Семен Скляренко - Святослав
— Несите эту стрелу кесарю Петру, — промолвил Святослав, — и скажите ему: «Иду на вы!»
2
Весть о том, что лодии князя Святослава появились в Русском море, долетела до Константинополя очень быстро. Ее передал не только фар из Преславы. Рыбаки, уходившие за Босфор ловить рыбу, и купцы, возвращавшиеся Русским морем на груженных солью, хлебом кубарах из Херсонеса, также подтверждали, что к дунайскому гирлу подошло множество русских лодий.
Это известие, конечно, всполошило Константинополь. И в Большом дворце, и за его стенами, в городе, повсюду над Золотым Рогом и Пропонтидою с ужасом говорили, что лодии, видимо, плывут к Византии, вспоминали имена русских князей Олега и Игоря…
Днем каждый житель Константинополя, где бы он ни находился, что бы ни делал, все время прислушивался: не подул ли ветер с востока? — и вглядывался: не видать ли русских лодий в голубых водах Босфора?
Ночью жители столицы не спали, часто выходили из своих жилищ, смотрели в сторону Большого дворца, где на высокой скале стоял фар, передававший сигналы из Болгарии, из Преславы.
Только императора Никифора, его паракимомена Василия и еще немногих приближенных к императору особ не удивляло это известие. Они знали больше, чем другие. Прошел почти год с тех пор, как, по велению императора Никифора, в Киев выехал василик — патрикий Калокир. Грамота от кесаря Петра, в которой он писал, что киевский князь Святослав грозит ему войной, свидетельствовала, что Калокир действует, а князь Святослав готовится к войне с болгарами. Так готовилось и должно было свершиться то, что задумал император Никифор: князь Святослав пойдет на Дунай, разобьет болгар, загубит свое войско, а тогда скажет уже свое слово и Никифор.
Удивляло императора ромеев иное: выехав из Константинополя, патрикий Калокир в течение целого года не подавал о себе никаких известий. Молчал он и теперь, когда лодии князя Святослава стояли уже на Дунае… Почему молчит василик Калокир, почему не отзывается князь Святослав? Ведь за войну с Болгарией Византия уже дала ему и еще даст много золота.
Конечно, император Никифор даже представить не мог, что князь Святослав прибыл к Дунаю не на какой-нибудь сотне лодий, а на многих сотнях насадов и что, кроме того, немало его войска — пешего и конного — надвинулось, словно туча, с поля на востоке. О, если бы василевс знал об этом, он действовал бы иначе и без промедления.
Позднее, правда, когда кесарь световыми сигналами, а потом и через своих гонцов сообщил императору, что князь Святослав напал на его войско с сотнями лодий, не считая пешего и конного войска, и слезно умолял императора Никифора, ни часу не медля, прийти к нему на помощь, спасти его, обещая сделать все, что только пожелает император, и клялся в вечной дружбе и любви, император, прочитав эту грамоту, задумался. «Перепуган кесарь, трус! — подумал император Никифор. — Вечная дружба и любовь за безотлагательную помощь!
У кого просил помощи кесарь? Если бы он знал, что русских воев послал в Болгарию сам император Никифор!»
Однако император Никифор не высказывает, да и не может высказать своих тайных мыслей послам кесаря Петра. Он принимает их в Большом дворце, долго разговаривает с ними, удивляется и возмущается, как это осмелился дерзкий киевский князь напасть на Болгарию, клянется в любви к кесарю Петру, однако просит передать, что в Византии большие трудности и он не может бросить против Святослава свое войско. Немного попозже, в самый решительный час, он обязательно придет на помощь, и они вместе разобьют Святослава наголову.
Император Никифор разговаривает с послами, как отец и подлинный друг Болгарии. Он всячески хочет укрепить и утвердить любовь и мир между Византией и Болгарией. Он знает, что у болгарского кесаря есть сын Борис, который учился здесь, в Константинополе, и намекает, что если кесарь Петр пошлет его в Константинополь, то Борис сможет жениться на одной из дочерей императоров…
Обливаясь потом и до крови натирая в седлах ноги, мчались обратно в Преславу с этими вестями боляре — послы кесаря Болгарии. Вскоре в Константинополе появляется сын кесаря Петра, Борис, и Никифор принимает его как высокого гостя в Большом дворце и поселяет не где-нибудь, а в Буколеоне, вблизи себя.
Император Никифор на этот раз держит свое слово. В Буколеоне кесаревича Бориса знакомят с внучкой императора Константина Порфирородного Марией, а вскоре и обручают с ней. Еще через некоторое время во Влахернской церкви патриарх Полиевкт возлагает на счастливую пару венцы.
Так действует император Никифор, так, казалось, укрепляет любовь и мир между Болгарией и Византией. Правда, когда кесаревич Борис выражает желание вернуться с молодой женой в Преславу, ссылаясь на то, что его отец, кесарь Петр, болен, а князь Святослав вторгается со своим войском все глубже и глубже, император Никифор советует Борису остаться еще на некоторое время в Константинополе, обещает двинуться в Болгарию вместе с ним, во главе византийских войск, когда наступит решительный момент. И кесаревич Борис соглашается. Конечно, ему лучше двинуться в Болгарию в решительную минуту и с императорм Никифором во главе большого войска.
Однако в душу императора все глубже и глубже вползают тревога и страх. В своей грамоте кесарь Петр писал, что рать князя Святослава движется на лодиях, пешком и на конях и что болгарское войско не может с ней бороться. Значит, их намного больше, чем того ждал император, больше, чем киевский князь мог послать за пятнадцать кентариев. Но почему же молчит Калокир, что он думает? Ведь если у Святослава так много воев, то он может быстро пройти всю Болгарию, появиться в фемах империи, стать под стенами самого Константинополя!..
Император Никифор вместе с паракимоменом Василием обдумывают, что делать. То, что князь Святослав напал на Болгарию, хорошо — значит, римское золото действует. То, что русы уничтожают болгар, тоже хорошо, — они обескровливают друг друга, и позже можно будет быстро расправиться и с Болгарией и с Русью. Лучше всего было бы, пожалуй, выступить против князя Святослава уже сейчас, но он еще слишком силен, может, чего доброго, повести за собой еще и болгар. И потому император Никифор вместе с паракимоменом Василием замышляют иное.
Ночью паракимомен Василий привел в императорские покои епископа Феофила. Император знал Феофила не только как священнослужителя, но и как хитрого, опытного василика, услугами которого пользовались еще императоры Константин и Роман.
Император и епископ разговаривали с глазу на глаз в одной из комнат, выходивших окнами на море.
— Не сумел бы епископ съездить в Понт? — спросил Никифор.
— Император хочет послать меня в Херсонес или к хозарам? — вместо ответа спросил епископ.
— Нет, епископ, к хозарам сейчас ехать незачем — они рассеялись, как песок. А в Херсонес я послал бы не православного епископа, а кого-нибудь из павликиан.[181]
— Я слушаю, василевс, и выполню любое поручение.
— На этот раз тебе придется поехать в степи над Понтом. Ты должен найти печенегов и их кагана Курю.
— О чем должен я говорить с каганом?
— Сейчас на Болгарию с большим войском напал киевский князь Святослав. Его войско очень быстро продвигается вперед, и есть угроза, что скоро подойдет к Преславе. Ты, епископ, должен отыскать кагана, дать ему золото и уговорить немедленно выступить и ударить…
— В спину князю Святославу на Дунае? — улыбаясь, спросил епископ Феофил.
— Ты почти угадал, епископ, в спину Святославу, но не на Дунае, а в Киеве.
Епископ Феофил не сдержался и промолвил:
— Это очень мудро, василевс, и страшнее, чем удар по Святославу над Дунаем.
— Ты сумеешь, епископ, разыскать кагана?
— Когда я должен выехать? — вместо ответа спросил тот.
— Надо выехать как можно скорей… Цепь в Золотом Роге поднята, корабль готов к отплытию. Готово и золото — тебе дадут тридцать кентинариев… Счастливой дороги, епископ! И удачи!
— Многая лета тебе, великий василевс!
3
Лодии князя Святослава, до сих пор скрывавшиеся в гирле по камышам, поплыли вверх. Быстро продвигалась вдоль Дуная пешая и конная рать. Идти было трудно. В устье, у порога Русского моря, Дунай разливался на множество рукавов, под предательским ковылем таились болота, бездонные трясины, людей одолевали комары, под ногами шипели змеи.
Но вой Святослава бесстрашно проходили все эти места. Очень пригодились тиверцы и уличи — они жили тут же, за Дунаем, и хорошо знали все тропы на правом берегу. Вооружившись длинными шестами, они шагали через трясины и болота впереди воев, оглядывали берега, ныряли в высокий ковыль и шли все дальше вперед.
Всех удивляло: идут они с раннего утра, но не белеет на дунайском плесе ни одно ветрило, не видно на курганах, желтеющих то тут, то там среди низин, ни чабанов, ни воев. Ехавший впереди войска дозор, время от времени возвращаясь к челу, сообщал, что нигде вражеских воев не замечено.
