Наталья Иртенина - Царь-гора
— И потом — в чем вы меня обвиняете, дедушка? — спросил он, отводя глаза.
— Господь с тобой, хороший человек, в чем мне тебя винить. Ты только вот о чем подумай. Когда ты шел наверх, тебя вела свобода. А когда спускался — что вело?
Федор резко вздернул голову, но тут же невольно вскинул руку к глазам.
— Я…
— Спроси у цветка — почему он вырос там для тебя? Чтобы управляться со своей свободой и не потерять ее, — что ты должен нести в своем сердце?
Федор долго собирался с мыслями, придумывая ответ. Когда он произнес первую, коряво прозвучавшую фразу, старика перед ним не было. Белая голова светилась далеко впереди. Федор, не раздумывая, кинулся догонять.
— Постойте!.. Да стойте же… Я понял…
Старец остановился.
— Вы из отряда полковника Шергина, — еще издали прокричал Федор. — Я хочу спросить вас…
Но, приблизившись, он не мог вспомнить ни одного вопроса. Смотрел и громко, взволнованно дышал.
Старец подошел и положил руку ему на голову.
— Ступай, хороший человек, ступай. Господь тебя потрудиться зовет. Прошу лишь — мирен будь. Других за собой потянешь. Бог вами чудо и сотворит. Вся Русь на Царь-гору подымется.
В этот момент Федор почувствовал, как увлажнились глаза.
— А тех двоих… не спасти? — выдавил он.
— То теперь не твоя забота, ступай себе.
Старец подбросил на плечо вязанку и двинулся дальше. Федор не сумел придумать, чем его остановить.
Сжавшись у стенки полуобрушенной пещеры, Скелет пристукивал зубами от страха. Луч фонаря то высвечивал руку мертвеца, погребенного обвалом вместе с золотом, то метался в поисках выхода из каменного склепа. Наружное отверстие пещеры было замуровано глыбами камня, зато туннель, уходивший в глубь горы, завалило только наполовину. Но идти туда Скелет панически боялся. Именно из туннеля шел темный ужас, который он почувствовал за миг до того, как рухнул потолок пещеры. Он и сейчас слышал доносившееся оттуда щелканье и тихое шипение, будто где-то сыпался песок. Звук приближался.
Скелет отполз дальше, волоча разбитую камнем ногу, уменьшился в размерах, насколько сумел, и выключил фонарь. В темноте громко бухало сердце.
Вдруг он заметил, что стало светлее — можно было разглядеть себя и стену пещеры с коркой засохшего мха. В страхе повернув голову, он увидел человеческую фигуру — целиком белую и этой белизной разрывающую тьму пещеры. От фигуры веяло спокойствием и миролюбием. Скелет немного ободрился.
— Ты кто, — пролепетал он, — привидение?
— На-ка, пощупай, — ответила фигура, приближаясь.
Скелет сообразил, что это не призрак, а обыкновенный старик, хоть и странный. Нагнувшись, он дал себя потрогать, затем склонился над вытянутой ногой Скелета, в окровавленной и разодранной штанине.
— Ну ничего, это мы выправим.
Он быстро хлопнул ладонью по колену, Скелет взвыл и, таращась, попытался замахнуться на старика.
— Как, полегчало? — как ни в чем не бывало спросил тот, разгибаясь.
Скелет с удивлением обнаружил, что и впрямь стало лучше, нога могла сгибаться.
— Полегчало, — пробормотал он. Потом покосился на мертвеца. — А его поднять сможешь?
— Товарищу твоему ничем уже не поможешь. А ты вставай-ка, да идем отсюда. Пока те не пришли. — Старец кивнул на туннель.
— А кто там? — замирая от жути, спросил Скелет.
— Да уж известно кто. Ничего хорошего от них не жди.
Старец подхватил его под руку, с силой поставил на ослабевшие от страха ноги.
— Как мы отсюда выйдем?
— Пойдем потихоньку, так и выйдем. Тропка всюду отыщется.
Старец взял Скелета под локоть и повел неторопливо. Скелет озирался, удивляясь тому, что они идут и все никак не упрутся в стену пещеры. Казалось камень расступался перед ними, рассекаемый, как прежде темнота, сиянием, стекавшим со старца.
— Зовут-то тебя как, радость ты моя?
— Скелетом погоняют.
Старец качнул головой, и Скелету почудилось, будто где-то нежно зазвенели бубенцы.
— Не гоже живого человека мертвецким именем звать. При крещении как нарекли?
— Юркой. А тебе почем знать, что я крещеный?
— Георгий, значит. Хорошее имя. Почем знать-то? У тебя ж на лбу крест горит. Святые печати — они, милый, не смываются.
Скелет старательно ощупал лоб.
— И правда горит. Заболел, что ли?
