Золотой век. Книга 2. Империя - Конн Иггульден
Невысказанная мысль Аспазии отразилась на лицах его сыновей и друзей.
– Мы хотели узнать, что ты готов… – добавила Фетида.
Перикл взглянул на нее. Странно было так просто смотреть на свою бывшую жену. Этот взгляд открыл ему все годы, проведенные с ней, хорошие и плохие, радость и ссоры, рождение детей. Он с трудом оторвал глаза от Фетиды и сказал:
– Настолько готов, насколько это возможно. Наши разведчики следят за перешейком, ждут любых признаков приближения их армии. Предупреждение даст нам день, может быть, два. Результат у вас перед глазами – все демы и поселения за стенами города пустеют, люди стекаются сюда. Если спартанцы выступили в поход, они никого не найдут в округе.
– А мы сможем прокормить столько народа? – сквозь шум движущегося внизу людского потока спросила Фетида.
Перикл уловил в ее тоне знакомую нотку критицизма. Но он понимал, что стоящие на стенах солдаты тоже жадно ловят каждое слово, ждут новостей. Ради них он повысил голос:
– Я не сидел сложа руки, Фетида. Мы сможем их накормить, и у нас по-прежнему есть флот, которым руководит Миронид. Мы закроем ворота, и жизнь не остановится. Все станет немного сложнее, придется чем-то жертвовать, но мы переждем нашествие. Если они не придут, это станет еще одной тренировкой. Люди стремятся сюда, потому что стены делают свое дело. Афины, вероятно, единственный город в мире, который нельзя захватить. Спартанцы могут потрясать своими копьями под нашими стенами целый месяц. Я надеюсь на это! Пусть, посмотрев на нас, они наконец поймут, что все они люди прошлого, все до последнего. Будущее за нами – у нас есть молодежь, торговля, корабли.
* * *
Плистоанакс размашисто шагал вместе со своими людьми, плечом к плечу с ним шел дядя Никомед. Молодой царь думал, что старик предпочел бы сесть на одного из боевых коней, которых разводил, но Плистоанакс лишь приподнял бровь, когда Никомед упомянул об этом. Столь легкого неодобрения оказалось достаточно.
Эфоры и гражданский царь остались дома с новым поколением илотов. Плистоанакс рассчитывал, что они сумеют совладать с детьми и молодыми женщинами, если те будут нарушать дисциплину. Это означало, что он сможет провести в походе больше времени, чем до сих пор позволяли себе спартанские вожди. Странное благословение после всех кровопролитий, после смерти прежнего спартанского царя и его собственного возвышения. Вероятно, это какой-то хитроумный план Ареса. Кто знает? Плистоанакс находился в расцвете сил, возмужал на войне и в земных заботах, воссоздал армию, и если это заняло у него больше времени, чем он надеялся, новые воины были в большей степени его людьми, чем предыдущее поколение. Половине из восьми тысяч человек, которые шли с ним в Афины, от шестнадцати до двадцати четырех лет – они были мальчишками, когда землетрясение сровняло с землей их город и подтолкнуло илотов к ярости и насилию.
– Вот она, шлюха, – пробормотал Плистоанакс, когда показались стены Афин.
Идти было еще далеко, он попросил своих воинов прибавить шагу. Его верные спартиаты стремились доказать, чего стоят, новому царю. Выступившие с ними в поход периэки в основном были мужчины постарше, обученные навыкам спартанцев, но не воины высшего качества. Это приведет к чудесам доблести, как объяснил ему Никомед. Спартиаты не могли опозориться перед теми, кто когда-то был завоеван. В свою очередь, периэки хотели проявить себя. Каждый год, говорил Никомед, спартанский военный царь может повысить статус периэка, если пожелает.
– И сравнять с ними спартиатов, к их бесчестью? – наивно спросил Плистоанакс.
Его дядя покачал головой. Разумеется, нет. Ни один спартанец не потерпит такого пятна на своей чести. Он прежде покончит с собой.
Стены города росли и ширились перед глазами Плистоанакса. Он видел череду людей, вступающих в город через ворота, до сих пор открытые. Ему захотелось еще ускорить шаг, гнать их, чтобы бежали, как овцы или козы бегут от бушующего огня. При этой мысли царь резко вдохнул.
– Приказы, владыка? – спросил Никомед.
Плистоанакс взглянул на него. Дядя был человек опытный, потому и находился здесь.
– В данный момент перемирие не нарушено, – сказал Плистоанакс. – Мы просто приближаемся к союзнику, без злых намерений.
– Они закроют ворота, – отозвался дядя.
Плистоанакс кивнул:
– Они боятся нас. И не зря. Что ж, я пришел увидеть, чем славен этот город, который засел у нас на фланге, как сочащаяся рана. Пусть увидят, что мы снова в силе. Для этого я здесь!
Он старался говорить уверенно, но стены, казалось, росли с каждым шагом. А когда он приблизился к ним, они вознеслись на невероятную высоту. Плистоанакс различал наверху маленькие фигурки в золотых доспехах гоплитов, даже ослов, которые брели по стенам, таща тюки с поклажей. Вероятно, там была дорога и какие-то здания на ней.
Спартанский царь еще раз обдумал увиденное и почувствовал, что сердце у него упало. Стены оказались толще и выше, чем он представлял. Поглядев на восток, он увидел, что они тянутся до самого побережья, и молча сглотнул. Вокруг Спарты не было стен! До этого момента Плистоанакс не вполне сознавал, какими устрашающими они могут быть.
– Афиняне могут выйти и сразиться с нами… – неуверенно пробормотал Никомед.
– Я так не думаю, – ответил Плистоанакс. – Ты бы вышел? Нет, они запрут ворота и засядут за ними.
– Что ты будешь делать? – спросил Никомед.
Его племянник долго молчал. До города оставалось меньше шестисот шагов. Все беженцы куда-то подевались, спешили обойти город и попасть в него через какие-то другие ворота.
То место, где остановился Плистоанакс, не было открытым полем. С одной стороны от дороги стояли дома селян и хозяйственные постройки, на пастбищах за изгородями щипали траву лошади, а с другой – до самых стен города простиралось кладбище с тысячей могил. Пока Плистоанакс оглядывался, створки ворот наконец сдвинулись с места.
Их тянули быки, сперва медленно, затем быстрее. Края были отделаны толстыми бронзовыми полосами, перекрывавшими друг друга. Они сомкнулись с лязгом, который, должно быть, разнесся по всему городу, как колокольный звон. Гоплиты, стоявшие на шедшей по верху стены дороге, с вызовом подняли копья. Плистоанакс услышал крики людей, звук напоминал отдаленный шум моря, который поднялся и смолк. Царь спартанцев не мог определить, триумф это или страх, ему было ясно одно: вызвал этот всплеск голосов он.
– Что я буду делать, дядя? – обнажив зубы, произнес Плистоанакс. – Я сделаю так, что они сами захотят выйти и сразиться со мной. Я испепелю их землю.
26
Перикл глубоко вдохнул. Он
