ломала голову Бибигюль. – «Она сто раз могла продать свою купленную за бесценок полудохлую девицу. Но люди говорят, пока она даже слышать об этом не хочет. Что ей надо? Почему медлит? Неужели ждет продажи французской принцессы, о дочь шайтана! Какую хитрость она готовит? Нельзя пускать это дело на волю Аллаха. Берегись, Фатима!»
* * *Для Жаккетты настал новый этап испытаний.
Сразу после утренней трапезы Масрур принес в комнату маленький, но увесистый сундук.
Фатима принялась доставать оттуда грубые, чугунные, страшно тяжелые украшения. Больше похожие на вериги мучеников.
– Надевай, мой цвэточек! – довольно сказала она. – Этот браслет на ногу, этот браслет на руку, этот браслет на плечо. Этот пояс на бедра, это ожерелье на шею.
– Что это? – запаниковала Жаккетта. – Они же страшные!
– Пусть страшные, главное – нужные! Надевай! – приказала Фатима.
Жаккетта с опаской принялась надевать браслеты, пояс и ожерелье. «Украшения» придавили ее к земле не хуже мешка с зерном.
– Теперь иди! – скомандовала Фатима.
Жаккетта, волоча ноги, пошла.
– Стой! – хлопнула в ладоши Фатима. – Ты идешь, как заморенный верблюд! Надо ходить, чтобы твоя неземной красоты маленькая ножка скользила по лугу и не пригибала цветы к земле!
– Тяжело же! – заныла Жаккетта. – Они меня как жернова вниз тянут!
– А что ты хочешь, мой цвэточек? – всплеснула руками Фатима. – Ты должна носить украшения, как одежду – словно нет ничего! Захочет господин подарить своей любимой женщине золотой браслет – ты должна носить его так, словно нет никакого браслета! Господин удивится: «Я подарил слишком маленькую и легкую вещь!» И подарит еще браслет. А если ты согнешься, как ветка под тяжестью яблока, господин подумает: «Совсем тяжело моей бедной любимой розе!» И не станет дарить другой браслет! Понимаешь?!
* * *Фатима гоняла Жаккетту до тех пор, пока та не притерпелась к браслетам, поясу и ожерелью.
«Теперь меня даже ураган с места не сдвинет!» – думала Жаккетта. – «Мало того, что теперь я толще себя в два раза, так и навешано на мне… Лошадь такую тяжесть не повезет! Трудно быть восточной женщиной!»
* * *Просто таскать неподъемные украшения, оказывается, было мало. Нужно было носить их правильно.
Жаккетта, вся в поту, ходила туда-сюда по дворику, проклиная тот день, когда мама родила ее под кустом.
Фатима, сидя в тенечке и поигрывая опахалом, командовала:
– Спину держи, голову подними! Масрур! Дай этому неуклюжему ослику кувшин на голову!
Масрур, сокрушенно мотая головой, водрузил на голову Жаккетте большой кувшин.
– Вот правильно, голова должна прямо сидеть на шее! А теперь иди плавно, чтобы колокольчик на ножном браслете звенел небесной музыкой!
Жаккетта, кляня все на свете, попыталась идти плавно.
– Это плавно? – охнула Фатима. – Твой браслет звенит, как дырявое ведро! Люди будут убегать с твоей дороги! Они будут думать, человек, больной проказой, ковыляет! Ты должна звенеть браслетом так, чтобы господин не видел тебя, а уже думал: «Мой золотой цвэточэк идет!» И его второе сердце тянулся бы в твою сторону, как магнит к железной горе!
Впечатлительная Жаккетта ойкнула и, споткнувшись на ровном месте, упала.
Кувшин разлетелся вдребезги.
– Масрур, давай новую посуду! – невозмутимо сказала Фатима. – Ослик плохо видит дорогу. Пусть разобьет хоть все кувшины в доме, – возьмем еще у соседей, но дело сделаем!
Масрур убрал черепки и принес новый кувшин.
– Иди, мой цвэточек! – командовала Фатима. – Так, так, нога плавно, спина прямо. Завтра повесим тебе браслеты еще тяжелей! Все украшения, что будут висеть на тебе – это твое неотъемлемое имущество по Закону Аллаха. Поэтому висеть должно много. Я делаю из тебя дорогую женщину!
* * *Вечер, все-таки, настал.
Жаккетта, уставшая больше, чем если бы она пахала в поле, без сил свалилась на свой тюфяк.
А свежая, как только что испеченный пончик, Фатима продолжила сказку:
– Матушка Ала ад-Дин взяла блюдо и пошла в диван султана. Там она стала в уголок и простояла все время, пока султан принимал людей и разбирал их жалобы. И женщина ничего не сказала султану.
И пошла домой.
Ала ад-Дин увидел полное блюдо и печаль охватила его сердце.
Но матушка сказала: «Я ничего не говорила султану. Пойду завтра».
И ходила так семь раз, и все стояла в уголке.
Наконец султан заметил, что одна бедная женщина приходит в его диван, стоит в уголке и ничего не просит.
Он велел везирю позвать эту женщину.
«Что тебе надо?» – спросил султан. – «Почему ты так долго ходишь, но не говоришь своей просьбы или жалобы?»
«О, царь царей!» – говорит мать Ала ад-Дина. – У меня есть к тебе просьба, но молю, обещай, что ты пощадишь меня, какой бы странной она не была!»
Султан удивился, но доброта его была беспредельна.
