Нина Молева - Ошибка канцлера

Однако Елизавета Петровна сразу после приведшего ее на престол переворота отдает распоряжение строить в Москве новый театр. Она отказывается от старого места – в такой мере следовать своей предшественнице она, само собой разумеется, не согласна, – но выбирает очень представительное, в том же Лефортове, на высоком берегу Яузы. Ее Оперный дом должен вмещать чуть не вдвое больше зрителей и быть оснащен всеми возможными удобствами и театральными хитростями. В чем, в чем, а в театре Елизавета Петровна разбирается неплохо. Она способна плакать от партии флейты в опере, по многу раз слушать полюбившиеся арии и часами просиживать в выстуженном, нетопленом зале на прогоне „машинерии“ – проверке всех тех сценических чудес, которые устраивались с помощью сложнейших конструкций и механизмов. Но для удовлетворения личных увлечений было бы достаточно и меньшего помещения, тем более в Петербурге – новая императрица, не колеблясь, выбирает в качестве своей резиденции город, построенный отцом. Для Елизаветы Петровны все дело сводится к тому, чтобы найти подход к московскому дворянству, польстить его вкусам, выступить сразу в роли благодетельницы.

Силуэты детей Анны Леопольдовны: принц Петр, принц Алексей, принцесса Елизавета, принцесса Екатерина.

Строить, и строить немедленно! Конечно, было бы лучше обратиться к собственному архитектору, не пользоваться любимцами предшествующего царствования. Но Растрелли единственный в своем роде знаток театрального дела. Он один занимался на памяти Елизаветы Петровны сооружением театров, и, в конце концов, его решения императрицу, а тогда еще цесаревну, удовлетворяли. Елизавета обращается с заказом к Растрелли, и это начало его последующей блистательной карьеры придворного архитектора.

„Придворный архитектор“ из „Сказания“ о Клименте – нет, этот вопрос было трудно решить в пользу Растрелли. Находясь при дворе, Бестужев-Рюмин не может не видеть колебаний новой императрицы. Выбор Растрелли конечно же вынужден. Бестужева объединяет с зодчим дружба с Бироном, но именно она заставит будущего канцлера избегать выявления и без того всем известных связей. За Бирона он чуть не поплатился жизнью при правительнице Анне Леопольдовне. Теперь на нем к тому же тяготеет трудно объяснимая для нового двора милость правительницы. Остановить свой выбор для строительства благодарственного храма на Растрелли – слишком большая неосторожность для опытного и к тому же находящегося в сложной ситуации дипломата. Увлечение Елизаветы Петровны талантом итальянца придет позже, а пока… Пока по всем расчетам Бестужев-Рюмин должен „вычислить“ другую кандидатуру для своего строительства. Это подтверждалось и внимательным сравнением Климента с творениями Растрелли.

Автор Климента во многом напоминает итальянского мастера. Но как будто более сдержанного, осторожного, раздумывающего. Там, где неизвестный зодчий делает первый крадущийся шаг, Растрелли – стремительный рывок. Там, где строитель замоскворецкой церкви будто присматривается к окружающему миру, набирает первый глоток воздуха, Растрелли захлебывается ветром, распахнутый в своих ощущениях, как никто из русских современников способный ощутить все многообразие природных и архитектурных форм, пользоваться ими вдохновенно, увлеченно и предельно расчетливо.

Как ни удивительно это звучит, но в основе творений Растрелли всегда лежит математически точный расчет, как достичь нужного впечатления без лишних деталей, без затрудняющих восприятие главного мелочей. И если Д. В. Ухтомский вынужден был отказываться от любимой им позолоты, потому что так требовали заказчики, Растрелли делает это сам, сохраняя лишь отдельные всплески, как лучи прорывающегося через бегущие облака солнца, на безмятежно ясной и праздничной лазури его построек. „Мы привыкли к зрелищам огромным и великолепным“, – скажет один из современников архитектора в шестидесятых годах XVIII века. То, что создавал Растрелли, полностью отвечало такому определению, то, что удалось строителю Климента, выглядело словно бы вступлением к нему.

Петербург. Зимний дворец

Императрица Елизавета Петровна и А. П. Бестужев-Рюмин

– За невестку, что ли, пришел просить, вице-канцлер? Вишь, какие дела в семействе твоем творятся. Не зря, выходит, ты старался, чтоб мне фамилию Брауншвейгскую за рубеж отпустить. Сердце-то твое тебя к ним тянет, хоть на словах мою руку держишь.

