Нид Олов - Королева Жанна. Книги 1-3
Португалец кончил тем, что выложил на стол аванс — довольно увесистый кошель — и назвал полную сумму, которую господа получат при окончательном расчете. Сумма была крупная, но Пабло принялся торговаться, доказывая, что дело опаснее, чем его пытаются представить, что после нападения на всемогущую инквизицию им придется менять квартиру, и поэтому нужно набавить. Они сторговались поразительно быстро. Сумма было почти удвоена против первоначальной, и все потирали руки. Один Хорхе сидел молча. «Ну что же, атаман? — спросил Хосе. — Да или нет?» — «Да, да!» — закричали все. «Это благородное дело, мы должны его сделать», — сказала Анхела. Все взоры обратились на нее. Хорхе криво усмехнулся. «Хорошо, мы согласны, — сказал он, — но я желал бы знать имя отца этой девицы». Португалец помялся, потом назвал имя графа де Вильябранка. «Хорошо», — повторил Хорхе и вышел.
Сборы начались тут же; надо было увязать все имущество, так как в пещеру уже не предполагалось возвращаться. Ансельмо и братьев, Примитиво и Эладио, послали за лошадьми. Анхела деятельно помогала Пилар, и все были возбуждены и приподняты. Один Хорхе был мрачен. Когда они улеглись в своем мешке, Анхела спросила его, в чем дело. «Шайка погибла, — сказал Хорхе, глядя на звезды, — молись Богу, чтобы нам с тобой остаться в живых». Но Анхела не разделяла его опасений; напротив, она радовалась возможности отомстить проклятой инквизиции и вырвать из ее когтей хотя бы одну несчастную жертву. «Ты слишком внимательно слушала сказку португальца, которую он с доном Хосе сочинил специально для тебя, — сказал Хорхе, — позволь, я расскажу тебе, как обстоит дело. Прежде всего, это не благородное дело. Сеньорита, которую ты собираешься спасать от инквизиции, не может быть ее узницей — иначе она не ехала бы в сопровождении двух дуэний. Здесь португалец проврался, а ты не заметила. Я не зря спросил, чью дочь нам предстоит спасать. Я охотно верю, что барон де Аро любит или, вернее, хочет дочь графа Вильябранка. Я верю и в то, что он хочет ее столь сильно, что отец решил переправить ее в Вальядолид, в надежде, что руки барона туда не дотянутся. Верно и то, что граф отправил ее под конвоем, и неплохим конвоем, из дворян, его друзей и вассалов. Барон со своими людишками слаб против них, потому он и просит нашей помощи. После того как дело будет сделано — если будет, — он постарается ухлопать тех из нас, кто еще будет жив, а после такого боя наверняка не все будут живы. На это ему хватит сил. Он уберет свидетелей и сохранит свои деньги — зачем платить мертвецам?» — «Зачем же ты согласился, если знал все это?» — ахнула Анхела. — «А что мне оставалось? — отозвался Хорхе. — Вы все решили за меня…» Анхела прикусила язык: он был прав. Хорхе долго лежал молча, а потом сказал: «Спи. Я не прощаюсь с тобой. Я сделаю все, чтобы спасти тебя и самому не погибнуть, и мы останемся в живых».
Утром они отправились на условленное место. Лошади были заняты скарбом, и пришлось идти пешком; поэтому шли весь день и ночевали у моста в лесу. На другое утро начались приготовления. Главные силы, под командованием Хосе, Хорхе оставил на вальядолидской стороне, а сам, с Анхелой и стариком Ансельмо, перешел на бургосскую сторону. Им надлежало пропустить карету и стрелять сзади. Мост был с деревянным настилом; Пабло предусмотрительно подпилил несколько досок. Он ушел на вальядолидский берег, где была Мария Пилар с лошадьми и всем имуществом.
Ожидаемая карета действительно показалась в полдень. Ее сопровождали десять всадников; процессия неслась галопом, словно предчувствуя недоброе. Передние всадники проскочили подпиленные доски благополучно, но под колесами кареты доски хрустнули, карета накренилась и застряла. Задние с маху налетели на карету, лошади стали беситься, и тут загремели выстрелы. Хорхе и Ансельмо свалили по одному человеку; затем Хорхе спокойно взял второй заранее заряженный мушкет, но Ансельмо, вне себя, кинулся на мост. «Вернись!» — закричал ему Хорхе, но тот не слышал. С той стороны разбойники тоже скатились на мост, и там завязалась рукопашная. «Болваны, — сказал Хорхе, наблюдая за стычкой, — мы могли бы спокойно перестрелять их… Ну, что я говорил! Вот и барон, он поторопился». На вальядолидской стороне показалась группа всадников; они палили без разбора. Тут же из свалки, прямо из-под копыт баронских лошадей, вынырнул человек и исчез в кустах. Через минуту он уже карабкался по скалам, уходя от места битвы. «Видишь его? — сказал Хорхе. — Этот умрет только тогда, когда сам захочет. Ему достанутся лошади, золото и его верная Мария… Ну, пойдем и мы». Он увлек Анхелу за собой. В этот миг с моста донесся крик Хосе: «Предатель, собака, трус!» Анхела остановилась как вкопанная. «Я не могу, — сказала она, — пойдем к ним». — «Нет, мы не пойдем», — сказал Хорхе, держа ее за руку. «Но ведь там гибнут наши!» — кричала Анхела, вырываясь. «Это не наши, — сказал Хорхе, — я дал слово, что не подохну из-за них. И ты пойдешь со мной. Он кричал Пабло, а не нам».
