Владимир Липовецкий - Ковчег детей, или Невероятная одиссея
— Зачем же есть сырым? Вареный — разве не лучше?
— В сыром виде он питательнее, богаче йодом и фосфором. Вот почему мы едим сырыми не только трепанга, но и тунца, лосося и даже морского рака — лангуста. Любовь японца к морским продуктам так велика, что он даже ест шаровидную рыбу. А ведь при неверном приготовлении это может привести к смерти.
— А вы сами рисковали?
— Неоднократно. Но Бог миловал. Как видите, сижу за этим столом.
Райли Аллен наклонился и что-то шепнул на ухо Ханне Кемпбелл.
Та, в свою очередь, что-то тихо сказала мистеру Хатума. Они согласно кивнули и вышли. Райли и Мария остались вдвоем.
— Почему они ушли?
— Я их попросил кое о чем. Они скоро вернутся. — Аллен сел ближе к Марии.
— Скажите, чего вам хочется попробовать? Только не стесняйтесь.
— Сказать правду?
— Только правду. И ничего, кроме правды.
— Вот уже два года, как я не пробовала мороженого.
— В японском ресторане есть свой ритуал. Блюда подаются строго по очередности. Но мы его нарушим. Мы — глупые и невежественные иностранцы. И нам все простится.
— Тётто нэ сан! (Сестрица, можно вас на минутку?) — позвал Аллен Норико. — Есть ли в вашем ресторане мороженое?
— В нашем ресторане есть все.
Когда принесли мороженое, Аллен вновь заговорил по-японски:
— О-сэва сама-ни наримасита.
— Что вы сказали?
— Это трудно перевести точно. Я поблагодарил Норико.
Райли любовался Марией, тем, как она ест лакомство. Они непринужденно улыбались друг другу. И в этих улыбках было больше, чем простое выражение вежливости или дружелюбия.
— Мария, я мало что о вас знаю. Вот, например, кто вас ждет в Петрограде?
— Никто.
— То есть как никто?
— У нас с сестрой нет родных. Мы сироты.
Мария Леонова рассказала печальную историю. Ее родители утонули, когда плыли на пароме из Финляндии в Швецию.
— Их могила на дне Ботнического залива. Так что даже некуда положить цветы. Можно только бросить с судна. Да и то если найдется капитан, который подойдет к этому месту.
— Даю вам слово, я сделаю все возможное, чтобы вы, Мария, сумели почтить память родителей.
На глазах девушки появились слезы.
— Я знаю, Райли, что значит ваше слово.
«Она во второй раз назвала меня по имени», — сказал себе Аллен, а вслух произнес:
— А что было потом, после того, как вы осиротели?
— Меня и мою сестру Александру определили в один из петроградских приютов. Сначала мы плакали, ужасно страдали. Вы понимаете, что значит лишиться домашнего тепла и родительской любви… Но постепенно привыкли, смирились с судьбой. Значит, так угодно Богу. Меня спасали книги и музыка. Только этим и жила. И еще — заботой о сестре. Потом в Петроград пришел голод. И наш приют отправили в Сибирь. Но не в мае восемнадцатого, как всю колонию, а на несколько месяцев раньше — сразу после революции. Мы, пятьдесят девочек, оказались в Ирбите, одном из сибирских городов. А когда прибыла детская колония, мы объединились. Так легче было выжить. И во Владивосток мы уже добирались вместе.
— Мария, вы получили хорошее образование. У вас прекрасный английский.
— Это заслуга нашей приютской учительницы. Она меня обучила еще и французскому.
Открылась дверь. Вернулись миссис Кемпбелл и мистер Хатума.
— Вот то, о чем вы просили, Райли, — сказала Ханна и протянула узкую, зеленого цвета коробку.
Райли подержал ее на вытянутых руках, будто пробуя на вес:
— Это вам, Мария.
— Мне? А что это?
— Мой подарок. И память о посещении Японии.
Девушка растерялась. Она переводила взгляд с Ханны Кемпбелл на Райли Аллена, не зная, что сказать и как поступить.
— Не стесняйтесь, Мария, — сказала Ханна, — посмотрите подарок. Ну вижу, придется вам помочь.
Она открыла коробку и вынула что-то яркое и шелковистое. Это было кимоно. Чудной расцветки — на палевом фоне белые хризантемы. Еще Ханна достала широкий пояс — оби, голубого цвета.
— Это все мне?
— А больше некому, — невозмутимо сказала Ханна. — Видите, на Норико уже есть кимоно. А мне оно маловато. Это ваш размер.
— Мой размер… Мне кажется, я сплю и вижу сон.
— Нет, это не сон. Чтобы убедиться, оденьте кимоно.
Девушку пришлось долго уговаривать, прежде чем она согласилась. Норико взяла ее за руку и увела за ширму. И вскоре оттуда показались, будто сойдя с обложки журнала, две красавицы. Белокурая Мария и смуглая Норико. Очень разные и очень одинаковые, так как обе были в кимоно.
