Андрей Гришин-Алмазов - Несчастливое имя. Фёдор Алексеевич
— Не хотел бы я с Украины уезжати.
— Ну не хочешь, так не хочешь. Хто ж гонит тебе, живи тута. Обустраивайся на нашей стороне, съезжай с польской. Давайте-ка по второй нальём.
Ромодановский опять стал наливать чарки, усиленно придумывая тему для продолжения разговора и уж жалея о приказе гетману безмолвствовать.
— Да вот Иван Самойлович, он тебе тута лучший кус нарежет, — нашёлся князь и даже толкнул локтем: не молчи же, сукин сын.
— Угу, — отозвался гетман, демонстративно жуя добрый кус дичи. Князь понял: велел немым быть — вот и получай.
Тогда князь сказал напрямую:
— За што пьём? Иван Самойлович, твоя череда говорити, за што пьём вторую чарку.
— Вторую пьём... — поднял гетман свою, — вторую пьём за здоровье третьей.
И тут же выпил, почти вылил её в рот так же легко, словно за плечо плеснул.
Архиепископ тоненько захихикал, даже Дорошенко улыбнулся, но Ромодановский обиделся, но чарку всё же выпил. Тут и заговорил архиепископ Лазарь:
— Казаки пьют горилку аки воду, теперича понятно, с кого они пример берут, с гетмана.
— Да со святых отцов, — подцепил попа гетман.
И тут все засмеялись разом. А князь взялся наливать по третьей.
Конечно, Самойлович разыгрывал «налима» в пику князю, а в душе он ликовал. Наконец-то он единый гетман над всей Украиной, кончилось раздражавшее всех двоевластие, изнурявшее обоих виновников, отнимавшее в них силы, сон и здоровье. Нет, он ещё не знал, что ждёт его и Украину впереди, а то бы его радость не была бы столь полной. Нет, он не станет мстить своему вчерашнему недругу, ведь у свергнутого гетмана пол-Украины друзей и сторонников, которые могут доставить немало хлопот. И потому после третьей чарки Самойлович вполне искренне сказал:
— Ну што ж, добро пожаловати, Пётр Дорофеевич, на нашу нэньку Украину. Выбирай себе любой хутор чи закуток. А я помогу, чим смогу.
— Спасибо, Иван Самойлович, — серьёзно ответил Дорошенко.
Поутру двадцатого сентября приступили к сдаче Чигирина. В город вошли пехотный полк полковника Матвея Осиповича Кравкова и строительный батальон инженер-полковника Николая фон Залена и полк добровольцев-казаков с Левобережной Украины. В это время и доложили о прибытии войск во главе с боярином князем Василием Васильевичем Голицыным. Незаметно для всех слава от сдачи Чигирина стала приписываться ему. На третий день по прибытии Голицын сдал командование над своими войсками Ромодановскому и, взяв гетмана Дорошенко, отбыл в Москву, где его встречали как победителя.
В покоях царицы Натальи Кирилловны неспокойно. Сегодня, семнадцатого октября, усилиями Милославского её отец боярин Кирилл Полуэктович Нарышкин был отстранён от должности главы Приказов большой казны и большого прихода. С группой бояр, поддерживающих Артамона Матвеева, было покончено, и царица Наталья ждала своей очереди. С того вся семья и собралась.
Маленький Пётр сидел у царицы на коленях, которая, чтобы успокоиться, гладила его по голове.
— Петенька, милый, а у тебе две макушки, не иначе нама придётси два раза тебе под венец ставити.
Кирилл Полуэктович аж вздёрнулся:
— Твоими бы устами, дочка, да мёд пити. Дожить бы хоти до его свадьбы.
Царица всплеснула руками:
— Да неужто усё так плохо? — Она сильнее прижала к себе сына.
— Теперича они обязательно Артамона под стражу посадят.
— Ближнего боярина, аки холопа, под стражу и в Сибирь, может ли быть такое? — растерянно вопросила царица.
— Пошто нет, разве ж ранее не бывало, — ответил Кирилл Полуэктович дочери.
Трое братьев царицы стояли молча, не вмешиваясь в разговор.
— Надо послать кого-нибудь предупредить Артамона Сергеевича. — Царица повернулась к одному из братьев: — Ты, Иван, найдёшь надёжного человека и пошлёшь к дядюшке с вестью.
Иван кивнул.
— А ты, Лев, будешь при племяннике, не отходи от него, аки тень.
