Леон Юрис - Суд королевской скамьи

— Так. что спинномозговое обезболивание обеспечивает хирургу оптимальные условия для операции, не так ли?

— Да.

— Особенно если хирург подавлен и растерян.

— Да.

— Где вы практиковали в сороковом — сорок первом годах?

— В Королевских военно-воздушных силах.

— В Англии?

— Да. В силу стечения обстоятельств мне пришлось давать наркоз одному из ответчиков, когда его самолет потерпел аварию.

— И условия были далеко не такими, как в Ядвиге?

— Да.

— Но даже в Англии в те годы доктор Боланд предпочитал прибегать к спинномозговому обезболиванию без предварительного впрыскивания морфия. Это не удивляет вас?

— Нет. Это приводит меня в содрогание.

— Итак, мы имеем свидетельства двух экспертов по вопросам обезболивания, которые придерживаются диаметрально противоположных взглядов. Два мнения, каждое из которых можно считать справедливым.

Когда Хайсмит направился на свое место, О'Коннор листал книгу, которую извлек из своих бумаг. Он попросил секретаря суда передать один экземпляр ее сэру Роберту, а другой — мистеру Марвику.

— Прежде чем мы обратим внимание на эту работу доктора Боланда, — сказал О'Коннор, — я хотел бы напомнить, что вы слышали или читали свидетельство доктора Кельно: у него не хватало квалифицированных ассистентов и главным образом в силу этой причины он предпочитая прибегать к спинномозговому обезболиванию, которое делал сам.

— Да, я знаком с этими показаниями.

— И вы также слышали и читали показания доктора Лотаки, что он помогал доктору Кельно в ряде операций.

— Да.

— Как вы считаете, исходя из квалификации доктора Лотаки, мог ли он следить за состоянием пациента под наркозом во время операции?

— Да, доктор Лотаки был достаточно опытен для этого.

— В таком случае ссылка Кельно на то, что у него, не было подготовленных помощников, лишена оснований.

В первый раз за время процесса сэр Роберт Хайсмит поймал себя на том, что он задумывается над личностью Адама Кельно. Была ли то откровенная ложь или

же просто оговорка в ходе показаний — вот что он пытался понять.

О'Коннор открыл книгу.

— Данный труд доктора Боланда был опубликован в 1942 году и носит название «Новые достижения в области анестезиологии».

— Я считаю несколько странным, — сказал Хайсмит, — что доктору Баланду не было предъявлено ничего подобного, когда он стоял на свидетельском месте.

— При всем уважении к моему досточтимому коллеге, — сказал О'Коннор, — у нас не было возможности прочитать все труды анестезиологов Англии, и мы не имели представления, что доктор Боланд будет приглашен стороной истца давать показания. Если бы вы заблаговременна предупредили нас, мы были бы готовы в соответствующее время.

— Тем не менее я не считаю достойным предлагать мистеру Марвику оценить то, что написал доктор Боланд, который не может, в данный момент сам дать ответ.

— Если вы желаете, сэр Роберт, — сказал судья,— вы можете снова пригласить доктора Баланда. Мы не отрицаем ваше право на это.

Хайсмит тяжело опустился на место.

— Я хотел бы привлечь ваше внимание к третьему абзацу двести пятьдесят четвертой страницы, откуда зачитываю: «Такое местное обезболивание с помощью пункции никогда — я подчеркиваю: никогда — не может проводиться насильственным образом без предварительной психологической подготовки пациента. Результатом может стать психический шок, который, в свою очередь, может привести к психическому заболеванию». И дальше на той же странице он утверждает: «В случае, если пациент находится в возбужденном или очень испуганном состоянии, рекомендуется прибегать к общему наркозу. Если же тем не менее хирург все же предпочитает прибегнуть к спинномозговому обезболиванию, рекомендуется предварительно ввести от одного до четырех миллилитров морфия». То есть я пытаюсь сказать, что, когда речь идет об описываемых обстоятельствах, вы с доктором Боландом отнюдь не противоречите друг другу.

— Наши мнения полностью совпадают, — сказал мистер Марвик.

23

Отдернув портьеру, Анджела посмотрела в окно. Они были на месте, на другой стороне улицы, детективы в штатском из Скотланд-Ярда и частный детектив, нанятый Польской ассоциацией для охраны дома. Все телефонные звонки были переключены на центральную, станцию.

После первых же дней процесса в трубке стали раздаваться оскорбления и угрозы, после чего последовали угрожающие письма и визиты людей, которые пылали желанием лично высказать свою ненависть к Адаму Кельно.

