Елена Съянова - Маленькие трагедии большой истории
Удивительно, но факт: пока безумная Кхиеу Полнари пила красное вино в кафе Пале Рояля, начал восстанавливаться… разум камбоджийского народа – оставшиеся в живых подняли восстание. Диктатора приговорили к смертной казни. Правда, он еще будет трепыхаться лет двадцать: прятаться в джунглях, умирать и воскресать… Но «парная печень врага» перестанет быть деликатесом, и государственные фармацевты больше не смогут использовать желчные пузыри для изготовления лекарств. Женщины начнут рожать, дети научаться улыбаться. В Камбоджу постепенно вернется жизнь.
И если сверить даты, то получается, что несчастная Кхиеу и впрямь увезла кампучийскую жуть в породивший ее Париж.
Остается только Шекспира вспомнить: «Есть многое на свете, друг Гораций, что и не снилось нашим мудрецам».
Вечно цветущая…
1 сентября 1918 года временно исполняющий обязанности председателя ВЧК Петерс публикует в газете «Известия ВЦИК» следующее сообщение: «Из предварительного следствия выяснено, что арестованная, которая предположительно стреляла в товарища Ленина, состоит членом партии социалистов-революционеров Черновской группы… Она упорно отказывается давать сведения о своих соучастниках и скрывает, откуда получила найденные у нее деньги…».
Через двадцать лет, в 1938 году в следственном деле самого Петерса, это слово «предположительно» станет одним из пунктов предъявленного ему обвинения.
Тогда в восемнадцатом году, после самоотставки Дзержинского именно ему, Петерсу, пришлось отвечать за расследование дела о покушении на Ленина. С точки зрения революционной целесообразности, это был на редкость неудачный выбор судьбы. Всего семь лет назад, в 1911 году, в Англии Петерс, политический эмигрант, проходил по знаменитому «делу на Хаундсдич», вошедшему во все учебники для британских полицейских. Засевшие в доме № 100 на Сидней-стрит террористы несколько дней оборонялись от лондонских полицейских, которыми руководил министр внутренних дел Уинстон Черчилль. Потом был долгий суд: полгода заседаний, 655 страниц уголовного дела, показания самого Черчилля… И оглушительное фиаско британской Фемиды. Суд ничего не смог доказать! Петерс и его товарищи были освобождены в заде суда.
И вот с таким опытом бесстрастного европейского правосудия Яков Петерс сделал попытку подойти к делу о покушении на Ленина. 31 августа он провел первый допрос подозреваемой Каплан, протокол которого она согласилась подписать. До этого женщина сидела, сцепив зубы, глядя в пол. Петерс был первым, кому она стала отвечать. А сам он с первого же допроса понял, насколько непрофессионально начато это расследование, сколько в нем уже неувязок, как противоречивы показания свидетелей, как слаба доказательная база! Наконец, насколько «закрыта» сама личность Фанни Каплан, к которой он только-только начал подбирать ключ…
Но уже 1 сентября Свердлов требует публикации в «Известиях», а 2-го собирает заседание Президиума ВЦИК, на котором требует от Петерса отчитаться. Петерс докладывает, что следствие ведется, появляются новые данные, готовится следственный эксперимент, будет проведена дактилоскопическая экспертиза… Свердлов согласился – следствие нужно продолжать, но с самой Каплан всё решить сегодня. Петерс снова заговорил о сложностях в ходе следствия. Вот фрагмент стенограммы дальнейшего хода этого заседания.
Свердлов. Я бы все же попросил товарища Петерса не отвлекать наше внимание на малосущественные подробности… В «деле» есть признание подозреваемой? Есть. Вношу предложение, товарищи, гражданку Каплан за совершенное ею преступление расстрелять.
Петерс. Я категорически против такой поспешности. Признание не может служить доказательством вины.
Свердлов. Я вынужден напомнить товарищу Петерсу о политической целесообразности такого решения.
Петерс. Следствие должно работать, собирать улики…
Свердлов. Ты как будто меня не слышишь…
Петерс. Я прекрасно слышу. Но я считаю, что именно с «дела Каплан» Чрезвычайная Комиссия имеет шанс твердо заявить о недопустимости подмены закона какой бы то ни было целесообразностью.
После этого заседания начинается краткое противостояние спецслужб и партии, беспрецедентное в нашей истории.
