Виктор Карпенко - Брат на брата. Окаянный XIII век
3
С большим трудом разместили прибывших на совет князей, воевод и бояр в посольской палате. Каждого встретил великий князь на пороге, обнял, прижал к сердцу, каждому оказал честь великую, спросив о здравии, о делах, о семье, каждого проводил до места, тому предназначенного. Еще утром приехал брат Иван, ближе к обеду появился Святослав, уже перед самым началом совета прискакал из Москвы сын Владимир. Ярослава Юрий так и не дождался, хотя гонцом в Новгород отправился воевода Дорофей Семенович. Не прибыли на зов и верные союзники во всех походах князья муромские: как стало позже известно, ушли они со своими дружинами на помощь Рязани.
Юрий Всеволодович, обведя посольскую палату оценивающим взглядом, начал совет:
— Братья и други мои! Много раз мы ходили походом на ворога и побивали его! Ноне ворог пришел на Русь и уже стучится в двери наших домов, уже льется кровь в земле рязанской. Вчера прибыл гонец от князя Юрия Игоревича. Дружина его сразилась с полчищами хана Бату и не смогла превозмочь силу татарскую. Много князей и воевод славных полегло на поле брани, много рязанцев нашли свою смерть от рук поганых. Они уже разорили и сожгли грады Пронск, Белгород, Ижеславец и подступили к Рязани. Я направил сына своего Всеволода с дружиной на помощь князю рязанскому, дай Бог, чтобы пришла она вовремя. С ним князь рязанский Роман и воевода Еремий Глебович — муж в ратном деле сведущий. Теперь же предстоит нам решить, что делать, как татарское войско осилить.
Хотя весть была не новой и каждый из присутствовавших на совете не раз уже задавался мыслями о днях грядущих, однако же надолго воцарилось молчание. Вздыхали, кряхтели, не отваживаясь высказаться, мужи, понимали, что судьба земли владимирской решается, а может, и всей Руси. Юрий Всеволодович не торопил.
— Дозволь, великий князь, слово? — встал с лавки ростовский князь Василий Константинович. Широкоплечий, чернобородый, с горящим взором, он источал уверенность и силу. Возвысив голос, Василько продолжал: — Есть среди вас, мужей достойных, старше меня годами и по чину выше, да ноне не время ни чинами рядиться, ни годами хвалиться. Ворог подступил, коего мы не знали и силой не мерились. Татарва берет не умением, но числом, и нам рать надобно большую. Весь народ земли володимирской ополчить, всю Русь созвать под знамена Юрия Всеволодовича.
— Захотят ли князья возвышения Володимира? — подал кто-то голос неуверенно.
— Коли не захотят, не откликнутся на зов великого князя, быть им под ханом татарским! — горяча кровь, махнул рукой князь Василька.
— Что же ты предлагаешь? — спросил Юрий Всеволодович племянника.
— Послать дружину на порубежье! Держать, сколь можно, татар у порубежных городов и крепостиц, на засечных полосах! И собирать силу по всей Руси!
— А коли не станет хан воевать города, чего в них, а пойдет сразу на стольный град, что тогда? — спросил ростовского князя московский воевода Филипп Нянька.
Подумав, Василька твердо ответил:
— Во Владимире стены высоки и крепки, в осаде его не взять, а посему, оставив в стольном граде малую дружину, уйти на север, в леса, и там собирать войско.
— Хорош совет, — ухмыльнулся князь Святослав. — Такого на Руси не было, чтобы жен да детишек в заклад ворогу оставляли.
— А ты что предлагаешь? — обернувшись к сидящему рядом брату, спросил Юрий Всеволодович.
— Слышал я, что у хана Бату воинов без счета, все конны, да еще и баб с детишками в поход берут. Всех прокормить надобно. Хлеба, сена, дров для обогрева… А сядь мы все в осаду по своим городам, что татарам останется? Покрытая снегом земля да брошенные селения и починки. Голод их погонит назад, в свои степи.
Видя, как кривится от слов Святослава посольский боярин Роман Федорович, великий князь спросил:
— Может, и так, а что ты скажешь? — кивнул он Роману.
Боярин встал, одернул полы кафтана и зычно произнес:
— Ежели взять сейчас ратника с лошадью и оставить их на седмицу в голом поле, через три дня и лошадь падет, и ратник замерзнет. Татарина же лошадь и кормит, и поит, и обогревает, а что до городов, то я видел, как они булгарские города крушили, стены приступом брали.
— Так что тогда, головы склонить перед нехристями? — возмущенно воскликнул Святослав.
— Нет, конечно, — продолжал Роман Федорович. — Татарин нашему мужику не ровня. Три таких на одного ратника. Да ежели бы по три их было, а то по тысяче на одного! Вот я и говорю, что силы копить надобно, чтобы ударить наверняка! Звать под знамена князя Ярослава с новгородской дружиной, князя Даниила галицкого, князей смоленского, черниговского, луцкого, всех младших князей! Всю Русь поднимать!
— А коли не придут?
— Стоять насмерть! Иного для нас нет пути! — грозно сдвинув брови, выделяя каждое слово, ответил Роман князю Святославу.
Воцарилось молчание.
— Кто иначе думает? — в полной тишине прозвучал голос великого князя.
