Волки Дикого поля - Алексей Павлович Пройдаков
– Трофим, я чай? – спросил незнакомец.
– Трофим и есть, господин, – ответил, заробев, тут же вскочил на ноги и поклонился.
– Не кланяйся, не икона. Я – Вадим Данилыч Кофа, сотоварищ по княжьей службе, близкий друг и родственник Льва Гаврилыча Коловрата. Эй, кто там?
Вошёл слуга со свёртком.
– Переоденься, это одёжа дружинника, дар от воеводы, умойся, и пойдём в детинец.
– Благодарствуйте Льву Гаврилычу и тебе, боярин, – ответствовал Трофим, окончательно проснувшись.
– Конно ехать горазд ли?
– Ещё не запамятовал…
– Пойдём скоро, ибо князья рязанские Ингварь и Юрий Игоревичи хотят слышать обо всём, что ты узрел, пережил и в памяти схоронил.
– Вот и славно, а то мне подумалось, что никому я не нужен на родной земле.
Вадим Данилыч осуждающе посмотрел в ответ, но смолчал.
Трофим прикусил язык: выходит, бояре рязанского князя шутить не любят.
5
Было рано. Рязань едва просыпалась.
Косые солнечные лучи падали наземь, кривя тени.
Плескала река, плотогоны окликивали друг друга.
Коровье стадо медленно брело на выпас.
Степенно шли торговцы-рядовичи к своим лавкам в Межградии.
Стучали кузнечные молотки колокольным перезвоном, и был этот мерный звук для Трофима приятнее всего на свете.
Чисто, свежо и тепло – так бывает только в родимой стороне.
«Как дивно Рязань отстроилась, каким благолепным градом стала!» – восторженно думал он.
В кремль проехали через Серебряные ворота: впереди Вадим Данилович, за ним Трофим, двое слуг боярских чуть поодаль.
Стражники у ворот, едва завидев боярина Кофу, заметно вытягивались, приветственно стучали копьями.
«Боярин-то крут, – подумалось Трофиму. – Чем же ты действительно занимаешься, ежели в княжью крепость входишь, как в родную избу?»
6
…Просторная горница с тремя длинными узкими окнами и двустворчатой дверью. Посредине большой стол с несколькими пергаментными свитками на нём, массивные книги величаво громоздились горкой, да витой византийский подсвечник на пять свечей возвышался по-архиерейски. Вдоль стен, задрапированных шитым бархатом, длинные скамьи.
– Жди! – велел Вадим Данилыч и вышел в боковую дверцу.
Трофим оробело оглядывался по сторонам.
Задрав голову к высокому потолку, увидел райских птиц, белые облака и зелёные кущи в синеватой дымке.
«Господи! Лепота несравненная!»
Всё происходящее с ним, вчерашним колодником половецким, казалось и чудесным, и необычным.
Стражи у дверей пристукнули копьями о пол.
Трофим бухнулся на колени.
– Встань, – послышался властный голос. – Перед иконами будешь преклоняться, а я не икона.
«Вот откуда взял такое выражение Вадим Данилыч».
Поднялся, поглядел на князя.
Одет в голубой полукафтан, стянутый позолоченным широким поясом, парчовые штаны и красные булгарские сафьяновые сапоги, на голове соболья шапка с красным верхом.
Юрий Игоревич испытывающе разглядывал Трофима.
– Трофим Половчанин, я чай?
– Он самый, государь.
– Наш государь – князь Ингварь Игоревич, запомни! А я его брат и ближний помощник… Запомнил? Вадим Данилыч, – позвал воеводу, – присядь поближе, станем толковать. И ты присядь, – кивнул Трофиму. – Присядь, велю! – слегка повысил голос, видя, что бывший полоняник не решается. – Чаю, толковище не скорое станет…
Юрий Игоревич прошёлся по горнице лёгкой пружинистой походкой, потом опустился в позолоченное кресло. Немного посидел, прикрыв глаза, словно очнувшись, спросил Трофима:
– Лев Гаврилыч сказывал, что служил ты нам службу дружинником?
