Страна Печалия - Вячеслав Юрьевич Софронов
Потому и праведников в Сибирской стороне вряд ли кто когда видел или слышал про таких. Правда, ходили разговоры о святых подвижниках близ Мангазеи и Верхотурья, но разговор тот к делу не пришьешь, на полку не поставишь, лоб на него не перекрестишь. Вот когда объявят о причислении тех Божьих угодников к сонму святых, тогда и верить тому весь народ начнет, называть имена их в молитвах своих. А пока… покамест лучше жить, как раньше жили, и не мучить себя догадками, отгадку коим не знаешь.
И хоть сказано в Писании, что не стоит город без праведников, но не объяснено, как их от остальных отличить, кто в грехе живет, да и, глядишь, в грехе и помрет. Как ни крути, все одно грешников на белом свете во сто, а то и в тысячу крат больше, нежели добродетельных праведников. Потому и встречали каждого приезжего с осторожностью, пока что не узнавали повадок его доподлинно и не становилось всем ясно, кто он таков.
…Вот и батюшку Аввакума встретили тоболяки с привычной для них осторожностью. Но и без вражды, с ожиданием, когда и в чем он сам себя проявит и выкажет обычай свой не только речами, но и поступками. А когда разнеслось по городу, что отец Аверкий при встрече с ним замертво в храме у порога рухнул, встрепенулись все… Разное подумали. Как-никак то знак свыше был, посчитали. Запросто так батюшка чувств не лишится, по всему видать, непростой человек этот новый протопоп, есть за ним какая-то сила… Но какая, того навскидку не скажешь, а опять же ждать нужно, что русскому человеку завсегда привычно было.
Что-что, а ждать на Руси умели. От отца к сыну свойство то передавалось вместе с прочими житейскими заповедями. Ждали хорошей погоды, чтоб год урожайный вышел. Ждали доброго царя, который бы жизнь простому люду облегчил. И от сварливой жены ждали перемен и нрава иного. С тем и умирали, но верили, авось да детям их легче жить будет.
А кому ждать невтерпеж становилось, те бросали и хозяйство, и жену сварливую, и деток сопливых и уходили, куда глаза глядят в поисках затаенного уголка, где так долго ждать доли счастливой им не придется. И, как назло, в ином месте оказывалось чаще всего если не хуже, то так же, как раньше жили. И стекался народ нетерпеливый все в ту же Сибирскую землю, протаптывая тропинки в местах необжитых, диких и назад уже не возвращался, плюнув на былое житье и новое не начав по-настоящему. И текла в Сибири своя жизнь, чем-то на прежнюю похожая, но все одно иная…
Может, со временем новый поселенец понимал глупость своего решительного поступка, но обратно возвращаться не спешил, живя опять же надеждой и верой в лучшее.
Так каждый стремится непременно в рай попасть. И на смертном одре, смежая очи, верит, быть ему там! Но вот только никто из страждущих тех пока что назад не вернулся, не поведал, как там, на другом свете, нашему брату, по всем статьям грешному, живется…
Так и протопоп Аввакум, сомнений в делах своих не ведавший, пусть не сразу, но понял, прав был везший его Климентий, когда говорил, мол, Тобольск от всех иных городов отличен, ни на один не похож. А вот чем, того сразу не разберешь, пока не свыкнешься с местными порядками и обычаями… Именно об этом думал он, направляясь неспешным шагом после службы в свой необжитой дом, спускаясь по тропинке с верхней части в подгорную.
Нижняя часть города расстилалась перед ним переплетением нескольких десятков улиц, сотнями заметенных снегом строений, из которых вились к небу тонкие струйки сизых дымков, прочертившие себе путь к небесному куполу Наверное, так же вот и Христос смотрел на лежавший перед ним Иерусалим, когда готовился войти в него, чтоб страданиями своими спасти весь людской род.
Так и Аввакуму думалось, что он попал в Сибирь далеко не случайно, а по воле свыше. А потому должен стойко пережить все напасти, выпавшие на его долю, подав тем самым пример всем, кто отшатнулся от Бога и живет не ради спасения души, как то подобает истинно православному человеку, а больше для пропитания своего, а то и вовсе для наживы и стяжания богатств земных, не думая о часе смертном.
«Нет пророков в отечестве своем, — вздохнул он тягостно, — но тогда, может, лучше совсем не иметь отечества, если не готово оно признать правоты твоей и услышать предупреждение, для него уготовленное?»
Чем дальше уносился он в своих рассуждениях от реального мира, тем более тягостные мысли одолевали его: «Неужели каждый, кто видит не дальше собственного носа, будет осмеян, а то и казнен за правду, за веру, за любовь к тем, кто сам не может узреть будущность свою? Почему-то никто не поведет на бойню дойную корову, не плюнет в родник с чистой водой, не срубит плодоносную яблоню? Потому как будет это неразумно и глупо. Но отчего тогда не чтут люди тех, кто указывает им на язвы и пороки душевные? Или они надеются на иное врачевание и пытаются скрыть, утаить их не только от постороннего глаза, но и от самих себя? Неужели всегда будут думать они лишь о сытности телесной и не обращать внимания на душу свою, полагая, будто бы она способна прожить в теле, как медведь в берлоге, без очищения и покаяния? Затем и нужны духовные отцы, чтоб будить спящих и указывать на греховность их помыслов, а кто им не внемлет, не обретет жизнь вечную…»
* * *
…Наконец он отвлекся от грустных размышлений и начал замечать проходивших мимо людей, что с интересом поглядывали в его сторону. В самом начале спуска навстречу ему попалось несколько древних старух, шедших одна за другой, закутанных в темные шали так, что видны были лишь узкие щелки глаз и большие мясистые носы, делавшие их похожими одна на другую. Аввакум чуть посторонился, давая им пройти, и при этом машинально поправил серебряный наперсный крест, говорящий о его сане, но, к его удивлению, ни одна из женщин не замедлила шаг и не подошла под благословение,
