Джейк Хайт - Осада
— А император?
— Тело исчезло. Многие говорят, что видели его гибель, но найти тело среди всего этого, — паша указал на груды трупов, — будет трудно.
— А семья? Кто-нибудь остался в живых?
— Немногие. Сына у императора не было, мы собрали всех членов его рода, каких смогли отыскать.
— Казнить их, — велел султан. — Я не желаю, чтобы откуда-нибудь выплыл наследник и ударил в спину.
— Да, ваше величество.
— А где Улу?
Исхак-паша указал на тело павшего гиганта. Оно лежало неподалеку.
— Улу был первым из янычар, кто прорвался за внешнюю стену и достиг ворот.
Мехмед спешился, подошел к мертвому и молча встал рядом, погруженный в мысли. Константинополь пал, но победа унесла всех, кто был близок Мехмеду. Сам султан принесен сыном в жертву, предала Гульбехар, предала Ситт-хатун, и даже Халиль оказался изменником. Теперь же был мертв и Улу.
— Прощай, друг, — прошептал Мехмед, затем добавил уже громче: — Похороните его прямо здесь. Отныне эти ворота носят имя Улу, в знак его доблести и верности.
Затем он снова уселся на коня, направился к воротам. Когда султан въехал, бродившие за ними турецкие воины восторженно закричали. Они бросали награбленное, где стояли, и подбегали к проезду с воплями: «Мехмед Фатих! Мехмед Завоеватель!»
Султан подумал: теперь он и в самом деле завоеватель. Он лишился многого, но мог смириться с потерями. Слава обходится и дороже, а это была настоящая слава. Мехмед гордо выпрямился в седле, пришпорил коня, тот пошел рысью. Все больше воинов выстраивались вдоль улицы, скандируя имя султана-победителя. Мехмед же ехал по городу — одинокий и торжествующий.
* * *Геннадий стоял на коленях в церкви Спасителя в Хоре, молясь вместе с перепуганными людьми, набившимися в церковь и запершими дверь. Снаружи доносились вопли убиваемых, грубые крики турок. Затем раздался грохот, двери церкви сотряслись. Какая-то женщина пронзительно вскрикнула, люди устремились к алтарю, подальше от двери. Загрохотало снова, кованые петли покривились, полетела щепа. Молитва превратилась в истерический визг и причитания. Геннадий встал и тихо удалился в укромную нишу за алтарем. Громыхнуло еще раз, и двери распахнулись.
Турки ворвались в церковь с мечами наголо. В тесноте никому было не увернуться; враги рубили беззащитных стариков; детей и женщин волокли наружу, сцепляли кандалами, выстраивая длинной шеренгой — хоть сейчас на невольничий базар. Геннадий стоял в нише, трепеща, и пытался себя успокоить. Турок подошел к алтарю и принялся сдирать кинжалом золотую фольгу. Оглянулся и заметил монаха. Ухмыльнулся, вытянул меч из ножен.
— Стой! — возопил Геннадий. — Султан обещал мне защиту! Он дал слово! Остановись! Подожди!
Но турок не остановился. Он подступил, занес меч.
— Я будущий патриарх! — кричал монах в ужасе. — Я Геннадий! Геннадий!
Он присел на четвереньки, зажмурился, но удара не последовало. Вместо этого Геннадий услышал несколько резких коротких команд, отданных по-турецки, осмелился приоткрыть глаза и увидел пожилого турка с волосами цвета серой стали.
— Ты — Геннадий? — спросил тот по-гречески.
— Да, да, — неистово закивал монах, — я Геннадий, султан обещал сохранить мне жизнь.
Турок смерил монаха взглядом, выкрикнул какой-то приказ, затем пошел прочь. Двое воинов ухватили Геннадия за руки и заковали в кандалы.
— Постойте! Что вы делаете? — вскричал тот, и турок ударил его под дых.
Монах согнулся, турки же притащили длинную цепь, продели в кандалы и поволокли Геннадия наружу. Они доставили его на форум Константина — сердце древнего Константинополя. Площадь окружала густая толпа турецких воинов. Тащивший монаха турок протолкался сквозь них, и удивленный Геннадий увидел посреди форума Халиля. Бывший великий визирь стоял на коленях между парой стражников. Одет он был по-прежнему, в халат из золотого серасера, но лицо и руки воспалились и кровоточили — будто от глубоких ожогов. Глаза были пусты и бездумны.
Толпа разразилась криками: «Мехмед Фатих! Мехмед Фатих!» Она расступилась, и на форум въехал султан, окруженный янычарами в черных доспехах. Мехмед подъехал к центру площади, спешился, вытянул длинный кривой меч и потряс им. Войско восторженно завыло.
— Глядите же! — закричал Мехмед. — Такая участь ожидает всех, предающих султана!