Скотланд-Ярд заверил их, что по завершении процесса все прекратится само собой. Анджела же, которая оберегала мир и покой их дома, настаивала, что они должны немедленно на год отправиться в кругосветное путешествие, а по возвращении незаметно поселиться в каком-нибудь маленьком городке.

Напряжение, которое испытывал Адам, лишило его сил, и он не стал спорить. Через несколько лет Стефан станет архитектором. Им уже пора подумать о том, чтобы уйти на покой. Он лелеял надежду, что Терренсу Кемпбеллу достанется его медицинская практика. Но в глубине души сэр Адам понимал, что Терренс хочет вернуться в Саравак к своему отцу и стать врачом-миcсионером.

Хотя Адам не проявлял в суде никаких эмоций, все эти ночи Анджела спала вполглаза, готовая каждую секунду помочь ему справиться с ночными кошмарами и успокоить его.

Сев за обеденный стол, оба они пожалели, что Стефан не может сейчас быть в Англии.

— Как вы думаете, доктор, сколько еще будет длиться процесс? — спросил Терренс.

— Еще неделю или дней десять.

— Скоро он должен завершиться, — сказала Анджела, — но мы будем чувствовать себя куда лучше, если поедим.

— Представляю себе, какие разговоры идут в больнице, — буркнул Адам.

— Вы же знаете, как все это воспринимается,— ответил Терренс.

— Что они говорят?

— Честное слово, я так занят своей работой, что у меня нет времени прислушиваться к разговорам. Мы с Мэри расстались, и я думаю, что навсегда.

— Ох, как мне жаль, — сказала Анджела.

— Не стоит. Во всяком случае, узнав, что Стефан не может приехать, я предпочел бы остаться у вас.

— Ты же знаешь, что мы будем только рады,— сказала Анджела.

— Что произошло у вас с Мэри? — спросил Адам.

— Ничего существенного, — соврал Терренс. Просто мы выяснили, что, отдалившись друг от друга, мы обрадовались ощущению свободы.

Терри не хотел рассказывать о потрясении, которое испытал, когда Мэри сказала ему, что невиновность доктора Кельно вызывает у нее определенные сомнения, после чего Терренс пришел в ярость.

Звякнул дверной звонок. Они слышали, как миссис Коркори, экономка, с кем-то разговаривает в вестибюле.

— Прошу прощения, — сказала она, — но пришли мистер Лоури и миссис Мейрик по делу, которое они считают очень важным.

— Они нездоровы?

— Нет, сэр.

— Очень хорошо, я сейчас к ним выйду.

Лоури, коренастый владелец пекарни, и миссис Мейрик, жена владельца ремонтной мастерской, неловко поднялись, когда вошел Кельно.

— Добрый вечер, доктор, — сказал мистер Лоури. — Надеюсь, вы простите нас за вторжение. Доктор Кельно, мы переговорили между собой...

— То есть ваши пациенты, — поправила миссис Мейрик.

— Ну вот, и мы хотим дать вам знать, что мы с вами на тысячу процентов.

— Это меня очень радует.

— Мы глубоко оскорблены той ложью, которую они пытаются навесить на вас, — продолжил мистер Лоури, — и мы считаем, что все это — часть паршивого, прошу прощения, все это часть заговора коммунистов.

— Во всяком случае, доктор, — сказала миссис Мейрик, — мы написали письмо, заверяющее вас в нашей верности и поддержке, и обошли всех за подписями; подписывались даже дети. Вот, сэр, примите.

Взяв письмо, Адам поблагодарил гостей. После их ухода он открыл лист и прочел: «Мы, нижеподписавшиеся, выражаем самое глубокое уважение сэру Адаму Кельно, который стал жертвой клеветы. Он с огромным вниманием и чуткостью лечит нас, и его двери всегда открыты перед больным человеком. И данный документ служит выражением нашей признательности ему».

И далее следовали три страницы подписей, иные из которых трудно было разобрать; некоторые были подчеркнуто четкие, а часть была выведена детьми.

— Как мило, — сказала Анджела. — Разве ты недоволен?

— Да, — сказал Адам, снова и снова проглядывая подписи. Многие не подписались. И он не увидел никого из своих еврейских пациентов.

24

Когда на свидетельское место был приглашен профессор Оливер Лайтхолл, по залу пробежал шепоток: его узнали. Все не сводили глаз с человека, которого многие считали самым выдающимся гинекологом Англии. Он был в безукоризненном костюме, но прическа у него была в вопиющем беспорядке. Профессор выразил неуклонное желание выступить в качестве свидетеля, несмотря на заметное неодобрение со стороны ряда своих коллег.