Анхела пошла за ним, и скоро шум леса поглотил шум боя. Хорхе вел ее без дорог. Спустя долгое время они снова вышли к реке; Хорхе молча взял Анхелу на руки и вброд перенес ее через поток. Было уже темно, когда они достигли тайника. Хорхе ощупью отвалил камни и вынул мешок золота. «Надо бежать из Испании», — сказал он.
Это были его первые слова за всю дорогу. Анхела видела, что он тяжело переживает свое предательство; и она ни словом, ни жестом не упрекнула его. Чем дольше вспоминала она картину боя, тем сильнее ее охватывал страх. Она не понимала, как у нее в тот момент могло родиться желание бежать туда, на мост, где ее ждала смерть. Она всей кожей ощущала смерть, она даже представила себя мертвой, убитой — и она была бесконечно благодарна Хорхе за то, что он увел ее оттуда и сохранил ей жизнь.
Во всяком случае, они с Хорхе больше никогда не вспоминали о мосте.
Они решили пробраться в Барселону, чтобы там сесть на корабль под видом паломников, отправляющихся в Рим. Надев паломническое одеяние, Хорхе совершенно преобразился. В хламиде, подпоясанной веревкой, загорелый и исхудавший, с растрепанной бородой, он поразительно походил на святого подвижника. Он навязал себе на шею множество четок, мощей, амулетов, и, для полноты картины, шел босиком. Анхела, тоже во власянице, с распущенными немытыми волосами, изображала немую блаженную, утратившую дар человеческой речи от лицезрения ангелов. Все это громогласно возвещал Хорхе, ведя ее за руку. В таком виде они не внушали никаких подозрений и могли передвигаться свободно; к тому же Хорхе так хорошо играл свою роль, что их всюду кормили, принимали на ночлег и даже давали милостыню, которую Хорхе брал, не моргнув глазом. Анхела молчала весь месяц, пока они шли до Барселоны. Ей было легко молчать: ее жизнь была разбита вдребезги, родная Испания отталкивала ее от себя, а впереди был полнейший мрак.
Из Барселоны довольно часто идут корабли с паломниками, так что оторваться от испанской почвы не составило труда. Но плавание было ужасно. Хуже корабля с паломниками, вероятно, только королевские галеры. Тем не менее Хорхе, старавшийся из последних сил, ходил среди паломников чуть ли не в святых. Стоит ли говорить, что в Неаполе беглецы постарались поскорее отделаться от компании святош. Сбросив ненавистную власяницу, Хорхе выбрился, оделся, как ему подобает, нарядил Анхелу, как знатную даму, — и они были безумно счастливы от того, что они молоды, свободны и любят друг друга.
Это бездумное счастье продолжалось месяца два. Хорхе выдавал Анхелу за свою сестру, как это обычно делается; мыслей о венчании у них не возникало. Прожив некоторое время в Неаполе, они отправились в Рим.
Хорхе сказал, то ли в шутку, то ли всерьез, что ведь они как раз и собирались в Рим, чтобы отмолить грехи; поэтому, мол, негоже отрекаться от собственных обетов. Анхела тоже ответила ему какой-то шуткой. По пути Хорхе останавливался у каждой церкви, прикладывался ко всем мощам и покупал индульгенции. Анхела вышучивала его, поначалу беззлобно; Хорхе смущенно посмеивался, но тем не менее продолжал свои благочестивые упражнения. Так они приехали в Рим. Здесь Хорхе повел ее в книжную лавку и дал ей выбрать книгу, какую она хочет. Книга стоила дороже десятка индульгенций. Расплачиваясь, Хорхе сказал ей: «Видишь, я стал двурушником: мне приходится оправдываться и перед Богом, и перед такой закоренелой еретичкой, как ты».
Анхела предоставила одному ему обходить все десять тысяч римских церквей, а сама пыталась развлечь себя чтением. Но ей не читалось, ей все время думалось о Хорхе. Там, в лесах Леона и Наварры, он был совсем не таким — он был рыцарем и добрым товарищем. Правда, уже и тогда ее коробили его случайные фразы о гнусных еретиках; но она не придавала им значения. И только теперь ей раскрылось его подлинное естество.