Миссис Кемпбелл, чувствуя, что окончательно овладела ситуацией, попросила Марию и Райли встать рядом.
— Зачем? — спросил Аллен. — У нас ведь нет фотографического аппарата…
— Какая гармония! — сказала восхищенно миссис Кемпбелл, не обращая особого внимания на слова Аллена.
— Что вы имеете в виду?
— А вот что, — миссис Кемпбелл показала на хризантемы на кимоно Марии и хризантему в петлице Райли. — Но это еще не все. — Ханна подошла к двери, где оставила свой пакет. — У меня тоже есть кое-что для вас. Посмотрите сами, Мария.
На этот раз девушка была смелее. Она опустила руку в пакет и вынула сверток. Совсем как в детстве, когда утром находила под елкой подарок, оставленный Дедом Морозом.
Подарок был обернут тонкой рисовой бумагой.
— Не жалейте бумагу. Надорвите ее.
Она так и поступила. Из образовавшейся щели вырвалась голубая струя. Это было платье Золушки. Платье, в котором Золушка покорила сердце принца.
Восхищенная Мария закрыла лицо ладонями.
Ханна Кемпбелл обняла девушку:
— Когда вернетесь в Петроград, наденьте его… И непременно в новогоднюю ночь, когда будете встречать тысяча девятьсот двадцать первый год.
Стоявший в стороне Хатума робко подошел к женщинам:
— Я тоже хочу оставить вам память о своей стране. Дарю вам набор для чайной церемонии. И коробку зеленого чая. Его вы будете пить на борту японского судна, пока оно будет плыть по Тихому океану.
Норико подарила своей ровеснице японские туфельки и особые носки белого цвета, где большой палец отделен от остальных. Специально для кимоно.
Обувь была Марии по ноге, как и Золушке. Но она не убежала с бала. До отхода судна было еще далеко. Да и принц был рядом.
ГЛАВА ПЯТАЯ
МОРСКОЕ КРЕЩЕНИЕ
Накануне выхода из Мурорана небо преподнесло подарок. Над «Йоми Мару» пролился ливень. Он смыл угольную пыль и грязь. И сделал это старательнее, чем если бы поработала боцманская команда. Капитан был доволен: у матросов останется время, чтобы заняться другими делами.
Но в этом мире все уравновешено. На смену везению приходит неудача. «Йоми Мару» готов был взять старт. От Сан-Франциско его отделяет 4300 миль. Но опустился туман, который в этих местах не редкость. Даже буксир, готовый вывести судно в открытое море, слабо просматривался. Спросите любого моряка, что опаснее всего. И он назовет не бурю, а туман. Двигаться по проливу вслепую — то же самое, что блуждать в темной комнате, где в беспорядке расставлена мебель. Не хочешь, а заденешь.
Погода не улучшалась. Напротив, туман становился все плотнее. «Йоми Мару» продолжал стоять, давая о себе знать частыми гудками.
Звучали голоса и других пароходов, предупреждавших: «Ради Бога, не подходите ко мне слишком близко. Будьте осторожны!»
Прежде Каяхара пренебрег бы непогодой. Понадеялся бы на опыт и чутье. Ему не раз приходилось рисковать. Но теперь другое дело. Его судно из грузового превратилось в пассажирское. За все годы морской практики японский капитан никогда не был столь внимательным и осторожным.
…Пароход остановился, но не стояла работа.
Фармацевт Френк Дельгадо взял на себя неожиданную роль квартирмейстера. Френк поставил мальчиков в длинную линию, и они стали передавать по цепочке накопившийся багаж, перемещая его в нужное место. Занятие это понравилось детям, так как напоминало игру.
Девочки тем временем приводили в порядок спальные места и мыли нижнюю палубу.
Матросы чинили дверные замки и ручки.
Военнопленные были заняты плотницкими работами и устройством туалетов.
В трюме, где расположились малыши, было уж очень мрачно. И старший врач Грегори Эверсол попросил добавить лампочек. Именно этим сейчас занимались судовые электрики.
Некто свыше наблюдал за хлопотами на «Йоми Мару». И решил к ним присоединиться. Там, наверху, тоже вкрутили лампочки. Да еще и вентилятор включили. И ветер начал рвать туман в клочья. Так что появились просветы.
Каяхара поднял глаза к небу, а затем склонил голову. Как тут не помолиться…
Из рассказа Ханны Кемпбелл:
— Один добрый друг, он жил во Владивостоке, пришел на «Йоми Мару», чтобы проводить нас. Осмотрев пароход, он обнаружил, что у нас нет палубных стульев. «Ханна, — сказал он мне, — недавно я купил множество венских стульев. Они очень жесткие, и мне не подходят. Я пришлю их на судно еще до отплытия».
