Иван Фирсов - Федор Апраксин. С чистой совестью
Изучающим взглядом встречал прибывающих новый флагман, приглашал садиться. «Токмо иностранцы, — мелькнула грустная мысль, — нет, а вот наконец-то и свой, доморощенный, Наум Сенявин».
Первая встреча с подчиненными была короткой. Адмирал начал с успехов, отметил заслуги:
— Прошлую кампанию флот наш с доблестью устоял противу шведа: не допустил неприятеля к Питербурху. В том ваша, господа, благость. — Апраксин говорил размеренно, доброжелательно. Почувствовали и собравшиеся справедливое уважение в его словах их ратного труда. — Неприятель многократ превосходит наш флот, особливо линейными кораблями, которых у нас нет ни единого. Но сие не означает, что нам позволительно отсиживаться за котлинскими пушками.
Апраксин подошел к карте:
— Для упреждения незапного удара неприятеля выставим дозор к весту от Котлина. Распогодится, осмотримся, бригантинами набег произведем в шхерах. Ежели не будет превосходства неприятеля, попытаем к базам передовым выйти, Нарва-то теперь наша.
Апраксин взял со стола лист:
— Составлена мною на первый раз инструкция командирам. — Он поискал глазами нужный абзац: — «При встрече с неприятелем поступать при этом, как доброму и честному офицеру, которому надлежит потом во всех своих действиях добрый ответ дать».
Внимательно следили командиры за каждым словом и жестом говорившего. В их жизнь входили новые правила и кодексы, которые не только определяли ритм военной службы, но и брали заботу о их судьбах.
— В подробностях получите сие наставление ныне же в моей канцелярии…
Адмирал задержал Боциса, подозвал к карте:
— Подбери доброго капитана, отряди бригантин несколько, разведай до острова Гогланда, пошуруй шведов.
Светлыми сумерками снялись с якоря девять бригантин под командой капитана Демьянова. К утру подошли к Гогланду, высадили десант. Сонные шведы не сопротивлялись, не ждали гостей, а те захватили «языка», пожгли склады, разные строения, вернулись без потерь.
— Ну вот и слава Богу, первая вылазка с фортуной, — обрадовался Апраксин. — Пущай шведы прознают, кто теперь здесь хозяин.
Прошли еще сутки, и переполошенный неприятель дал о себе знать. Около полудня со шнявы, стоявшей мористее, раздался тревожный выстрел. С веста с распущенными парусами надвигалась шведская эскадра. На кораблях сыграли тревогу, выбрали быстро якоря, ставили паруса, выстраивались в линию. Но шведы и на пушечный выстрел не подошли, отвернули. Видимо, увидели, что напасть врасплох не удалось.
К вечеру рейд покинул отряд капитан-командора Шельтинга: четыре фрегата, четыре шнявы, брандера уходили в дозор. Спустя сутки к ним присоединились четыре галеры Боциса. Шведы показались еще раз, но близко не подходили. В конце мая погода устоялась, задул ровный ветер, похоже, надолго. Апраксин повел эскадру к Нарве.
Перед уходом, как положено, послал весточку царю, в далекую Жолкву подо Львовом. В своей ставке Петр внимательно следил за движением войск Карла XII.
Первый раз за многие века российский флаг развевался на дальних рубежах.
По традиции, Апраксин в свободное время на якорной стоянке приглашал к обеду то вице-адмирала, то Боциса, то обоих вместе, а иногда командиров.
При первом же визите Крюйс, человек прямой и не льстивый, признался Апраксину:
— Ваш приезд к нам столько бодрости учинил, будто у нас в эскадре линейных кораблей прибавилось.
— Будет тебе, — рассмеялся Апраксин. — Ты мне лучше объясни, что за молодец при тебе состоит?
Во время визита на корабль Крюйса адмирал впервые увидел молодого, симпатичного чиновника, с которым тот обращался довольно любезно. Говорили они по-голландски и по-немецки.
— О, это примечательный юноша, Андрей Остерман из Вестфалии.
— Немец?
— Да, его отец пастор, а старший брат в наставниках у царицы Прасковьи Федоровны. Он весьма любопытен, склонен к путешествиям, владеет латинским, французским, итальянским.
— Занятно, — удивился Апраксин, напомнил: — Сходи-ка в ночь, посмотри дозоры наши на взморье, штоб шведы незапно не появились. Завтра будем уходить. Они-то небось проведали наши малые силы, могут и навалиться вдруг.
Но шведы, видно, или не успели узнать о походе к Нарве, или узнали слишком поздно, но все же в Стокгольме забеспокоились. «Что за русские корабли объявились в Нарве? Оттуда ведь рукой подать до Ревеля».
На Котлинском рейде стояла на якоре новенькая бригантина, поджидала почту из Петербурга.