В степи свистело и завывало, точно стая волков окружила дом. В сумерках молнии были особенно впечатляющи, разливая в темно-сером воздухе бледно-желтую, водянистую акварель. Ветер бросал в окно горсти пыли и тут же уносил ее прочь.
Свет в доме не горел, его некому было включить. Аглая сидела на полу в углу кухни и смотрела на пыльную бурю. Она ждала, когда кто-нибудь придет, но никто не появлялся уже двое с половиной суток. У нее была вода из крана и батон хлеба, от которого осталась половина. Время от времени сюда наведывалась степная крыса и шарила глазками. Ее целью был хлеб, но Аглая тщательно охраняла свое продовольствие, а когда засыпала, то засовывала батон за пазуху. Крыса все равно была довольна, ей доставались крошки, а иногда щедрые кусочки. Аглая подкармливала крыску, чтобы хоть с кем-то общаться и делиться грустью.
Может быть, здесь имелась и другая еда, но девушка не могла до нее добраться. Нога была прикована наручником к водопроводной трубе.
Среди грома и свиста бури вдруг почудились посторонние звуки. Аглая приложила ладонь к полу и замерла. Кто-то колотил в двери дома, пытаясь сломать их. Девушка улыбнулась и стала ждать.
В одной из комнат раздался звон стекла. По времени, которое понадобилось пришельцу для проникновения через окно в дом, она определила, что этот человек не слишком проворен.
Аглая очень удивилась, когда перед ней возник дед Филимон с двустволкой в руках. Вид у него был воинствующий и страшный: глаза сверкали, борода стояла вперед торчком, с ног до головы его покрывал слой пыли.
Дед упер ружье прикладом в пол и сказал укоризненно:
— Ох и задала ты мне, девица, суету сует. Федька-то где?
Аглая смущенно улыбнулась.
— Здесь его нет. Никого нет.
— Как это нет? — рассердился дед и пристукнул ружьем об пол. — Куды ж он запропастился? Ушел как есть третьего дня, с кинднепингами твоими разбираться. Покрошу, говорит, в капусту. И рожу такую сделал — лютую.
Дед пододвинул табуретку и сел, ружье приткнул между колен. Пригорюнился. Аглая опустила голову и опять загрустила.
— Ну чего молчишь? — спросил дед чуть погодя. — Чего думаешь-то?
— Я не думаю, — ответила Аглая, — я молюсь.
— Эх, девка, — вздохнул дед Филимон. — Страшно небось тебе было?
— С молитвой не страшно.
— Ну-ну, ври.
Дед помолчал и снова заволновался:
— А с Федькой-то чего ж? Где его носит, а?.. Э, да у тебя водопад на щеках.
Аглая хлюпнула носом.
— Ты мне тут… того… не разводи слякоть, — строгим и одновременно дрожащим голосом сказал дед. — Этого я терпеть никак не могу. Придет Федька, слышь? Придет. Никуда не денется. Вот тоже вздумала — внука моего оплакивать. Не разрешаю я тебе. Понятно?
— Понятно, дедушка.
Аглая насухо вытерла слезы.
— Вот то-то. Сиди и жди.
— Дедушка Филимон, сними с меня эту железку, невмоготу больше.
— И не подумаю. — Дед решительно покрутил головой. — Пускай тебя Федька спасает. Как энтот… герой-любовник. Так от веку заведено, понимать должна. А то что ж это получится, если тебя старый хрыч освобождать будет?
Аглая улыбнулась печально.
— Я тебя, дедушка, расцелую, вот что получится.
— Дудки, — насупился дед. — Федьку лучше целуй. Он по тебе давно мается. И куды твои глаза, девка, глядят? На луну, что ли?
— Только не уходи, дедушка, — попросила Аглая.
— Вестимо не уйду. Постерегу тут тебя. А то мало ль чего. Буря вон как разгулялась.
В окна теперь рвался не ветер — казалось, внутрь пытается попасть темное многолапое чудовище. Оно скрежетало зубами, царапало когтями по стенам и стеклам и ругалось на своем зверином языке. От его потуг дрожал весь дом.
— Будто демоны воют, — сказала Аглая и запоздало удивилась: — Как же ты дошел сюда, дедушка?
— Да как… ногами дошел.
— Ты, дедушка Филимон, тоже герой. Хоть и не любовник.
— Ну, — сконфузился дед, — это как поглядеть. Может, и тряхнул бы молодостью…
— А как ты узнал, что я здесь?
— А слово такое — дедукция — слыхала? Нам, дедам, без энтой дедукции никак. Это такая штука… страсть какая нужная. Вот моя дедукция мозгами раскинула и пошла людей спрашивать. Не видали ль чего, не слыхали ль. А они и говорят: видали, мол, драндулет чудной, все колесил тут, будто вынюхивал, в степь ездил. Тут я и сам припомнил: точно, был такой, у дома моего тоже наезжал. А в степи у нас какие примечательности, окромя верблюдов? То-то и оно.