— Примем смерть, коли воля твоя, князь, на то будет!
— Веди на ворога!
— На копье хана Батыгу! Не посрамим могил пращуров наших! — поднявшись с мест, кричали бояре и воеводы. — Всех мужиков ополчим!
Юрий Всеволодович поднял руку, успокаивая.
— Верю, братья и други мои. Верю, что не уроните вы чести, не склоните голов перед погаными, не отдадите своих жен и дочерей на поругание! Каждый шаг по земле нашей отольется татарам кровью. Первым встретит ворога мой старший сын Всеволод, что ушел с дружиной в землю рязанскую. Следом примет бой князь Владимир — мой средний сын. Быть ему на Москве. На тебя, воевода, — обратился он к Филиппу Няньке, — большая надежа, не подведи. Младшему сыну, Мстиславу, оборонять Володимир. Сам же я пойду к Ярославлю и там буду ждать прихода княжеских дружин.
На том и порешили. Когда бояре и воевода расходились, великий князь остановил Романа Федоровича и приказал ему:
— Думал я дружину городецкую не звать, да, видно, всех в единый кулак собирать надобно. Посему поспеши в Городец, приведи дружину, из Нижнего мужиков ополчи. Знаю, немного их, да все подпора. И еще: Андрея в поход не бери. Оставь на него Городец. Такова моя воля!
4
Студеным декабрьским утром со сторожевой башни подали знак: татары идут! Это были передовые разъезды. А к полудню широкой черной волной хлынула татарская конница. Ударил сполошный колокол, тревожно заголосили колокола церквей и соборов.
Рязанский князь Юрий Игоревич, чудом спасшийся от татарской погони после разгрома на Воронеже, с трудом взошел на смотровую площадку сторожевой башни. Давали знать чуть поджившие раны, полученные в битве с татарами. Заслонившись ладонью от солнца, он оглядел горизонт.
— То передовой тумен идет, — тихо произнес он, но стоявший чуть поодаль от него дружинник услышал и, охнув, с тревогой в голосе спросил:
— А сколько же их, туменов-то?
— Много, работы всем достанет, — так же тихо ответил князь.
Татары шли весь день, заполоняя все пространство между рекой, лесом и городскими стенами. И весь день на стенах стоял весь город от мала до велика. Ужас, обреченность читались в каждом взгляде.
Княгиня Агриппина, мать Юрия Глебовича, превозмогая телесную слабость, тоже взошла на смотровую площадку сторожевой башни, где находился ее сын. Оглядев занятые татарами окрестности города, спросила:
— Что намерен делать, князь? Сила ворога несметная, гибель несет всем нам.
— Вижу. Знаю. И верю, что Бог нас не покинет. Благослови, матушка. Прости, что братьев своих не сберег и внукам твоим смерть уготована. Об одном прошу: видишь страх в людских глазах? Помоги мне укрепить их в вере, что за правое дело смерть примут, что смерть не напрасна.
Княгиня перекрестила склоненную голову князя и, прощаясь, заверила:
— Пришлю на стены служителей Христа. Слово Божье от страха избавит и сил прибавит рязанцам. За сношенек, внуков и сыновцев не беспокойся, настанет последний час — все примут схиму, я позабочусь о том.
Князь помог спуститься матери по ступенькам башни и потом еще долго смотрел ей вослед, прощался. Знал, что больше не увидит.
Татары не заставили себя долго ждать. Уже на следующее утро они пошли на приступ. Рязанцы осыпали их стрелами, зная, что ни одна из них не пролетит мимо, сбивали с лестниц, приставленных к стенам, камнями, бревнами, обливали кипящей смолой, засыпали глаза пеплом. Но полк сменялся свежим полком, и штурм следовал за штурмом. Только ночь остановила татар, но на следующее утро все повторилось снова.
Так продолжалось пять дней. Татар не остановила ни пурга, застилающая глаза и забивающая снегом рты, ни мороз, пробирающий до костей, ни горы трупов, заваливших крепостной ров. Тумен сменялся туменом. Хан Батый был неумолим. Он не мог понять, что происходит. Почему его воины, взявшие множество городов, покорившие немало народов, вот уже пять суток не могут справиться с полуживыми русами. На шестой день хан Батый приказал Рязань сжечь. Тысячи вязанок с хворостом и соломой были брошены под стены города, облиты горючим маслом и подожжены, тысячи зажигательных стрел взметнулись над городом. Ударили пороки в ворота. То, чего не смогли сделать многотысячные тумены в течение пяти дней, сделал огонь. Он согнал немногих защитников города со стен. Некому теперь было отгонять татар от пылающих ворот, башен. Они первыми и упали, осыпая нападавших дождем огненных брызг. Арканами и крюками растащив бревна, татары устремились в образовавшиеся проемы. Началась резня. Пощады не было ни старому, ни малому. Когда татары разбили высокие двустворчатые двери соборной церкви Пресвятой Богородицы и на их пути, широко расставив руки, словно пытаясь заслонить собой своих снох и внуков, предстала княгиня Агриппина, татары даже не приостановились. Походя, один из них взмахнул кривой саблей, отрубив голову, а второй уже падающее тело рассек надвое. Остальных не тронули. По приказу Гаюк-хана двери церкви заложили бревнами и подожгли.
