Мэри Рено - Небесное пламя. Персидский мальчик. Погребальные игры (сборник)
– В те дни здесь, в Пелле, не было дворца, только крепость выше в горах, в Эгии. Мы держались там зубами и ногтями. Западные вожди орестов и линкестидов мнили себя царями; иллирийцы, пеоны[17], фракийцы каждый месяц переходили границу, чтобы захватить рабов и угнать скот. Но все они выглядели детьми по сравнению с персами. Аминта, насколько я мог узнать, не подготовил никаких укреплений. Ко времени, когда прибыли послы, Пеония, которую можно было привлечь в союзники, была опустошена. В итоге Аминта уступил и дал обеты верности, ради блага своей страны. Ты знаешь, кто такой сатрап?
Пес выпрямился и свирепо огляделся. Мальчик погладил его, понуждая лечь.
– Сына Аминты звали Александром. Ему было лет четырнадцать-пятнадцать, и его уже сопровождали телохранители. Он находился в Эгии, когда Аминта устроил там пир в честь послов.
– Он тогда уже убил вепря? – уточнил мальчик.
– Откуда мне знать? Его отец давал парадный обед, и Александр там присутствовал.
Мальчик знал Эгию почти так же хорошо, как Пеллу. Там находились все старые гробницы богов, рядом с которыми справляли все большие празднества; в Эгии же были возведены и царские усыпальницы предков, могильные курганы, вокруг которых вырубали деревья. Входы в них, закрытые массивными дверями из кованой бронзы и мрамора, напоминали пещеры. Существовало поверье, что род прервется, если царь Македонии будет похоронен вдали от Эгии. Когда лето выдавалось жарким, царская семья покидала Пеллу и поднималась туда в поисках прохлады. Ручьи, протекавшие через заросшие папоротником горные долины, никогда не пересыхали. Храня холод снегов, лежащих вверху, они стекали с круч и неслись мимо домов, по двору крепости, пока не сливались в единый поток, который отвесно обрушивался вниз мощным водопадом, скрывающим, наподобие занавеса, священную пещеру. Крепость, старая, хорошо укрепленная, с толстыми стенами, совсем не походила на изящный дворец с колоннами. В огромном зале был сложен круглый очаг, а в крыше проделано отверстие, через которое уходил дым. Когда мужчины пировали, шум эхом отдавался от стен. Александр представил, как персы, с завитыми бородами и в вычурных головных уборах, осторожно ступают по грубому полу.
– Все завершилось попойкой, – продолжал Филипп. – Может быть, персы привыкли к менее крепкому вину, может быть, они возомнили себя всевластными владыками, любая прихоть которых будет раболепно исполнена. Один из них спросил, где благородные женщины, заявив, что в Персии их присутствие на пирах введено в обычай.
– Жены персов приходят на пиры? – удивился мальчик.
– Бесстыдная ложь, которой они никого не могут обмануть. Женщины персов содержатся еще строже, чем наши.
– Наши мужчины взялись за оружие?
– Нет, Аминта послал за женщинами. Женщины из Пеонии уже знали, что такое рабство, их угнали в Азию, потому что их мужчины не подчинились Ксерксу. Справедливости ради должен сказать, что Аминту ждала сходная участь. У него не было армии в нашем понимании. На что он мог рассчитывать – на гетайров из собственных поместий да на разноплеменный сброд, который подвластные вожди если и присылали, то по своему усмотрению, а могли не прислать вовсе, если бы им вздумалось. Ему не удалось захватить Пангейские золотые рудники; это сделал я. Золото, мой мальчик, золото – мать армий. Я плачу моим солдатам круглый год – есть война, нет войны, – и они сражаются за меня, подчиняются моим военачальникам. На юге, там распускают войска на время затишья, и наемники ищут работу, где только могут. Они слушаются лишь собственных полководцев-бродяг, которые, хотя зачастую хороши в своем роде, сами всего лишь простые наемники. В Македонии полководец – я. И вот почему, мой сын, послы Великого царя не заявятся сюда сейчас, чтобы потребовать наши землю и воду.
Мальчик задумчиво кивнул. Бородатые послы были вынуждены сохранять вежливость, но сопровождавший их юноша не притворялся.
– И женщины на самом деле пришли? – спросил Александр.
– Они пришли, оскорбленные, как ты можешь догадаться, не соблаговолив даже убрать волосы и надеть ожерелья. Они полагали, что покажутся на минуту и тут же удалятся.
Мальчик представил, как его мать восприняла бы подобное приглашение. Он сильно сомневался в том, что она вышла бы к персам, даже ради того, чтобы избавить свой народ от рабства. Если бы она все же решилась на это, то причесалась бы и надела все свои драгоценности до последней.
