Богдан Сушинский - Киммерийский закат

— Поскольку до войны дело пока не дошло, у нас еще есть время для передышки и перегруппировки сил, да и тактический простор немалый.

— Не уверен, — решительно покачал головой главком.

— Есть-есть. Без потерь, конечно, не обойтись; как всегда, в таких случаях, кем-то придется пожертвовать.

Банников угрюмо промолчал. Он прекрасно понимал, что при крахе гэкачепе в качестве жертвенного барана изберут его, а не главного кагэбиста, и уж тем более — не спикера парламента. Остальным спишут на политическую борьбу, на идейные порывы, стремление вывести страну из тупика. Только с ним все будет просто: обвинят в нарушении присяги и предательстве. И дай-то бог, чтобы обошлось отставкой и разжалованием, без наручников и этапов.

— И все же почему вы сочли этот переворот «изначально обреченным»? — попытался главком увести Бурова от подобного типа рассуждений. — Для меня важно: это ваше сугубо личное мнение, или же существовали какие-то прогнозы аналитической службы Главного разведуправления, которое вы все еще представляете?

— Чтобы предвидеть провал столь безалаберного мероприятия, никакой аналитической службы не требуется.

— И все же… Военная разведка знала о том, что назревает переворот? Да или нет?

— Такие вопросы офицеру этой самой разведки не задают, — лицо Бурова стало предельно суровым и сосредоточенным. — Неужели вам об этом неизвестно, товарищ генерал армии?

— Однако же существуют ситуации…

— Не существует ситуаций, — вежливо, но твердо ответил Буров, — при которых человек такого ранга, как вы, мог бы задавать подобные вопросы генералу разведуправления.

— Перед вами не человек такого ранга… перед вами я, совершенно конкретный главком Сухопутных войск, — неожиданно вспылил Банников. — И не нужно учить меня, какие вопросы я имею право задавать, а какие — нет. Вы, очевидно, забыли, что Главное разведуправление армии — всего лишь одно из подразделений Генштаба. Одно из подразделений. Хотя, не спорю, особое. И поэтому существуют люди, которые…

— Извините, товарищ генерал армии, но ГРУ для того и существует, чтобы таких людей, которые вправе были бы задавать нам подобные вопросы, не существовало. — И, почти не прибегая к дипломатической паузе, уже совершенно мягко и деликатно добавил: — Только, пожалуйста, не обижайтесь. Учтите, что профессиональную этику вы нарушили первым.

— Ладно-ладно, — словно при зубной боли, поморщился Банников. — Не время сейчас… выяснять степень воспитаности друг друга.

— А вот соображения, которые привели меня к выводу о бесперспективности вашего гиблого мероприятия, я могу изложить, — тотчас же попытался окончательно разрядить атмосферу Буров.

— Вот и попытайтесь, — процедил генерал армии, — с удовольствием послушаю.

— Чтобы взять власть в своей стране, — имею в виду, в мирное время, и без гражданской бойни, — мало подготовить группы захвата, иметь поддержку политиков и армии, а также действовать напористо и грамотно, исходя из мирового опыта подобных путчей и революций. Нужно еще иметь лидера. Ярко выраженную личность, сам приход к власти которой был бы оправдан и поддержан хотя бы частью народа.

— Вот теперь течение мысли улавливаю, и даже одобряю.

— Но в таком случае честно скажите: во главе вашего движения такая личность появилась?

— Какая именно? — нервно переспросил главком.

— Сильная, волевая, популярная в обществе.

— Нет, таковой не вижу. Однако существует ГКЧП, который объявлен высшим коллективным органом страны, ее штабом по спасению…

— В нашей стране этого мало. Тот, кто реально руководит действиями, по понятным причинам выходить на первый план не торопится, а тот, кто уже оказался на первом, увы… Словом, вы меня поняли.

Банников промолчал. Повторив про себя последнюю фразу Бурова, он попытался осмыслить ее, но для него это оказалось слишком сложно. То ли устал, то ли не до конца понял, о чем, собственно, речь. Да и мысленно он все еще был там, в Киеве. Встреча с Ярчуком возмутила генерала. Он почувствовал себя полководцем, которого какой-то местный правитель, князек, не имеющий ни армии, ни реальной власти, выставляет из страны, которую войска этого полководца давно и основательно оккупировали.

Первым желанием, которое обуяло Банникова, когда он вышел из кабинета Ярчука, было поднять войска, ввести их в столицу и все областные центры, в каждом из которых тотчас же передать власть в руки комитета по чрезвычайке.

