Виктор Усачёв - Атаман ада. Книга первая. Гонимый
Гриша знал обычаи молдаван, песни и танцы, хорошо говорил по-молдавски, поэтому, взяв Мариуцу за руку, повёл её танцевать хору*.
Под аккомпанемент сельского оркестра – тоба, чимпой, флуер, кобза, скрипка – быстро и весело кружились в противоположных направлениях по внешнему и внутреннему кругам, крепко держась за руки, парни и девушки. Мелькали ноги в самодельных постолах, развевались на ветру юбки, украшенные внизу мережкой, клонились кушмы (бараньи островерхие шапки) на головах парней, всё убыстряя темп вовсю «жарил» оркестр, время от времени, подогревая темп, слышались гортанные «трели» парней – всё это вихревое действие возбуждало, заставляло играть молодую кровь.
После танца, взявшись за руки, Гриша с Мариуцей бродили на краю села, глядя, как пламенеющий закат зажигает звёзды. И звёзды зажигались в девичьих глазах, и румянец рдел на её смуглых щеках, и не было сил оторвать от неё взгляд.
Гриша чуял смущённой душой незнакомое чувство, охватившее всё его существо, от которого делалось сладко-сладко.
Просыпающаяся от долгого зимнего сна степь была похожа на стыдливую женщину, с которой вдруг сорвали белое покрывало, оголив грудь, сморщенную и мятую, как после тяжких родов. И ветер насквозь продувал безволосую степь, принося с собой лишь лёгкое шуршание прошлогоднего иссохшего ковыля, да своим зябким дыханием вызывая дрожь.
Но ничего этого не замечали влюблённые. Они молча шагали рука об руку, но в этом молчании была страсть нарождающейся любви и затаённых желаний.
– Кынд о сэ ревий?12 – нарушила молчание Мариуца.
Гриша вздохнул. В училище – не забалуешь, весь март – подготовка к севу, и строжайший распорядок дня – а нечего и говорить про отлучку! Надзиратель Комаровский в эти дни был особенно строг. Но Гриша также и знал, что нет таких преград, которых он бы не преодолел.
– Марийка, ту штий… ту аштяите.13
– Ту сэ штий… еу ын фиекаре сяре мерг ла фынтэнэ дунэ анэ… ла маржиня сатулуй14, – подсказала Мариуца.
Как ни был строг и бдителен Комаровский, как ни суровы порядки в училище – ничто не могло удержать влюблённого! Гриша исхитрялся порой улизнуть от всевидящего надзирательского ока и с трепетом дожидался у заветного колодца свою избранницу. Там обменивались они жарким страстным шёпотом и робкими поцелуйчиками.
А в конце марта снова хора и жок за околицей.
И проснувшуюся степь теперь было не узнать: недавно оголённая и сморщенная, она заколосилась разнотравьем, сочным и зелено-ярким, налилась, как грудь молодой женщины, соком. И ветер разносил изумительно тонкий аромат проснувшейся земли, напоённой молодым животворящим соком растений, пробуждающим к жизни всю мелкую бесчисленную армию существ, населяющих её обширные пространства. И на душе становилось легко и весело! Так весело, что Гриша, глядя в глаза любимой, тихо запел по-молдавски:
Встань возле меня, ненаглядная моя,Позволь мне пожать твою руку,Как вчера вечером у колодца, Мария-Мариуца.Я приколол цветы к шляпе, прицепил бусы,Чтобы на них с гордостью смотрела моя ненаглядная.Я надел рубаху разукрашенную и не боюсь никого,Надоела мне тяжкая работа, плуг и лопата,Широкий заступ да чиновники,Сегодня веселятся люди, пусть треснут мои сапоги,Пусть умру, с тобой танцуя, Мария-Мариуца.
И Мариуца, слушая Гришу, неотрывно глядела на него, и её щёки полыхали как утренняя заря!
После танцев парни и девушки шли к недальним деревьям, где развешивали на ветвях свои мэрцишоры, загадывая при этом желание. Повесила свой мэрцишор и Мариуца, да только не успела загадать желание – налетевший порыв сдул его и унёс вдаль.
– Ун семы рэу15, – огорчилась Мариуца.
– С-сэ те гындешть – че вынт. Щи атыт… я т-тэ о сэ абсолвез шкоала, о сэ мэангажез ла господарул касей де к-културе, о сэ ам ляфэ бунэ щи ат-тунчь, о сэ ревин д-дунэ ти не16, – успокоил Гриша.
– Aдевэрул?17 – обрадовалась девушка.
Гриша не ответил, но посмотрел на неё с такой любовью, что сердце, нежное девичье сердце радостно и учащённо забилось.
Но напрасно радовались молодые, отцу Мариуцы уже донесли об их «тайных» встречах.
«Вот какая у меня дочь, – с гордостью думал старый Аурел. – Заневестилась уже… пора и замуж. Да и свадебное ожерелье уже готово».
