Хидыр Дерьяев - Судьба (книга третья)
Грудь о грудь столкнулись храпящие кони, с лязгом скрестились сабли — и закипел жестокий рукопашный бой. Перестрелка перед ним — детская забава. Пуля слепа и долго ищет жертву, а найдя, чаще ранит, чем убивает. Свистящая полоса стали более верна руке и более беспощадна, и нужно иметь большое мужество, чтобы бросить себя в визжащий смертью сабельный лес. Но туркменским джигитам мужества было не занимать.
Вслед за воинами Берды поднялись в атаку другие отряды туркмен и конные красногвардейцы. Их поддерживали огнём пулемётчики, отсекая эмирскую пехоту от конницы, поминутно укладывая её на землю. Особенно отличался пулемётчик Маслов. Слившись воедино со Своим «максимом», он то давал частые короткие очереди в промежутки между лавами наступающих конников, то рассыпал широкий смертоносный веер пуль по вражеской пехоте. Видимо, он был настоящим знатоком своего дела й имел крепкую руку, так как султанчики пыли, выстроченные его пулемётом из сухой земли, часто шли почти вплотную с лавиной джигитов.
Маслов сразу приметил Берды, когда тог поднял в атаку свой отряд. Бросив ручки «максима», пулемётчик вскочил на ноги, пытаясь из-под руки разглядеть джигита, но сотня уже мчалась на врага. Тогда он потряс кулаками, закричал: «Бей их, гадов, браток!» и снова прильнул к пулемёту, стараясь не выпускать из поля зрения отряд Берды.
Его постоянная поддержка оказалась очень результативной. Едва масловский пулемёт, прорубал брешь во вражеской коннице, как туда устремлялся со своими джигитами Берды. Короткая жаркая схватка, и бухарцы поворачивали коней. А Маслов переносил огонь в другую сторону и тотчас туда же мчался Берды.
Не выдержав стремительного удара красногвардейцев и джигитов, бухарская конница отступила. Не давая врагу опомниться, Берды со своим отрядом вклинился в левый фланг эмирской пехоты. Красногвардейцы ударила по центру. Вслед за ними поднялась в атаку пехота. Эмирские войска дрогнули и побежали.
В этот момент шальная пуля нащупала Берды. Он дрогнул от горячего удара, с удивлением повёл вокруг, тускнеющими глазами и, выронив саблю, оскользаясь непослушными ватными пальцами в жёсткой канской гриве, трудно ловя сознанием гаснущие отзвуки боя, стал медленно сползать с седла. Конь, почуяв необычное поведение всадника, замедлил бег и остановился.
Сознание вернулось к Берды уже в Чарджоуской больнице. Он с недоумением оглядел незнакомую комнату — ослепительно белую и пустую. Возле двери, нахохлившись, как степной беркут на кургане, сидел широкоплечий, тонкий в талии, смуглый человек с недобрым тяжёлым взглядом и сильной проседью в окладистой красивой бороде. «Байрамклыч?» — попробовал догадаться Берды. Память восстанавливалась медленно и неуверен-но, не было сил пошевелить губами.
Встретившись взглядом с Берды, Байрамклыч-хан свёл к переносице тонкие крылья бровей, несколько секунд помедлил, поднялся гибким и лёгким кошачьим движением. Подойдя к кровати, приподнял голову Берды, поднёс к его губам кружку с водой.
Берды пил долго и жадно, чувствуя, как с каждым глотком всё чётче и чётче проясняется сознание. Напившись, он удовлетворённо перевёл дыхание, по губам его скользнула тень благодарной улыбки. Байрамклыч-хан поставил на тумбочку кружку и снова присел на табурет у Двери, поглядывая на Берды.
В коридоре громко заговорили. Берды прислушался.
— Покажите мне его! — требовал кто-то по-русски. — Здоровый такой туркмен с красивыми чёрными усами!
Голос медсестры возражал:
— Здесь здоровых нет, товарищ, здесь раненые и больные. Мы к ихним усам не присматриваемся. Как зовут вашего друга?
— Не знаю я, сестричка, имени его! — с досадой сказал русский. — Давайте я сам по палатам посмотрю. Я видел, как он раненый упал.
— Может, не ранили его, а убили?
— Что вы, сестра! Разве таких, как он, убивают!
— Смерть не выбирает, — сказала медсестра, — не смотрит, кто такой, а кто не такой.
— Да жив он, я вам говорю! Первый своих джигитов на эмирских собак повёл, погнал их без оглядки, а вы: «убили»!
— Товарищ красногвардеец, остановитесь! Если вы будете так себя вести, я пожалуюсь вашему командиру!
— Да что у вас сердца нет, что ли?
— Это вас не касается. А по палатам ходить я вам не позволю. Говорите, как зовут раненого, и тогда…
Голоса отдалились.
Берды, с трудом шевеля губами, проговорил:
— Байрамклыч-ага… позовите… того… русского…
Через минуту, широко шагая, чуть ли не бегом в палату влетел пулемётчик Маслов. Замер на пороге, присмотрелся к Берды и уже осторожно, на цыпочках подошёл к кровати.