– Был в десятке Евпатия Коловрата.
– Д-да, Евпатий… вот кто мог бы нам многое поведать о вороге неведомом. Ну а что половецкие людишки? Насмерть бились?
– То, что видел я, княже, на смертный бой не походило, сдались безропотно.
– Привычка у них такая, – подтвердил Вадим Данилович. – И горские племена предали, и на Калке первыми кинулись убегать, смешали весь боевой порядок русичей.
– Сами хороши! – гневливо бросил князь Юрий. – Дать себя столько дней заманивать в ловушку! Но о том – опосля… Сказывай, Трофиме, о своих горестных хождениях. Одначе помни, – предупредил незло, – что нас интересуют не твои брожения и даже не полон половецкий, а явление в кочевьях тех монгольских ратников. Но начни с того, как в полон угодил…
– Чуть боле трёх лет тому прошло, княже, как снарядили нас пятерых заставой в Дикое поле, – начал свой рассказ Трофим. – Шли праздно, не скрою, оттого и застигли нас дикие половцы врасплох. Сотоварищей моих прирезали наспех, никто не спасся, а вот меня Господь зачем-то оберёг. Не знаю зачем, не ведаю для чего, только с той поры жизнь моя стала полынью горькой, мукой невыразимой и день ото дня делалась всё хуже и хуже. Сын Юрия Кончаковича – кагана половецкого – именем Игорь Юрьевич был нашим и господином, и катом…
– Имена княжеские прицепили к себе, прости Господи, – тихо возмутился Вадим Данилыч, – а подлыми идолопоклонниками и конокрадами так и остались.
– Ты их строго не суди, воевода, – пожурил Юрий Игоревич, – живут по своим степным законам. Наши неприятели, само собой, многие годы. Но от этих неприятелей мы уже хоть знали, чего ожидать и как готовиться. Дикие они или не дикие, а всё, почитай, свои…
«Тебе, может быть, и своими стали, – подумалось Трофиму. – А пообретался бы ты впроголодь, да с колодками-смыками на ногах, несколько лет, поглядел бы я тогда, как бы ты, княже, опосля величать их стал».
Князь Юрий Игоревич поманил жестом Вадима Даниловича и что-то ему шепнул на ухо. Воевода поклонился и вышел.
– Сейчас сюда придёт мой сыне князь Фёдор, хочу, чтобы и он послушал, каковы они есть, монголы, – сказал по-простому. – Пока испей квасу.
– Благодарствую, господин!
Хлопнул в ладоши, появились слуги с подносом, на котором сладкие заедки, ковш и чаша.
В сопровождении боярина Кофы вошёл рослый отрок, на вид лет пятнадцать-шестнадцать, в цветном полукафтане и сапогах, глаза смышлёные, синие, как вода в Оке, кудри русые.
Поклонился отцу, сел рядом в кресло.
Так впервые Трофим увидел рязанского княжича Фёдора, имя которого впоследствии вошло в летописные повести и предания.
– Жизнь в ихних кышлагах и аймагах везде одинаковая, – продолжал Трофим. – Одинаково горькая судьба полоняника. И день ото дня делалась всё горше и горше… Просвета никакого не наблюдалось, сбежать невозможно. Так что с этой стороны, можно сказать, монголы стали нашими освободителями.
– Нашими? – переспросил Вадим Данилыч.
– Кроме меня вживе остался булгарский гончар именем Мустафа. Тот и вовсе пять лет в полоне обретался. Он со своими земляками-бесерменами, которых мы встретили здесь, в Рязани, отправился в свой великий, как он любит повторять, город Биляр. Хороший человек, дай ему Бог здоровья!
– Говори о монголах! – потребовал князь Юрий.
– Ну, пришли они в нашу малую ставку небольшим числом воинов, что-то около десятка, разоружили охрану сына кагана, нас согнали в серёдку и потребовали выдать нашего господина.