Но когда он спросил командующего Киевским военным округом Череватова: «Как считаешь, генерал, все части твоего округа станут подчиняться приказам ГКЧП?», тот неожиданно ответил:

— Полагаю, что все, но лишь до тех пор, пока дело будет ограничиваться демонстрацией мускулов и патрулированием городов.

— Тогда в чем дело?! — на ходу прорычал Банников. — Почему мы должны терпеть этого говоруна, этого зарвавшегося спикера?!

— Вы находитесь в Украине, в которой отряды повстанческой армии сражались против отрядов НКВД и опытной, прошедшей фронт армии, до пятьдесят четвертого года, а глубокове подполье их службы безопасности существует и по сей день.

— Да какое там подполье?! — на ходу махнул рукой Банников.

— Есть Украина, а есть Волынь, Галиция, Закарпатье, где уже вовсю витает дух независимости. Без гражданской войны там не обойтись. И как тогда поведут себя десятки тысяч солдат-украинцев — это еще вопрос.

— Кстати, в Советской армии около пятисот тысяч офицеров-украинцев, — заметил тогда генерал, сопровождавший командующего округом.

— Не может такого быть! — не поверил Банников.

— Данные Генштаба, которые недавно легли на стол Ярчука.

— Куда же, в таком случае, смотрели в Министерстве обороны, на что рассчитывали? Получается, что украинцы способны сформировать свою армию из кадровых офицеров?

— Не исключено, что на это Ярчук и уповает. Возможно, уже через пару месяцев основные части здесь украинизируют и переформируют. Но уже сейчас поднимать войска можно лишь по специальному распоряжению высшего руководства суверенной республики.

— Какими вы все вдруг стали законниками, мать вашу! — вскипел тогда главком Сухопутных войск. — Пока мы будем в законы играться да конституции почитывать, от страны останутся одни воспоминания.

И все же командующий округом был прав. Как в принципе прав был и Ярчук, при всей ненависти к нему главкома. Он, Банников, — всего лишь командующий Сухопутными войсками. Но не министр обороны, и даже не член ГКЧП. Если бы Ярчук согласился на сотрудничество с госкомитетом, собрал сессию Верховного Совета и принял соответствующее решение — тогда да. Но ситуация развивается по иному сценарию. Президент и все руководство Российской Федерации решительно выступает против гэкачепистов. Президент страны от него открестился. По крайней мере официально…

…Едва они отъехали от Шереметьевского аэропорта, как попали в пробку. Машина армейской автоинспекции, с мигалкой, которая должна была прокладывать путь генеральской «Волге», оказалась бессильной: впереди сплошной колонной шли танки, бронетранспортеры и тяжелые грузовики с солдатами.

31

— На проводе Лукашов, — доложил референт Глоров по внутренней связи, однако, оторвавшись от информационных сообщений, Ярчук с таким удивлением взглянул на телефон спецсвязи, словно это не он добивался разговора с Кремлевским Лукой, а Лука — с ним. Во всяком случае, никакой — ни внутренней, ни деловой — потребности в разговоре со спикером парламента Союза он уже не ощущал.

— Как там у вас, Леонид Михайлович? — первым начал разговор Лукашов, сразу же перехватывая инициативу. Этот Кремлевский Лука всегда считал, что верховные советы республик — некое подобие филиалов Верховного Совета СССР, и разубедить его в этом было невозможно.

— У нас? — подчеркнуто удивился Ярчук. — А что у нас? В Украине — конституционный порядок. А вот что творится у вас, в Москве? Приезжают какие-то уполномоченные какого-то, извините, ГэКа…Чэ Пэ, требуют вводить чрезвычайное положение.

— Ну, это разговор особый, — попробовал было уйти от коварной темы Кремлевский Лука, но Ярчук ему этого не позволил.

— У вас там, в России, — подчеркнуто выделил это: «у вас там…», — что, Конституция уже вообще не действует, законно избранный Президент страны устранен от власти? В столицу вводятся войска? Что там у вас в конце концов происходит? — постепенно повышал он голос, становившийся все более жестким и начальственным.

Медлительный в разговоре, Лукашов попытался было что-то ответить, возразить, вставить хоть какое-то свое слово, однако уверенность и напор, с которым беседовал с ним Предверхсовета этой, видите ли, «суверенной Украины» буквально ошарашивали его.