– Я не могу отнести невестки своей к нашему семейству, ваше величество. Те несколько месяцев, которые брат мой находился в супружестве с госпожой Ягужинской, убедили его в совершенном их жизненном несходстве. Жалеть о ней, тем более просить за нее ни я, ни брат мой не намерены.

– А чего ж женился брат-то твой?

– Ваше величество, человек слаб – от больших богатств отказаться трудно. Брат не устоял, за что, как сам понимает, поплатился.

– Ну, поди, не одни богатства – сам небеден. Чай, сердце тоже свое словечко шепнуло.

– Ваше величество, брату пятьдесят пять лет. К тому же, подобно мне, он никогда не был охотником до прекрасного пола, хотя наследников иметь бы и хотел.

– Тогда уж и впрямь отыскал себе пару! Сколько лет-то Ягужинской – старуха уже.

– К сожалению, в этом не могу согласиться с вашим величеством. Госпоже Ягужинской всего сорок – самое прекрасное для дамы время: и в разум бы войти, коли он от Бога дан, и деток родить не поздно.

– Тогда уж тебе Натальей бы Лопухиной любоваться, как все первой красавицей ее объявляли, на балах на нее дивились.

– Слух такой до меня не доходил, а самому видеть не доводилось. Помнится, один Лесток о ней толковал, других не вспомню. Но вы назвали фамилию Брауншвейгскую, ваше величество. Именно ею я намеревался обеспокоить ваше внимание.

– В крепости им плохо? Воздух в Динамюнде не тот аль провиант не по вкусу?

– Не скажу насчет воздуху и провианту, но оставаться в Динамюнде им и впрямь не следовало бы.

– Что предлагаешь, вице-канцлер? С какой помощью им спешишь?

– Ваше величество, всю фамилию, думается, перевести бы в глубь России надлежало. Принцесса Анна родила вторую дочь, может родить и сыновей, раз такое согласие с принцем у них настало. Из Динамюнде слухи слишком легко в Европу проникнут. Могут до Марии Терезии дойти.

– Насчет сына это ты прав, Алексей Петрович. А что на примете имеешь – место какое? В Сибирь их гнать даже Лестоку не хочется.

– Ни в коем случае, ваше величество! Такой переезд будет в глазах Европы жестокостью и приговором. Можно обойтись и без него. На первый случай, скажем, и Рязань наша хороша будет. И климат как в Европе, и морозов особенных нет, и лето достаточное, а поди доберись, разыщи. Да и розыск всякий на виду окажется. А в Рязани можно и дом хороший, и сад бы вроде как положено, а за таким частоколом, что крепости под стать.

– Значит, что-то уж и на примете есть?

– Иначе и не тревожил бы вашего величества – Раненбург.

– Погоди, да это никак меншиковские владения?

– Да, ваше величество. Крепостцу там Александр Данилыч покойный соорудил. Сказывают, со стенами, валами, даже рвом, как фортификационными правилами положено. Ни тебе войти, ни выйти иначе как по подъемному мосту. За стенами со стороны не видать.

– Не там ли Данилыч после ареста-то находился?

– Там. И со всем семейством. В самой раз и для фамилии будет. А если новое решение подоспеет, оттуда и перевозить легче – никто не узнает ни кого везут, ни куда.

– Ох и ловок ты, Алексей Петрович, ох ловок!

– Служба такая, ваше величество.

Лондон

Министерство иностранных дел

Правительство вигов

– Вы давно ничего не сообщали о Брауншвейгской фамилии, Гарвей. Что с ними? Все еще в старом меншиковском владении?

– Нет, милорд, это была лишь недолгая остановка на их крестном пути.

– Прошу вас, избавьте меня от этих неуместных патетических выражений. Они чужды подлинной дипломатии и возможны только в устах стареющих красавиц. Принцесса Анна отреклась наконец от престола за своего сына?

– В том-то и дело, что в этом вопросе она проявила редкую силу духа. На нее не подействовали никакие угрозы и обещания. Результатом явился указ о ссылке фамилии в Архангельск

– Ошибка, Гарвей. Вы воображаете, что в случае отречения условия заключения могли бы измениться. Отречение – простая формальность, которую слишком легко в любую минуту опровергнуть.

– Так или иначе, семейство было отдано под наблюдение барона Корфа, с тем чтобы в дальнейшем, как сообщал Бестужев, быть переведенным в Соловецкий монастырь на Белом море.

– И что же произошло?

– Корф довез семейство до Холмогор, где вынужден был остановиться из-за болезни принцессы.