Степан Злобин - Степан Разин (Книга 1)
– Чего-о?! – протянул боярин. – Может, казацкого звания не отречешься?!
– Не отрекусь! – более четко и внятно произнес Харитонов.
Приведший его холоп, угодливо взглянув на боярина, взмахнул плетью над спиною упорного беглеца.
– Отстань! Кто велел? – прикрикнул боярин.
Холоп отступил.
– Что же, Мишка, тебе отца, матки не жалко, жены, робятишек? – душевно спросил боярин.
– А нет у меня никого: кругом сирота я, боярин. Прежде матку жалел, не бежал, а как померла, то и ходу!..
– Что же тебе больше по нраву пришло: плети аль дыба, колода аль цепь? – спросил Одоевский с нарастающим раздражением.
– Ни под плетьми, ни на виске не плакал. Прощения не молил!
– Огня ты не испытал! – с угрозой сказал боярин.
– Что ты, что сынок твой – звери, – ответил Михайла, прямо глядя в глаза Одоевскому. – Народ только мучите!.. Кабы работать у вас по-людски – кому свою землю-то сладко кинуть?! А ты погляди: и женаты и детны бегут! Я для того бобылем остался. Мне уж тридцатый, и девка была по мне. Не женился, чтобы семьи не жалеть!
– Смелый ты, Мишка! Вижу, по правде все молвил, – сказал боярин.
– Оттого и по правде, что смелый. Кто страшится, тот брешет, – по-прежнему твердо ответил беглец.
– Мог бы тебя я насмерть замучить, – начал боярин, – никто бы с меня за то не спросил...
– За бедного кто же спросит! – согласно вставил Михайла, тряхнув головой.
– Ан князь Федор Никитич мне сказал, что ты работник искусный на якорну снасть. Шеймы сучишь любой толщины...
– Не один я. Иные не хуже есть! – непочтительно перебил Михайла.
– Что ты мне слова сказать не даешь? Боярин ить я! – раздраженно прикрикнул Одоевский.
– Ну давай говори. Я тебе не помеха, – согласился пленник с прежним спокойствием.
– А что, Мишка, когда я тебя на волю пущу, да поставлю за старшего верводела, да денег стану платить за работу – неужто ты и тогда побежишь? – с любопытством спросил боярин.
– А много ли денег положишь? – невозмутимо отозвался пленник, словно сам, подобру, пришел наниматься к боярину.
– Ну, скажем, я полтора рубли положу тебе, как приказчику. Станешь ты якорны шеймы сучить и за всеми за прочими дозирать, чтобы работали добро? Неужто ты и тогда побежишь?
– Да что ты, боярин Никита Иваныч, за дурака меня почитаешь? Куды же я побегу тогда. Стану служить. Ведь бегут от худого! От доброго кто же бежит?!
– Легкой жизни захочешь, в казаки сбежишь, на грабеж...
– Какой я грабитель! – с обидой сказал верводел. – А бог-то на что?!
– Что же, оженишься тотчас? – спросил боярин.
– Жениться пока погожу.
– А пошто погодишь?
– Ты, может, обманешь. Боярское слово некрепко!
– Дурак! – возмутился Одоевский. – А ну развяжите его, – приказал он холопам.
Те кинулись, подняли верводела с колен, развязали узлы, стянувшие за спиной его руки. Михайла с наслаждением расправил плечи, вздохнул и вдруг неожиданно развернулся и, коротко крякнув, страшным ударом швырнул одного из холопов в угол боярской горницы. От второго удара его громадного кулака также, как неживой, отлетел и второй холоп. Никита Иванович вскочил и попятился с искаженным от страха лицом. Но верводел стоял перед ним, не собираясь больше ни на кого нападать.
– Сучья кровь! Что творят с людьми у тебя в подвалах, ты знал бы, боярин! Убить их ведь мало, как измываются над несчастным людом! – сказал Михайла.
Боярин понял, что за себя ему можно не опасаться. Еще тяжело дыша от волнения, он не сразу опомнился.
– Да что ж ты, мужицкое рыло, в боярском дому дерешься при мне?! – крикнул он.
– А где мне потом-то их взять, боярин! Ан тут я за всех помстился, – простодушно сказал Михайла.
– Ну, че-ерт! – уже отойдя от страха, усмехнулся Одоевский. – Такого, как ты, в палачи взять в Земский приказ.
Холопы, видя, как мирно беседуют верводел и боярин, молча поднялись; один из них сплюнул кровь и пробовал пальцем зуб под разбитой губой.
Боярин налил вина в золотой кубок, не убранный после ухода Ордын-Нащокина, протянул его беглецу.
– Пей боярское здравье за новый почин. Ставлю тебя на полтора рубли в год за старшего верводела в крутильне.
Кабы столб стоял на пупе земли...