Боцис доложил, что прибыла новопостроенная бригантина под командой Ивана Сенявина.
— Не брат ли Наума? — спросил Апраксин.
— Так и есть, ваше степенство. — Боцис всегда был почтителен.
— Ну вот, — рассмеялся Апраксин, — семейка завелась у меня в эскадре.
Адмирал получил первое поздравление от царя с Украины: «Поздравляю вашу милость со счастливым приходом на Ост-зее и первым распушением витт-флага, которые мы за своим благочестием видеть не сподобились, и понеже о Нарвы прямым фарватером-курсом еще никто из наших не был доселе, которые ныне при начале вашей команды учинено, в чем желаем от Бога, дабы вящим счастием благословил, не точию на сем, но и на полуденном море».
Апраксин отложил письмо. «Вишь, как растрогался Петр Лексеич, ему это как снадобье на сердце, слава Богу. И про Азов не забывает. Как-то там Бекаман с турками управляется?» Позвонил в колокольчик, вбежал вестовой.
— Вызвать вахтенного офицера. — На пороге вытянулся боцман. — Передать сигнал шаутбенахту Боцису: прибыть к флагману.
Флот на Балтике делал первые шаги, а среди офицеров уже появилась разноголосица. Правда, по смехотворному поводу. Боциса величали по-разному. Одни называли третьего флагмана шаутбенахтом по-голландски, другие ариер-адмиралом — исковерканным англо-арабским званием, а кто-то просто контр-адмиралом. А все потому, что среди наемных командиров оказались и голландцы, и немцы, и англичане, и далматинцы. И еще много других. Например, норвежца Крюйса считали голландцем, как и датчанина Беринга…
Адмирал с Боцисом расположились у карты.
— Ты, Иван Федосеевич, в этих местах плавал, тебе, может, многое знакомо. Ты скажи, ты вот сюда, — Апраксин ткнул в шхеры, — к Борго, не проведывал?
Далматинец хитровато прищурился, черные глаза заискрились смешинкой:
— Как не был, доводилось, прошлую кампанию, ваше превосходительство, токмо вице-адмирал об этом не ведает.
— Што там выведал?
— Покуда издали особых шанцев не видно, кое-где парусники купеческие.
Адмирал прочертил заскорузлым ногтем линию поперек карты:
— Возьмешь бригантин с десяток или поболее, пойдешь в розыск в шхеры, от Биорка до меридиана Гогланда. Под ядра и картечь не суйся. Твоя цель выведать, где што у шведа.
Узнав, что Боцис готовится к походу, Крюйс недовольно морщился, шмыгал носом, но молчал. Первый раз галеры уходили в море без его ведома.
Три недели отряд Боциса рыскал в финских шхерах.
— Кораблей вражеских там нет, — доложил шаутбенахт, — но шведы роют шанцы подле Борго, пушек туда навезли. По нас пальбу открыли. Под берегом транспорта разгружаются. Не иначе припасы из Швеции завозят.
Апраксин слушал, поглядывал на Боциса, переводил взгляд на карту.
— Весной пойдешь в набег к Борго, готовь свои бригантины.
Осень вступила в свои права, как обычно в эту пору, в заливе зарядили дожди, иногда вперемежку со снегом. Неожиданно, без предупреждения в Петербург приехал царь и в этот же день ушел на бригантине к Котлину, посмотреть обе эскадры, корабельную и галерную.
Хитро косил глазом на невозмутимого Апраксина: «Посмотрим, Федор, каков ты моряк на самом деле». Летом царь получил письмо от Крюйса. Вице-адмирал безмерно восхищался новым начальником: «Морское дело здесь в два года так унизилось, что чуть в конец не развалилось, токмо Его Превосходительство великий адмирал зело дивно поступает и своим премудрым разумом, то упалое дело ведал на лучшее учинить таким образом, что дивно есть и невозможно никому поверить».
На рейде царь перешел на «Мункер». По установленному им порядку капитан-командор Петр Михайлов считался командиром «Мункера». Во всех списках он так и обозначался. В его отсутствие кораблем управлял поручик Гельм, когда тот болел, «Мункер» принимал под свою опеку Наум Сенявин.
Обходя на шняве выстроившиеся в линию корабли, Петр впервые остался удовлетворен их внешним видом, порядком на палубах и в помещениях и вообще настроем людей. Сытые, довольные лица матросов говорили о многом. На «Дефаме» в артиллерийском деке царь поманил капрала:
— Заряжай пушку, отстреливайся.
Без заминки одни канониры побежали в крюйт-камеру за картузом, другие тащили ядра, раскладывали фитили, откатывали орудие. Выстрел произвели неожиданно для остальных кораблей. На палубах забегали, поднимали запросные флаги. Довольный Петр поглаживал усики: «Кажись, никто не спит».