Он открыл сундук и достал свадебное платье дочери, вышитое её же умелой рукой: белая длинная рубаха с льющимся по рукавам тончайшим узором, переходящим на ворот, на грудь, и чёрная клинообразная юбка, расшитая красным поперечным узором – какая мастерица! Но особая гордость – ожерелье. Много лет его заботливо собирали из подаренных родственниками коралловых бусин, монет и перламутра – чудо как хорошо получилось! Ожерелье готово – пора и замуж!
Гостил у него недавно старый друг Михай из соседнего села, да напомнил, лишь только увидел Мариуцу, о давнем уговоре:
– Че фийкэ ай мындрэ, Aурел… e тимпул сэ тримиць пециторий, фиул меу е адевэрат бэрбат. Ций минте ынцележеря ноастрэ?18
– Кум ну цин минте, – ответил радушный хозяин. – Еу, Михай, кувынтул меу ыл цин. Tоамна о сэ жукэм нунта19.
И Михай, изрядно нагрузившись вином, отбыл, чрезвычайно довольный, домой.
Но тут неожиданно нарисовался этот… с училища. Старый Аурел обрадовался тому, что его Мариуца такая красавица – вон как парни за ней! Но тут же решил принять меры: запретил отлучаться из дома, за водой стал посылать младшего сынка – а нечего тут всяким школярам без роду и племени соваться до его дочери!
Гриша затосковал, не спал ночами, был угрюм и молчалив. И однажды на спевке в хоре затянул, к немалому удивлению товарищей, молдавскую дойну*, грустную и печальную, да так, что хватало за сердце:
Дни ли длинные настали,Провожу я их в печали,Дни ли снова коротки,Сохну, чахну от тоски…Лист увядший, лист ореха!Нет мне счастья, нет утехи,Горьких слёз хоть отбавляй,Хоть колодец наполняй.Он глубок, с тремя ключами,Полноводными ручьями,А в одном ручье – отрава,А в другом – огонь и лава.А ещё в ручье последнемЯд для сердца, яд смертельный.
Все были поражены: как, Берёза, всегда такой решительный, весёлый и вдруг – такая тоска одинокой души! Вся печаль дойны – на его лице. Даже Васюков пустил слезу! Уж он-то знал, что это первая часть дойны – дора (грусть) и что второй части, весёлой, переходящей в пляс, им уже не дождаться.
А когда осенью Мариуцу сосватали и увезли, Грише показалось, что ничего хорошего в его жизни уже не будет.
Но он был молод и охоч до жизни, да и учёба в Кокорозенах закончилась, и, наконец, настал момент выпуска и распределения на практику.
В кабинете директора Киркоров с Комаровским рассматривали списки практикантов.
– Котовский Григорий… а ведь неплохой парень. Среди первых учеников, опять же – немецкий язык усердно учит. Да в хоре весьма отменно поёт. Ведь так, Николай Потапович?
Комаровский, посмотрев на директора, вздохнул.
– Так-то оно так, Иосиф Григорьевич…
– Помилуйте, Николай Потапович, да что ж это вы вздыхаете? Ежели у вас какие сомнения – пожалуйте высказать. У нас, знаете ли, лучшие выпускники и направляются в лучшие поместья.
– Да всё так, Иосиф Григорьевич, и… не так. Чего-то в нём нет… хотя, нет, наоборот – слишком много максимализма. Он максималист: или всё, или ничего.
– Что ж в том плохого? Максимализм свойствен людям… высокого полёта.
– Да, это так, но… его максимализм чрезмерен. Повторюсь: или всё, или ничего.
– Сгущаете вы краски, Николай Потапович. Опять же – на практику посылаем, а уж после, по отзывам, и решим: давать или не давать документ об окончании училища. Только вот куда же нам его послать? Да, пожалуй, пошлём к помещику Скоковскому в Бендерский уезд. У него имение большое, есть где развернуться. Вы не против?
– Воля ваша, – пожал плечами Комаровский.
– На том и порешили, – заключил директор.
Глава третья
Мечислав Скоковский, проживая в Бессарабии, в своём имении «Валя Карбуней», среди молдаван, гордился тем, что он не молдаванин.
– Кто такие молдаване, господа? – любил спрашивать он в помещичьем клубе «Господарул касей де културэ»20, удобно развалясь в кресле с папиросой. – Разве это нация? Это помесь румын и цыган: туповаты, вороваты, ленивы. За ними глаз да глаз… да разве уследишь? Мы, русские шляхтичи, конечно, можем жёстко держать всю эту… э-э… голытьбу в узде, но ведь нужен толковый помощник. Нет, ну конечно есть у меня толковый управляющий, но, изволите видеть, его никак не хватает на всё. Потому я и просил уважаемого господина Киркорова, директора училища в Кокорозенах, прислать дельного выпускника в помощь моему управляющему. Вот, ожидаю со дня на день.
