Игорь Минутко - Бездна (Миф о Юрии Андропове)
— Ты посмотри под ноги,— сказала мне Вика.
Ничего себе! Я сразу не обратил внимания. Весь пол огромной комнаты был застелен толстым персидским ковром, с причудливыми узорами, ажурным орнаментом, под дробящимся светом люстры он искрился и переливался.
А вдоль стен выстроилась антикварная мебель в великолепном состоянии (над ней, похоже, совсем недавно поработали мастера-реставраторы высшего класса): старинные диваны и кресла, обтянутые лиловым велюром, резные, из красного дерева, буфеты, горки, за тусклыми стеклами которых выстроились фарфоровые вазы, фигурки животных и людей разных сословий российского общества XVII-XVIII веков, серебряные изделия, изящные статуэтки из кости и мрамора.
— Да,— весело, легко, даже беспечно сказал за нашими спинами Борис Буряце, появившийся совершенно бесшумно.— Кое-что имеем. Вот эта полка — обратите внимание! — все Фаберже. Ни единой подделки. Проверено лучшими специалистами Алмазного фонда. А вот серебряный сервиз из царских коллекций. Часть этого добра по наследству от матушки получил, ведь я цыган, а матушка была…— Он засмеялся, сверкая зубами.— Как сказать? Цыганской княгиней, что ли. Остальное сам достал.— Борис повернулся ко мне: — Знаете, Арик, в России все лежит на поверхности. Надо только уметь взять. А теперь, ребята, в следующую комнату. Думаю, тоже интересно. Прошу!
Мы с Викой последовали за хозяином квартиры, очутились в коридоре перед дверью, наверно, из дуба, с причудливой резьбой, с ручкой в виде серебряной рыбки с задранным вверх хвостом. Эту дверь Борис открыл ключом. И, пропуская нас вперед, торжественно и с явной иронией в голосе сказал:
— Спальня! Приют любовных нег.
Центром спальни была кровать невероятных размеров, придвинутая изголовьем к глухой стене. Она была с высокими спинками овальной формы, инкрустированными вырезанными из дерева дубовыми листьями, которые покрывала позолота, и каждый лист блистал, как новый. Над кроватью — на ней свободно разместилось бы человек шесть — витал воздушный балдахин из полупрозрачной бледно-коричневой ткани. Вообще, если память мне не изменяет, весь тон спальни был бледно-коричневым. Из-под атласной подушки торчал женский черный лифчик, весьма прозрачный. Борис выдернул его и бросил в дальний угол.
— Издержки холостяцкой жизни,— сказал он,— Извините,— И почему-то вздохнул.
В правом углу стоял довольно аляповатый комод из карельской березы.
— Сейчас я вам покажу нечто…— таинственно сказал хозяин квартиры.
Он выдвинул средний ящик, и у Вики невольно вырвался возглас изумления. На черном бархате были разложены серебряные и золотые браслеты, серьги, заколки, броши, кольца, перстни с драгоценными камнями.
— Это бриллианты,— пояснял Борис.— Это сапфиры. Рубины и изумруды высшей пробы.
Все украшения были изумительны, но мне показалось, что налета старины на них нет, сделаны они недавно, во всяком случае, в наше время. Но спросить, прав ли я в своем предположении, я не решился.
— Это еще не все…— В голосе Бориса почувствовалось напряжение, будто он колебался в чем-то. Возникла небольшая пауза. Потом он засунул руку в глубь ящика и извлек оттуда замшевый мешочек,— Идите сюда!
Мы подошли к трюмо, стоящему в левом углу спальни. Борис на тонкое стекло высыпал содержимое мешочка, включил лампу, неприметно вмонтированную в боковую панель трюмо. Перед нами заискрилось, переливаясь таинственными отблесками, несметное богатство. Опять браслеты и кольца, серьги и броши, заколки, перстни, это были явно старинные изделия, тоже из золота и серебра, и вокруг них ощущалась… не знаю, как сказать точно. Ощущалось какое-то бремя, тяжесть веков. Может быть, преступлений. Некая гнетущая аура возникла над этими изумительными изделиями, и от них невозможно было оторвать взгляда…
— Все эти штучки,— сказал хозяин квартиры совсем прозаично, даже со скукой,— принадлежат не только мне, но и еще одной знатной даме. Вы догадываетесь, кто она. На равных. Фифти-фифти.
«Для чего он все это нам показывает? — посетила меня тревожная мысль,— И прежде всего — мне?»
Между тем наш гостеприимный загадочный хозяин, спрятав драгоценности, распахнул две двери в стенах справа и слева от кровати.
— Надо уж экскурсию по спальне,— сказал он,— довести до конца.
Вспыхнул свет в двух роскошных ванных. Одна была облицована голубоватым кафелем, и в каждой плитке изображалась обнаженная любовная пара, совокупляющаяся в разных позах. Огромная ванна здесь тоже была голубая. Во второй ванной кафель оказался черным и черной была ванна. Ее наполняла вода, и в ней плавали три темно-алые розы.
— Любимые цвета сами понимаете кого,— пояснил Борис, и в голосе его я совсем явно почувствовал напряжение.— Есть еще одна комната… Но это скорее склад, черт бы его взял.— Он ненадолго задумался.— Вот что… Виктория, у меня к тебе просьба. Мальчики не успели нарезать хлеб. Все необходимое на кухне. Я тебя очень прошу, пожалуйста!
— С огромным удовольствием! — В голосе Вики прозвучало облегчение,— Я уже обалдела от этой роскоши. А хлеб… Это так естественно, необходимо… «Хлеб наш насущный даждь нам днесь».
И Вика вышла из спальни.
— С характером,— усмехнулся Борис Буряце,— Пошли, Арик. Я вам покажу третью комнату. Там и поговорим.
Мы прошли по коридору. Опять такая же дубовая дверь. И снова ее хозяин квартиры открыл ключом. Вспыхнул яркий свет.
Мы действительно попали на склад. Эта комната по размерам была ничуть не меньше гостиной, в которой накрыт стол для гостей. Вдоль стен шли сплошные стеллажи, заставленные банками консервированных продуктов лучших продовольственных фирм США, Англии, ФРГ, скандинавских стран. Отдельно стояли бутылки, тоже со всего света: виски, коньяки, водка, джины, лучшие вина. В этой дьявольской квартире можно было бы прожить долгие годы, не выходя из дома.
Мною окончательно овладело чувство нереальности, абсурдности, опять не подберу слов, которыми можно определить то мое состояние.
А Борис, оседлав простой канцелярский стул, между тем говорил:
— Я вообще предпочитаю импортные продукты. Конечно, и у нас то, что делается по спецзаказам для Кремля,— высшей марки. Только доставать — время жалко. А время, Арик,— деньги. Верно?
— Верно,— согласился я.
— Сейчас! — Мой экскурсовод что-то заторопился. — Доведем дело до конца. Последние экспонаты.
Вдоль одной стены стояли три больших металлических контейнера — в таких перевозят товары в магазины. В первом висели мужские костюмы, пальто разного кроя и цвета, дубленки…
Во втором контейнере висели дамские пальто и дубленки, платья, костюмы, блузки, юбки, куртки… В третьем было намешано всего так много, что рябило в глазах.
Мое состояние сразу заметил обладатель всего этого барахла, стал закрывать контейнеры.
— Вот держу на черный день,— сказал он.— Правда, хлопот полно, приходится постоянно обновлять ассортимент, за модой гнаться. Как у нас говорят, хочешь жить — умей вертеться. Вот что, Арик, идемте-ка сюда.
Он увлек меня за один из контейнеров. Здесь стоял маленький круглый стол, два старых продавленных кресла, старый замызганный холодильник «Саратов», примитивная тумбочка, какие я видел в советских больницах у кроватей страждущих.
— Садитесь, Арик. Давайте выпьем по глотку. Не возражаете?
— Не возражаю,— ответил я.
Он извлек из тумбочки два простых стеклянных стакана, из холодильника начатую бутылку «Джонни Волкер».
— Чем-нибудь закусите? — спросил Борис.
— Необязательно,— сказал я.
— А я вот маслинками,— Он поставил на стол тарелку с несколькими маслинами, которые от холода слегка сморщились и ссохлись,— Вилок здесь у меня нет. Придется, уж извините, пальцами. По сто грамм?
— Мне пятьдесят,— Я показал пальцем, до какого уровня в стакане мне налить.
Разливая, Борис сказал:
— Между прочим, говорят, «Джонни Волкер» любимый напиток нашего главного жандарма Юрия Владимировича Андропова.
Я промолчал, подумав: «Это определение шефа КГБ неспроста».
Мы чокнулись.
— У меня к вам, Артур, серьезное предложение. На концерте Роберта Янга я вам не просто так это сказал.— Он выдержал паузу.
— Что «это»? — спросил я.
— Я на самом деле прошу вас организовать мне выезд в Штаты.
— В каком качестве? — спросил я.
— В качестве певца. Гастроли. Ведь я, Арик, неплохой певец, начинал на подмостках московских кабаков, цыганские и псевдоцыганские романсы,— Он пропел великолепным баритоном: «Скатерть белая залита вином…»
— Да зачем вам уезжать от всего этого? — перебил я, обведя комнату рукой.— Ведь, если я вас правильно понял, вы хотите остаться в Штатах?
— Хочу! — прошептал Борис.— Хочу… А это все — золотая клетка… Я цыган! Я хочу воли, свободы!… Она собирается пропихнуть меня в Большой театр, солистом, чтобы окончательно привязать к себе и к этой стране, будь она проклята! И надо скорее, скорее бежать отсюда!…— Лицо моего собеседника потемнело и ожесточилось.