— Не узнаёшь меня, браток?
Что-то знакомое почудилось Берды в склонённом над ним лице. Он попытался напрячь память, вглядываясь в красногвардейца, но ничего не вспомнил и опустил веки на уставшие от напряжения глаза.
— Нет… Видел где-то… вспомнить не могу… — сказал он, подбирая русские слова. Вообще-то он уже хорошо говорил по-русски, однако сейчас было трудно сосредоточиться.
Красногвардеец всплеснул руками.
— До мы же с тобой в казематке ашхабадской сидели вместе! Неужто запамятовал? Орлом меня тогда звали. А нынче — всё, кончился Орёл, нынче есть красногвардеец Маслов! Пулемётчик первой руки!
Ни кличка Орёл, ни фамилия Маслов ничего не подсказали Берды, однако в памяти что-то просветлело, когда красногвардеец сказал слово «рука». Вспомнился мокрый цементный пол камеры, мрачный надзиратель, хрипло дышащее перекошенным ощеренным ртом злое лицо, совершенно не похожее на то, что склонилось сейчас над ним, хруст в вывернутой руке и стон противника.
— Узнал, — с трудом произнёс Берды, цепляясь за ускользающее сознание. — Руку… тебе… портил немножко… Не обижайся… ты тоже… — Он замолчал, медленно проваливаясь в чёрный колодец безпамятства.
Мягко ступая чуть искривлёнными ногами человека, большую часть жизни проведшего в седле, подошёл Байрамклыч-хан, потрогал Маслова за плечо рукояткой плети.
— Идите пока, раненому отдых нужен, крови много потерял.
— Да-да, — заспешил Маслов, — конечно, мы тоже не без понятия… Скажи-ка, друг, как его зовут-величают?
Огрызком карандаша он записал имя Берды на каком-то замусоленном клочке бумажки и ушёл, сказав на прощание: «Поправляйся, браток! Мы ещё повоюем с тобой!»
Через несколько минут после его ухода Берды открыл глаза и спросил:
— Уже ушёл?
Байрамклыч-хан кивнул.
— Ушёл… Большевик, что ли?
— Нет, — сказал Берды, подумал и поправился: — Не знаю… Может, большевик… может нет…
— В тюрьме с тобой за что он сидел?
Медленно, с частыми перерывами Берды рассказал историю своего драматического знакомства с Масловым. Когда он дошёл до кульминационного момента схватки в камере, Байрамклыч-хан хищно сверкнул глазами и шумно задышал, словно он сам дрался сейчас не на жизнь, а насмерть с жестоким противником. Рука, держащая плеть, сжалась так, что побелели суставы.
— Вот так и познакомились, — закончил Берды.
— Убить надо было! — сожалеюще сказал Байрамклыч-хан.
— Не надо, — возразил Берды, — он не злой, он несчастный был. Теперь, смотри, красногвардейцем стал.
Байрамклыч-хан ссутулился и снова стал похож на нахохлившегося беркута. После довольно продолжительного молчания, он спросил, указав глазами на забинтованную грудь Берды:
— Не полегчало?
— Можно терпеть, — сказал Берды.
— Пока мы из Кагана вернёмся, поправишься?
— Постараюсь.
— Ну, ладно… Я тут попросил, чтобы за тобой получше ухаживали. Сейчас ещё раз напомню.
— Вы уже уходите? — спросил Берды с надеждой, что Байрамклыч-хан не уйдёт — тоскливо было оставаться одному:
— Надо идти, — Байрамклыч-хан встал. Люди ждут — время не ждёт. Поправляйся. — Помолчал, поправляя ремень, и добавил: — Тут наши джигиты есть, легко раненые. Скажу, чтобы зашли к тебе.
— Спасибо, — с благодарностью сказал Берды. — Счастливого пути!.. Пусть ваше оружие всегда будет острым!
Через несколько часов красногвардейцы и добровольческие отряды туркменских джигитов, перейдя Аму-Дарью, двинулись на Каган.
Осёл найдёт своего хозяина
Воспользовавшись тем, что значительная часть революционных сил выехала из Закаспийской области на борьбу с Бухарским эмиром, зашевелились контрреволюционные элементы. В борьбу против. Советов они вовлекали баев, мулл, ишанов. А те, зная психологию дайхан, умело играя на странах, традиций и обычаев, представляли немалую опасность. Люди, кричали они на базарах, у мечетей, во всех местах, общественных сборищ, люди, Советы — это не власть. Вы остались без власти и защиты, люди! Если поведёт на вас своё войско иранский хамза, у вас нет предводителя, который мог бы дать ему отпор! Ваши дома будут разрушены, ваши братья — убиты, дети — угнаны в плен, сёстры, дочери и жёны — опозорены! Люди, внемлите, голосу истины! В Теджене народ встал под знамёна Эзиз-хана, хивинских туркмен защищает Джунаид-хан, а кто есть у вас? Разве вы хуже всех остальных? Или вы ложку у аллаха украли, что должны ходить сиротами, без собственного хана? Собирайтесь, марыйские туркмены, выбирайте себе достойного предводителя — щит, меч и опору!