Наталья Кирилловна была в растерянности, без Матвеева она не знала, что предпринять. И отец и братья были лишены должностей при дворе. Полк, в котором царевич Пётр являлся полковником, был сокращён вдвое, ссылаясь на пустую казну, оставили лишь треть денег, выдаваемых на двор вдовой царице. Даже часть деревень, дарённых Наталье Кирилловне мужем, но на которые не осталось именных указов, были возвращены в казну. Обо всём этом царице сообщали через постельничего Максима Языкова, который, не набрав силы, во всём старался угодить всесильному Милославскому.
Василий Тяпкин, посол России в Польше, не знал о происходящем на Руси и продолжал отсылать письма Матвееву, как главе Посольского приказа, не получая ответов, действовал на свой страх и риск.
И на этот раз, получив подробную бумагу о тайных польско-турецких переговорах, явился к гетману Пацу с протестом:
— Энто што ж, пан гетман, получается? С одной стороны, вы зовёте русских вместе напасть на турок, а с другой — ведёте тайные переговоры с султаном.
— Хде? С чего вы взяли? — изобразил Пац удивление на лице.
— Да уж взял, пан гетман, мир не без добрых людей, хто надо и сообщил мене.
— Ну што ж, — вздохнул обескураженно гетман. — Мы и вправду отправили посланника в Седмиградскую землю, штобы как-нибудь задержати турок от нападения на Польшу, а между тем мечтаем заключити договор о соединении с царским войском. Если твой государь из подозрительности не хочет соединити своих войск с нашими, то король готов дати заклад какой угодно, готов сына своего отправить в Москву заложником, лишь бы тольково царское величество велел соединити войска без всякого подозрения и опасения.
Раскланявшись с гетманом, Тяпкин вернулся домой и отписал в Москву Артамону Матвееву:
«Пожалуй, премилостивый государь, отец мой и благодетель, не прогневись на грубое письмо и прошение моё, вели, государь, хотя малое, што надлежит до ведомости мени, посылати через всякую почту. Я не токмо варшавскому, но и минскому, и виленскому почтомастеру добрые подарки дал, штобы только писем наших не задерживали; таки и от других людей, што куплю, то и раздаю на подарки, и Бог весть, как вперёд жить будет с такими лакомцами. А пуще того люди его королевского высочества письма вскрывают и ведают усе, о чёма я отписываю. И в доброй дружбе с нами быти не хотят, ибо тайно заключают договор с султаном, ибо боятси, што попленяем мы всю лукоморскую землю. Волохи и молдаване, знатные особы приходят ко мене и говорят, штоб великий государь приказал силам своим смело наступать на Крым, а когда Бог благословит, Крым возьмут, то усё православно-христианские земли, не токмо Украина, Волынь, Подолия, но и волохи, и молдаване, и болгары, и сербы поддадутси под высокую руку царского величества. Полякам очень не хочетси, штоб Крым и помянутые земли были под властью великого государя, по причине православной веры, которая тогда бы обняла кругом области Римской империи, лютых крыжаков. Поляки — ненавистники церкви Божьей. Лютеранских и кельвинских костёлов не смеют так разорять, аки разоряют и пустошат восточные церкви, потому што за костёлы стоит шведский король и курфюрст бранденбургский, который об этом в договорах написали. Поэтому здешние православные христиане просят великого государя внести в договор с Польшей, штобы не было им гонения от католиков. Поляки ныне на это пойдут, куда им детей. Теперь турки в большом числе стоят наготове, куды пойдут — в Польшу или в Киев, узнать не почему, но поляки того боятси. Только по некоторому тайному согласию у турок с поляками надобно ожидати турок к Киеву, а вернее, к Чигирину, и потому господари молдавский и валахский наказывают, штоб государство Московское было в великой осторожности. Об этом и спешу вас уведомить».
Савелий Сивой хорошо помнил, кто вытащил его из подвалов Разбойного приказа, и был предан Артамону Матвееву безгранично и никого так не любил, как хозяина. И сейчас, находясь в поезде, двигающемся к месту воеводства хозяина, он чувствовал беду. С того и уговорил боярина объехать Казань стороною, поминая, что в Казани воеводою родня хозяйского супротивника — боярин Иван Богданович Милославский.
Оставив хозяина на постоялом дворе, Савелий выехал ни свет ни заря проведать окружную дорогу, где он бывал не раз, и потому не взял никого с собою.
Первый ноябрьский снег кружил в воздухе и, падая в грязь, таял. Душа ныла. Впереди показался перелесок с голыми, потерявшими листву деревьями.
Выстрела Савелий не услышал, догадался о нём, увидев дымок саженях в ста пятидесяти. Пуля глухо ударила о панцирь, и тупая боль разлилась по груди. Савелий хотел уцепиться за гриву коня, но руки ловили воздух, и он свалился с седла в грязь.
Из перелеска выехали два всадника. Один подъехал ближе, всмотрелся:
