Иван Фирсов - Гангутское сражение. Морская сила
— Вашему величеству следует посадить на английский престол нашего друга Якова Стюарта. Для этого надо сначала заключить мир с царем Петром, а потом вступить с ним в союз.
— Как же так, мириться с моим давним врагом царем Петром? — недовольно морщился Карл. Но тут же вспоминал он о более ненавистных персонах — английском короле Георге и короле Дании Фредерике.
— Для сего, ваше величество, необходимо отвоевать у Дании нашу норвежскую землю. Оттуда прямиком флотом высадить короля Якова в Шотландию, — настоятельно продолжал убеждать короля барон.
С такими настроениями направился Карл в столицу, где его с нетерпением ждала любимая сестрица Ульрика вместе со своим супругом Фридрихом, бывшим гессенским принцем…
Не раз после Гангута Петр окидывал своим взором карту Балтийского моря.
На севере берега прочно удерживались Швецией. На востоке, по сути, теперь от Курляндии до Финляндии утвердилась Россия. Дальше к западу берега усеяли Пруссия, Речь Посполитая, Померания, Меклен-бург, Голштиния. Шведов почти изгнали из Померании, остался один Висмар, к которому на помощь союзникам двинулись полки генерала Репнина.
Давно присматривался царь к приморским княжествам. Приходили не раз ему мысли использовать династические союзы для укрепления положения державы на берегах Балтики.
Четыре года назад, встречаясь с герцогом Меклен-бургским, Леопольдом, царь завел речь о женитьбе герцога на его племяннице, Екатерине Ивановне. Такие дела обычно быстро не совершаются. Теперь подошел срок. В Петербурге составили брачный договор, по которому Екатерина сохраняла свою веру. Герцог обязался ежегодно выплачивать жене 6000 ефимок на расходы.
Царь не скупился на бриллианты, наряды, а главное, послал войска на помощь герцогу для взятия Ви-смара.
Собираясь в путь, царь отправил Апраксина в Ревель.
— До чистой воды три месяца. Корабли и фрегаты в Ревеле ракушками обросли, мало ходки потому. Просмотри сам, надлежит ли килевать «Полтаву», «Святого Петра». Обломай лед, тащи к берегу, клади на борт. Как лед сойдет, из Либавы Змаевичу быть в Ростоке, меня дожидаться. Корабельную эскадру Сиверсу в Копенгаген вести. Сам здесь за всем флотом и войском присматривай. В остальном действуй по способности. Указы с дороги буду слать.
После Крещения Петр с супругой и племянницей отправился в Данциг, где находилась главная квартиpa войск генерала Шереметева. Бракосочетание племянницы и свадьбу сыграли в Данциге.
Правда, Петра предупреждали из-за рубежа посланники, что жених не оформил, как следует, развод со своею женой и вообще человек он недобросовестный.
Державные интересы Петр ставил выше всего.
— Сим браком мы по праву, по родственному, оседлаем берега Зунда. Оттуда рукой подать до шведской Сконии, на южном берегу.
Замыслы русского царя, видимо, разгадали на берегах Темзы. Известия о бракосочетании в Данциге вызвали переполох в Лондоне.
Докладчик короля Георга I, ведавший всеми иностранными делами, статс-секретарь Гаунсэнд возмущался:
— Царь Петр зашел весьма далеко. Сначала он завладел берегами Курляндии, выдав замуж свою племянницу Анну Иоанновну. Сейчас в Риге и Либаве стоят его эскадры. Затем царь породнился с австрийским императором, женив своего сына на его свояченице. Теперь он вознамерился осваивать порты Мекленбурга и держать свои войска подле границ наших ганноверских владений.
«В Англии ревность к могуществу Петра быстро возрастала, так как русское владычество на Балтике угрожало стать для британской торговли хуже, чем было шведское. С каждым днем становилось все более очевидным, что главной целью военных предприятий Петра было способствовать экономическому развитию его новой империи».
Масла в огонь подлил другой статс-секретарь, Стенгоп, своим донесением из Копенгагена.
В обширной реляции он с тревогой сообщил о ввозе в Россию сотен французских и голландских мастеров, о караванах морским путем в Астрахань, Персию, Китайскую Татарию, каналах, соединяющих Балтийское море с Белым и рекой Волгой. Русские, овладев Балтийским морем, заведут торговлю через Любек к ущербу для британской торговли. А сие воскресит соперничество Ганзы с Англией. «Если царь будет оставлен в покое на три года, он будет абсолютным хозяином в этих краях».
А царь, путешествуя по суше, не забывал флот. Осенью вызволил он из ссылки Корнелия Крюйса.
— Поезжай в Ревель, разберись с худыми судами, готовь их к навигации. Назначаю тебя генерал-интендантом.
В дороге получил письмо от Апраксина, между прочим сообщал он, что Крюйс трудится с ленцой. Тут же предупредил без жалости царь:
«С великим неудовольствием слышу, что Ревель-екая эскадра так у вас неисправна, и осеннее удобное время упущено; ежели впредь так поступать станете, можете живот свой потерять…»
Генерал-адмирал не наговаривал на своего бывшего подопечного. Крюйс после возвращения из ссылки заметно сдал. Старше Апраксина годами, медлительный по складу характера, он распоряжался теперь с необыкновенной осторожностью, выверяя каждое слово. Видимо, пребывание в далекой Казани наложило свой отпечаток на состояние неторопливого по натуре норвежца.
В самом деле, несладко пришлось ему в непривычной обстановке. Губернатор, прочитав царский указ, поджал губы, искоса поглядывая на обмякшую с дороги фигуру разжалованного вице-адмирала.
Поначалу определил ему на постой захудалую квартирку на окраине. Но Крюйс с женой не унывали, на двоих жилье было сносное. Своих детей, двух сыновей и дочь, они отправили в Амстердам — зачем им страдать за грехи родителей.
Обустроившись с помощью двух приставленных матросов, супруги благополучно перезимовали, никуда не наведывались, потому что местное общество обходило их стороной. Их спокойная жизнь нарушилась в первый весенний день. Посыльный чиновник передал распоряжение губернатора:
— Сию квартирку велено вам освободить и переехать в иную.
Только обосновались Крюйсы на новом месте, как от губернатора последовало указание переехать им в другое место.
Тут смирению отставного вице-адмирала пришел конец. Крикнув матросов, он погрузил пожитки на телегу и направился к губернаторскому особняку. Распахнув двери, он приказал матросам заносить вещи и занял две пустующие комнаты на первом этаже.
Услышав шум, губернатор Кудрявцев, узнав, в чем дело, дал слово больше не тревожить Крюйса…
Утвердившись окончательно с жильем, жена слезно просила мужа:
— Напиши, Корнелий, государю, пусть он тебя отпустит с миром домой, в Амстердам.
— Как так, с позором явлюсь в Голландию? — кипятился Крюйс. — Надобно мне в России заслужить прощение.
Однажды жена, урожденная голландка Катерина Фоохт, ушла помолиться к подруге-немке, такой же реформистке, учительнице в губернаторском доме. Вернулась она необычно взволнованной:
— Из Петербурга пришла почта, сообщают царским манифестом о какой-то виктории морской над шведами.
Пришлось опальному моряку наведаться в губернскую канцелярию, где Он, не без волнения, прочитал царский манифест о Гангутском сражении.
По мере чтения наливалось краской обычно бледное лицо Крюйса, еще ярче проступало родимое пятно на щеке. «Как жаль, что я не с ними, моими парусами и пушками, — досада и боль саднили сердце, — сколько лет и здоровья отдал я флотскому делу, а теперь случилась виктория, а мне здесь горевать суждено».
Вернувшись домой, он со вздохом рассказал жене о гангутской победе и ушел в другую комнату.
До сумерек сидел бывалый моряк у окна, глядя на пенящиеся под окном волны полноводной Волги.
Когда совсем стемнело, достал гербовую бумагу и, с некоторым трудом подбирая слова, начал писать прошение царю.
«Державнейший Царь. Государь Милостивый!
Служил я, нижайший раб, Вашему Царскому Величеству 16 лет и управлял верно, радетельно и трудился с великим тщанием неусыпно, сколько могуты моей было, за что и имел к себе милость Вашего Величества; но Божеским посещением прогневал Ваше Величество, отчего весьма сокрушаюсь.
Всемилостивейший государь! Прошу Ваше Величество меня, нижайшего раба своего, для своего многолетнего здравия, аресту свободна учинить по-прежнему, за старые мои верные и радетельные службы и для старости моей. За что должен со всею фамилией своей вечно Бога молить?»
Письмо было запечатано и отправлено на следующий день. А ответ пришел далеко не быстро. Даже Катерина, всегда уверенная в правоте мужа, не вынесла жребия, ей уготовленного, как супруге ссыльного, не вытерпела, опять возмутилась.
— Чего нам здесь ждать? — спрашивала она со слезами. — Не думаю, что о тебе скоро вспомнят. Последуй хоть раз моему совету. Выбрось блаженные мысли. Ты, Корнель, не родился подданным Петра. Испроси у него великодушного позволения, и поедем в Амстердам. Я сильно скучаю по детям.