2 сентября, вечером, комендант Кремля Мальков приезжает на Лубянку, чтобы по решению ВЦИК забрать Фанни Каплан. Петерс подозреваемую не выдает. Мальков приезжает еще раз. Результат тот же. В ночь со 2 на 3 сентября Каплан все еще находится в здании ВЧК. В письме к своему другу Луизе Брайант Петерс так описывает свое состояние в ту напряженную ночь:
«У меня была такая минута, когда я до смешного не знал, что мне делать: самому застрелить эту женщину, которую я ненавидел не меньше чем мои товарищи, или отстреливаться от моих товарищей, если они станут забирать ее силой, или застрелиться самому».
3 сентября, утром, Ленин просит доложить ему состояние дел. Свердлов, опасаясь возвращения из Питера Дзержинского, решает поторопиться.
3 сентября, около полудня, на Лубянку приезжает Луначарский.
Анатолий Васильевич Луначарский был поистине трагической фигурой в стане большевиков. Русский интеллигент, сердцем принявший идею движения к справедливости и равенству, он усилием воли и насилием логики подчинил себя законам смертельной борьбы.
Из письма Петерса Луизе Брайант:
«Анатолий Васильевич дал мне урок русского языка, еще раз деликатно напомнив, до какой степени для моих товарищей я все еще “англичанин”. “В каждом из нас, – сказал он, – сидят двое: преступник – пере-ступник, и праведник – право-дник, судия… В тот день я отдал-таки своего судию на расстрел Малькову”».
Каплан расстреляли в Кремле 3 сентября. Следствие по ее делу продолжалось – в 1918-м, в 1922-м, в шестидесятые, в девяностые годы. Продолжается до сих пор. Как и само противостояние – сухого блеклого закона и вечно цветущей целесообразности.
Клетка для орла
Однажды в церкви, едва поднявшись после молитвы, генерал-адъютант и фаворит императора Николая Первого Алексей Федорович Орлов, снова упал на колени – на этот раз перед своим императором:
– Ваше Величество, Христом Богом молю, помилуйте брата! На себя весь гнев ваш готов принять, но заклинаю вас, сжальтесь над Михаилом! Пощадите его!
Алексей Орлов уже не в первый раз просил за своего старшего брата-бунтовщика, однако нынешняя сцена вышла публичной. Император краем глаза видел сочувственные взгляды, обращенные на его генерал-адъютанта, и сдержанно кивнул.
Следственная комиссия по делу о бунте на Сенатской площади еще продолжала работать, а в отношении Михаила Орлова последовала монаршая резолюция: «Продержать еще месяц под арестом. Затем уволить и никуда больше не определять. Отправить в свое имение на постоянное проживание… Местному начальству установить бдительный и тайный надзор».
Когда выносились приговоры и возводился эшафот, Михаил Орлов уже находился в своем имении. Общее настроение по поводу такой к нему милости выразил великий князь Константин: «Удивительно, – писал он, – первым из заговорщиков, по праву, должен был быть осужден и повешен Михаил Орлов».
«Первым по праву» Михаил Федорович Орлов был с юных лет. Сын генерал-аншефа Федора Орлова, одного из знаменитых братьев, возведших на престол Екатерину, он находился на самом острие большой политики. Император Александр, надеясь предотвратить войну с Францией, послал молодого Орлова к Наполеону; затем, после Смоленского сражения, уже Наполеон через Орлова, гневно требовал от Александра дать, наконец, большое сражение, которое подведет обе стороны к переговорам о мире. По поручению Кутузова именно Орлов написал поучительное «Размышление русского воина о бюллетене 29» – хитром документе, в котором французское командование поражение своей армии списывало на русский мороз. Он всегда много писал, выполнял тончайшие дипломатические поручения; но во всех сражениях современники видели его на передовой – там, где решалась судьба боя. Когда в марте 1814 года французы окончательно запросили мира, император поручил подписать акт о капитуляции Парижа Михаилу Орлову. Вместе с Коленкуром Орлов составил и знаменитый «Трактат Фонтенбло», определивший дальнейшую судьбу Наполеона.
А было тогда Михаилу Орлову всего-то 26 лет! Генерал-майор, блестящий дипломат, богатый, знаменитый, в фаворе у императора… Не будущее, а сказка!
Все они, «дети 12-го года», проживут следующие десять лет примерно одинаково, постепенно теряя и милость монарха, и высокие посты, и большие состояния… После той войны точно бес какой-то в них вселился, не давал спокойно жить, радоваться миру, молодости, свободе, любви… Этот бес звался республиканизм, и молодым героям казалось, что им удастся стреножить его на русском поле, как горячего норовистого коня. А можно назвать его совестью… Кто-то тешил ее, умствуя на тайных заседаниях, кто-то – за составлением кровожадных манифестов; Орлов же, служа в Кишиневе, издал конкретный приказ: за беглых солдат отвечают их командиры; беглецов же от ответственности освобождать.