Он подошел к Халилю. Стражи взяли бывшего визиря за руки, заставили подняться. Тот стоял, раскинув руки и бессильно понурив голову. Мехмед склонился к бывшему вельможе, прошептал что-то на ухо. Затем отступил, замахнулся и рубанул наискось. Толпа зашлась криками одобрения: голова визиря покатилась в пыли, остановившись в паре футов от Геннадия. Глаза мертвеца уставились на монаха.
— Пошел! — рявкнул держащий цепь турок.
Он дернул и выволок Геннадия в центр площади, где ждал Мехмед с обагренным кровью мечом в руке. Геннадий ощутил, как чресла его увлажнились, по ногам потекло, а на рясе выступило большое мокрое пятно. Турки презрительно зареготали, заулюлюкали. Ноги монаха подкосились, он рухнул наземь, но пара янычар подхватила его и повергла к ногам Мехмеда.
— Ты и есть монах Геннадий? — спросил Мехмед по-гречески.
— Да, — прохрипел тот.
Во рту у него пересохло, он сумел выдавить лишь одно слово.
— Тогда встань. Негоже патриарху валяться в пыли. Патриарху? — переспросил Геннадий, с великим трудом поднимаясь на ноги.
— Я слов на ветер не бросаю, — молвил султан и крикнул что-то по-турецки.
Тут же подбежал слуга с белой патриаршей митрой. Мехмед взял ее и собственноручно возложил на голову Геннадия.
— Объявляю тебя патриархом православной церкви.
— О великий султан, вы столь милосердны и щедры, — выговорил новоиспеченный патриарх, едва дыша от нечаянного счастья.
Отныне церковь в его руках, теперь он покончит с унией, вернет церковь в надлежащее состояние. Геннадий поднял скованные руки.
— Прошу вас, прикажите снять цепи — они так тяжелы…
— Цепи останутся, — ответил султан. — Я не доверяю человеку, способному продать свой город за белую шапку. Отведите его в церковь и удостоверьтесь, что он там и останется.
— Но, ваше величество…
— Благодари, что остался жив, — прервал его Мехмед. — Ты едва ли заслуживаешь жизни. Уведите его.
Турок дернул за цепь, поволок Геннадия.
— Прощай, патриарх, — бросил вдогонку Мехмед.
* * *Лонго лежал в каюте «Ла Фортуны», страдая от лютой боли, терзавшей грудь при каждом вдохе. Два дня назад, едва они достигли Перу, Уильям немедленно пригласил врача, но вскоре стало ясно: медицина бессильна. Помочь генуэзцу могло только чудо.
Послышались шаги, в каюту вошел Уильям.
— Хорошие новости: время дозволенного грабежа истекло. Султан объявил, что теперь любой грабеж наказуем смертью. Кое-кто из торговцев Перы уже побывал в Константинополе и благополучно вернулся. Мне сообщили, что султан собственноручно обезглавил великого визиря, Халиля. Голова его посажена на пику и торчит в центре форума, купец сам ее видел.
— Значит, моя месть исполнилась, — прошептал раненый. — И вообразить не мог, что сам турецкий султан отомстит за моих родных.
Лонго закрыл глаза — вот же он, момент, о котором он столько мечтал. Но радости не пришло, успокоение не наступило. Лицо Халиля давно ушло из кошмаров, и смерть его ныне не значила ничего. К тому же у Лонго имелись другие, неотложные дела.
— Если грабеж окончился, нельзя терять времени. Уильям, подготовь корабль к отплытию, снимаемся немедленно.
Тот вышел, и вскоре по палубе затопали матросы, готовясь к отплытию. Но вдруг все снова затихло, куда быстрее, чем ожидал Лонго.
В дверях показалась разгневанная София.
— В чем дело? Я оставила тебя всего на минуту, и ты уже приказал отплывать?
— Выбора нет. Тебе слишком опасно здесь оставаться. Ты же знаешь, что стало со всеми родственниками императора, попавшими к туркам. Грабеж Константинополя закончился, и теперь они примутся за Перу.
— Но если мы отплывем, ты умрешь. Ты едва дышишь. Плавание в открытом море тебя добьет.
— София, я всяко умру. Я видел немало битв и могу распознать смертельную рану.
— Живи как хочешь и умирай как хочешь, но я не стану причиной твоей смерти. Мы никуда не плывем. Это решено.
В дверь каюты постучали.
— Кто там?
— Султан, — сообщил зашедший Уильям. — Он прибыл в порт Перы и направляется сюда.
* * *Мехмед шагнул на чуть покачивавшуюся палубу «Ла Фортуны». Охрана уже всех обыскала, и моряки, разоруженные и окруженные янычарами, сбились в кучку на палубе. Среди команды обнаружилась прекрасная женщина с восхитительной фигурой и гладкой оливковой кожей. Султан задержал на ней взгляд, но, вздохнув, отвернулся — в конце концов, он явился сюда не за тем, чтобы глазеть на итальянок.