Воеводский товарищ из Астрахани стольник князь Семен Иванович Львов приехал в Москву в приказ Посольских дел, куда по указу царя шли все известия касательно «вора» Стеньки Разина и его казаков. Стольник привез письмо астраханского воеводы боярина Ивана Прозоровского о том, что им в устье Волги пойман разинский казак. Сперва вор сказался, что он убежал от своего атамана и пробирается на Дон для мирной жизни, но, не выдержав пыток, казак перед самой смертью признался, что Разин сам послал его в Астрахань и наказал разведать, сколько в городе стрелецкого войска и каков на стенах пушечный бой. Казак больше уже не успел признаться ни в чем прежде смерти, но и эта весть была достаточно важной, чтобы, покинув все остальные дела, воеводский товарищ помчался в Москву немедленно сообщить о предстоящем возвращении Разина и просить у царя несколько приказов московских стрельцов, потому что астраханские стрельцы уже показали себя ненадежными, перейдя на сторону Разина, когда были посланы с воеводою Беклемишевым для заставы против разинцев с Волги в море.
По этому поводу предстояло подготовить все дело к докладу самому государю, и думный дьяк Алмаз Иванов достал из сундука и отпер особый железный ларец с потайным замком, в котором хранились ранее присланные бумаги о разинских казаках. Вместе со стольником князем Семеном думный дьяк разбирал содержимое сундучка.
Тут были расспросные речи многих людей, бывших в Яицком городке, пока он находился во власти Разина, показания казаков-перебежчиков, убоявшихся морского похода, покинувших разинское войско и пойманных на обратном пути на Дон, вести с Терека, от черкесского князя Каспулата Муцаловича, который по приказу астраханского воеводы в прошедшем году посылал лазутчиков в земли персидского шаха и сообщал о нападении Разина на Дербент, Баку, Фарабат и Решт. Тут хранились и два письма от самого шаха с жалобой на разграбление Разиным городов каспийского побережья и на сожжение шаховых увеселительных дворцов. В письме исчислялись многотысячные убытки.
– Еще государь за воров им станет платить экую уйму деньжищ! Сами, голубчики, берегли бы свое добро! – проворчал думный дьяк. – Ведомо между всеми державами, что морской разбой – беззаконное зверство. Кто настиг беззаконников, тот и карай!
– Так и писали им из Приказной палаты, – сказал стольник. – Да и то еще им указали, что его величество шах добром с вором ладил, в подданство звал к себе и жалованье давал им по двести рублев на ватагу на каждые сутки...
Дальше шли челобитья армянских и персидских купцов, ограбленных казаками в море. Эти тоже писали свои убытки.
– В десять крат небось наплели! Поверить, так чистым золотом были гружены их корабли! – заметил Алмаз.
Возвратясь к расспросным речам пойманного в Астрахани разинца, думный дьяк укоризненно покачал головой.
– Не страшася греха, обманул вас вор перед смертью! – сказал он. – Да как вы поверили, князь Семен, что вор прилез в Астрахань дознаваться о чем-то?! Неужто он после тою по морю плыл бы назад к Стеньке-вору?! Один? На челнишке, что ли?! Эх, вы-ы! Надо было его спрошать не про то, что вор вызнать ему велел, а что он велел наказать дружкам своим, да каким дружкам! – раздраженно сказал Алмаз. – Не палач, а словно разбойник вел розыск: и расспросных речей на пятак, а вора замучил!..
Воеводский товарищ не участвовал в розыскных делах Астраханской приказной палаты. Хотя он и был из старого боярского рода, но вся молодость его прошла в битвах. Он больше привык к седлу, к походной жизни среди ратных людей. Только год назад, после заключения мира с Польшей, он в первый раз за всю жизнь был послан на мирную службу, в Астрахань, товарищем воеводы. Но и тут воевода возлагал на него все то, что касалось крепостного городского строения и ратных дел.
– Я в сии дела не вступаюсь, Алмаз Иваныч. Розыск ведет боярин Иван Семенович сам, а мое дело ратное, – оправдываясь, сказал стольник.
– Во-он что! Так ты, князь, лишь ратное дело ведаешь? Ну тогда тебе пыточные дела ни к чему! Не тебе их ведать! – как бы соглашаясь, сказал Алмаз. – Тебя государь пошлет ратью на вора, то будет справа твоя!.. А скажи, сударь ратный начальник, сколь же ныне у вора во скопе людей? Не ведаешь? Как так?! А сколь у них пушек? Какие у них корабли? И тоже не ведаешь? Вот тебе раз! А как же ты биться станешь?! Вот тебе – не твое дело розыск, князь! – Думный дьяк покачал головой и вздохнул. – Привезли бы вора в Москву, – продолжал он, – и тут бы его расспросили справно... У нас палач, будто поп, прости господи, исповедует: все грехи по жилочке выпустит, а насмерть не заморит!.. Государь-то прогневается на вас. Он всегда велит пытать с бережением, тихо, чтобы про всякую малость дознаться...