– Когда они узнали, что должны остаться, – продолжал Филипп, – то разместились, как положено порядочным женщинам, на дальних скамьях у стены.
– Там, где сидят мальчики-слуги?
– Да, там. Старик, которому показал это место его дед, показал его мне. Мальчики встали. А женщины опустили покрывала и сидели молча. Послы рассыпались в льстивых похвалах, понуждая их поднять покрывала. Своим женщинам, сделавшим подобное в присутствии посторонних, они поотрезали бы носы, да что там, много хуже, поверь мне. И юный Александр видел унижение своей матери и сестер и остальных женщин царской семьи. Он был взбешен и выразил недовольство своему отцу. Но если персы и слышали эти упреки, то не придали им значения. Кто заботится о лающем щенке, если собака лежит спокойно? Один из послов сказал царю: «Мой македонский друг, лучше бы эти госпожи не приходили вовсе, чем сидеть здесь и дразнить наши взоры. Прошу тебя, уважь наш обычай: наши женщины беседуют с гостями. Вспомни, ты послал нашему царю землю и воду». Это было уже неприкрытым выпадом, как если бы он показал острие меча. Можно догадаться, какое повисло молчание. Потом царь подошел к женщинам и подвел их к персам. Женщины сели, как делают это флейтистки и танцовщицы в южных городах, на края застольных лож, на которых возлежали персы. Александр видел, как персы дотрагивались до женщин, и друзья с трудом удерживали его. Внезапно он успокоился. Александр поманил к себе юношей из своей охраны и выбрал семерых, еще безбородых. Украдкой переговорив с ними, он отослал их прочь. Подойдя к отцу, который, если в нем оставался еще какой-нибудь стыд, надо думать, чувствовал себя весьма скверно, Александр сказал: «Государь, вы устали. Не оставайтесь здесь до конца возлияния, предоставьте гостей мне. Они не испытают недостатка ни в чем, что приличествует им, даю слово». Что ж, так царь мог сохранить лицо. Он предостерег сына от необдуманных поступков и, извинившись, удалился. Послы, разумеется, решили, что теперь им ничто не возбраняется. Александр не выказывал гнева. Он поднялся, все время улыбаясь, и обошел ложа послов. «Дорогие гости, – говорил он, – вы оказываете честь нашим матерям и сестрам. Но, торопясь сюда, они собирались в такой спешке, что теперь вряд ли готовы показать свои лица. Позвольте нам отослать их, чтобы они умылись, переменили одежду и надели свои украшения. Когда они вернутся, вы сможете сказать, что в Македонии с вами обращались так, как вы того заслуживаете».
Александр сел прямо, его глаза сверкали. Он догадывался, что замышлял царский сын.
– Перед персами стояло вино, и вся ночь была впереди. Они не жаловались. Вскоре в зал вошли семь окутанных покрывалами женщин в роскошных одеяниях. Каждая подошла к ложу одного из послов. Даже теперь, когда наглые персы потеряли права гостей и друзей, сын царя медлил, выжидая, не одумаются ли они. Но те и не собирались. Тогда он подал знак. Юноши в женской одежде выхватили кинжалы. Без единого звука тела персов рухнули на блюда, на фрукты и в разлитое вино.
– Отлично! – вскричал Александр. – Так им и надо.
– Где-то в зале, конечно, находилась их свита. Двери мгновенно заперли; никто не ускользнул живым, чтобы принести весть в Сарды[18]. Никто не смог доказать, что по пути через Фракию послы не попали в устроенную разбойниками засаду. Когда все было кончено, тела зарыли в лесу. Как поведал мне старик, юный Александр сказал: «Вы пришли за землей и водой. Будьте довольны землею».
Филипп сделал паузу, наслаждаясь взволнованным торжествующим молчанием сына. Для мальчика, упивавшегося рассказами о мести с тех пор, как он стал понимать человеческую речь, – а ни один старый дом или клан в Македонии не обходился без собственных историй такого рода, – это было не хуже театра.
– А когда явился царь Ксеркс, Александр сражался с ним? – спросил мальчик.
Филипп покачал головой:
– К тому времени Александр сам стал царем; он знал, что не сможет противостоять персам. Вместе со своим войском он был вынужден присоединиться к великой армии Ксеркса, как прочие сатрапы. Но накануне великой битвы у Платей он сам ночью выехал из лагеря, чтобы выдать грекам диспозицию персов. Возможно, он спас Элладу.
Лицо Александра вытянулось. Он нахмурился и наконец с отвращением сказал:
