Андрей Кокотюха - Последнее сокровище империи
– Убитый опознан. Демьян Савельев, два месяца назад сбежал с каторги вместе с Рогожиным.
– Это подтверждает мои предположения, ваше превосходительство! – теперь Говоруха сделал полшага вперед. – Все-таки Федьку ловим, никого другого. А такого кузьму я и сам возьму. Брали ведь уже, знаем связи его да повадки.
Воинов вздохнул, но уже не так тяжело. Судя по всему, первый прилив гнева миновал. Да и к чему головы рубить, раз все уже случилось? К тому же нет худа без добра: только вот пару месяцев как вынужден был докладывать о побеге с каторги особо опасного преступника, душегуба Федора Рогожина, поимку которого красноярский полицейский департамент в минувшем году приписал себе в успехи. Теперь вот есть основания доложитьвыше: след беглеца взят, тут он, в родных местах, далеко не убежит, обложим, как волка…
Его превосходительство собрался было даже озвучить свои мысли, начать давать указания. Но и его, и остальных, сгрудившихся вокруг его коляски, вдруг привлек громкий и удивленный окрик:
– Э, слышь, ваше благородие! Этот, кажись, живой!
Кричал Матвей Багров, склонившийся над своим рыжим знакомцем. Говоруха бросился в ту сторону первый, грубовато оттолкнув какого-то своего подчиненного в штатском. За ним поспешил ротмистр Амелин, следом широко шагал сам Воинов, на удивление ловко спрыгнув со своей коляски.
Все-таки начальник сыскной полиции подбежал первым, отпихнул теперь уже Матвея, упал перед рыжим на колени, схватил лежащего за плечи, встряхнул. Незнакомец, которого Багров уже успел перевернуть на спину, смотрел на Говоруху затянутыми мутной пеленой глазами, и Михаил Савельевич громко выдохнул – он за свою службу много раз натыкался на такой взгляд. Перед ним на весенней земле лежал умирающий человек, которому жить осталось считанные минуты. И все-таки рыжий что-то говорил, отрывисто и хрипло выплевывая слова и елозя окровавленной рукой по боку грязной кожаной сумки.
Слова произносил отчетливо.
Не по-русски.
– Чего? – уже не церемонясь, Говоруха снова встряхнул рыжего, будто от этого умирающий сможет заговорить на более понятном языке.
– Английский, – услышал он над собой.
Повернув голову, Говоруха взглянул на торжествующего ротмистра.
– Кто – английский? – и тут же понял: более глупого вопроса давно никому не задавал.
– Язык английский, – объяснил Амелин, чувствуя свое еще более явное преимущество перед сыщиком. – Мне приходилось изучать.
– Так давайте, ротмистр, толкуйте! – велел Воинов. – Вот сейчас что говорит?
– Повторяет одни и те же слова, ваше превосходительство, – жандарм наморщил лоб. – Какие-то алмазы… либо бриллианты… Повторяет словоdiamond,это, господа, «алмаз» по-английски означает… – Амелин снова прислушался. – Ага! Глядите, он на себя пальцем тычет! И говорит, что он есть алмаз!
– Так господа, которые с ним были, так его и звали, – подал голос Матвей Багров. – Даймот вроде…
– Даймонд! Его фамилия – Даймонд! – ротмистр обрадовался этому, словно сделал великое открытие. – Еще он помощи просит… У него пакет… Надо отдать какому-то Бирсу… Он что-то важное кому-то везет, господа!
– Вез, – глухо проговорил Говоруха.
– Чего? – теперь обер-полицмейстер снова перестал понимать происходящее.
– Вез, говорю. Помер, кажись…
Действительно, пока ротмистр привлекал к себе общее внимание, демонстрируя талант переводчика, рыжий незнакомец как-то внезапно обмяк на руках сыщика, откинул голову назад, замолк. На губах выступила розовая пена. Говоруха, забыв, как мгновение назад тряс умирающего, осторожно опустил тело на землю. Все вокруг как-то очень уж дружно обнажили головы, перекрестились. После чего Воинов опять решил напомнить, кто здесь главный.
– Михал Савельич, этих вот, – кивок в сторону Багрова и собравшихся вокруг него даниловских мужиков, – тотчас же допросить. Под запись. Сии бестии иноземца узнали, пускай говорят, когда, где, при каких обстоятельствах. Да глядите у меня! – он показал крестьянам затянутый в новенькую перчатку кулак. – А сам глянь, что он там все сумку лапал?
Убрав мертвую руку с верха сумки, Говоруха сунул внутрь свою. Пошарил. К своему удивлению, она оказалась почти пустой. Книжка какая-то, мятая, да что-то в тряпку завернутое.
– Что у него тут? – нетерпеливо затопил Воинов.
– Бумаги, – ответил Говоруха, явив общему взору тетрадь в мятом клеенчатом переплете. – Вот еще…
Отложив тетрадь в сторону, развернул небольшой тряпичный узел.
Там оказался кисет. Самый обычный, даже нерасшитый. Потянул тесьму сыщик. Развязал кисет. Взял за нижний край, встряхнул.
На ладонь высыпались какие-то камушки. Небольшая горстка получилась, не больше десятка. Примерно одинакового размера. Говоруха взял один двумя пальцами левой руки, потер о край пальто, поглядел, прищурясь, на свет.
– Ишь ты! – обронил все еще стоящий рядом Матвей Багров. – Никак брыльянты!
Едва мужик успел произнести эти слова, как сыщики в штатском, не дожидаясь на то специальной команды, тут же оттеснили его и прочих даниловских в сторону. А ротмистр с Воиновым подошли к Говорухе вплотную.
Прямо в тиски зажали главного красноярского сыщика…
Глава третья. Петроград, апрель
1Если бы Кирилла Самсонова вдруг спросили, кто и когда познакомил его с театральным антрепренером Ренкасом, он не смог бы ответить. Казалось, что Леопольда, или, как его чаще называли, Лео Ренкаса, он знал всегда. Хотя в паспорте, кстати, у него значилось несколько иное имя…
Конечно, Ренкас не играл при известном молодом промышленнике роль этакого оруженосца, пажа или кем там себя еще считают прихлебатели. Кстати, прихлебателем он тоже не был. Узнав каким-то образом, что Самсонов проявляет определенный интерес к искусству и не прочь оказать какому-нибудь театральному прожекту финансовое покровительство, Ренкас при случае послал Господину Медведю свою визитную карточку. И не прогадал, заказывая не тисненную золотыми буквами на дорогой бумаге, а самую обычную, простенькую, скромную, но все равно заметную: рисунок театральной полумаски в углу, его фамилия да адрес в недорогой гостинице, где антрепренер квартировал, приехав в тогда еще Санкт-Петербург. Послав по указанному адресу свою карточку, Самсонов написал на обороте время и место встречи.
О своем желании вложить деньги именно в прожекты Ренкаса промышленник Самсонов с тех пор ни разу не пожалел. Лео оказался человеком толковым, свое дело знающим, отчитывался за каждую потраченную копейку, а его спектакли быстро вошли в моду. К Лео благоволила критика, его принимали во всех самых модных салонах. А светская хроника отмечала: когда антрепренер и его меценат стоят рядом, оба – в костюмах по последней моде, с улыбками успешных людей на лицах, то смотрятся очень даже неплохо. Оба – высокие, хотя сибирский уроженец значительно шире в плечах и крепче сложен. Оба русые, только Самсонов с аккуратной бородой, придающей солидности, а Ренкас – бритый, зато с ниткой тонких артистических усов. Даже обшивает Лео тот же портной, что и Кирилла, покровитель позаботился.
В спектаклях Ренкаса публику привлекало то, за что современным нравам крепко доставалось от консерваторов, как-то окрещенных Самсоновым «староверами». Если фильмы, которые давали в электротеатрах, привычно рассчитывались на людей невзыскательных и, признаться, зачастую грешили дурным вкусом, хоть и приносили немалую прибыль, то классический театр зрителя терял пусть медленно, но уверенно. После неожиданного прорыва пьес из народной жизни авторства господина социалиста Максима Горького новых театральных драматургов не появлялось. Вернее, они-то были, но пьесы приносили, как назло, сочиненные «под Горького».
При первой встрече Ренкас увлеченно объяснил Самсонову: классику ставят все, кому не лень, а вот современные пьесы – удел немногих, так как живой современности театральные подмостки уже тесны. Вот Лео и предложил совместить театр и синематограф: вместо традиционных декораций мощный проектор транслировал на белом заднике живые картины, соответствующие сценическому действию. Он даже придумал, как заглушить во время действа трескотню проектора. А сами пьесы делать динамичнее. Так и получилось что-то, похожее на звуковое кино.
Идея Самсонову понравилось. Будучи сам человеком в столице новым, Кирилл был падким на все новое, модерное и перспективное. Вложившись в первую постановку Ренкаса, покровитель искусств не прогадал. Вскоре Лео мог позволить себе заказывать киносъемку не начинающим любителям, а солидным профессионалам из французской фирмы «Пате». И сейчас готовил премьеру драматической постановки «Танцовщица», держал сюжет в строжайшей тайне, артистам и прочим работникам театра пригрозил увольнением без выходного пособия в случае даже случайного разглашения, и Кириллу сообщил идею только в самых общих чертах.
