Феликс Дан - Схватка за Рим

– Это случится нескоро, – возразил Альбоин.

– Да, но другого средства не будет. Я не имею никакого желания губить еще десятки тысяч императорских войск, чтобы месяцем раньше уничтожить эту последнюю горсть варваров.

Так и вышло: шестьдесят дней простояли противники друг против друга. Медленно, со страшными потерями завоевывая каждый шаг, Нарзес стягивал свои войска вокруг осажденных. Наконец, он закрыл им все пути на север, восток и запад, только юг оставался открытым, но там было море, а готы не имели ни одного корабля. После ужасной битвы византийцам удалось оттеснить готов на правый берег Драконовой реки; тут на плоскогорье, неподалеку от одного из боковых кратеров Везувия, среди многочисленных пропастей, пещер и обрывов расположились остатки храброго народа. Со всех сторон это плоскогорье было окружено громадными, почти отвесными скалами; единственным выходом служило узкое ущелье, открывавшееся на юг. Это и было то ущелье, о котором говорил Нарзес. Вход в него был так узок, что один человек вполне закрывал его своим щитом. Этот вход день и ночь сторожили, сменяясь каждый час, сам король Тейя, герцог Гунтарис, герцог Адальгот, граф Гриппа, граф Визанд, Алигерн, Рагнарис и Вахис. За ними в ущелье стояла всегда сотня воинов, также сменявшихся ежечасно.

Итак, долгая и ужасная борьба за Рим и Италию свелась к схватке за маленькое ущелье на берегу полуострова.

На холме, прямо против входа в ущелье, расположился Нарзес с лонгобардами, по правую сторону от него стоял Иоанн, по левую – Цетег с исаврийцами. Цетег был очень доволен своим местом, оттуда шла дорога прямо на Рим.

– Будьте готовы с исаврийцами, – говорил он Лицинию и другим своим центурионам. – Как только получим известие от Мацера, вы тотчас отправитесь в Рим.

– А ты? – спросил Лициний.

– Я останусь пока при Нарзесе наблюдать за ним.

Прошло несколько дней, и ожидаемое от Мацера известие было получено. Цетег тотчас сообщил об этом Лицинию.

– Сегодня же ночью мы отправимся, – ответил Лициний. – Позаботься только, чтобы великий калека как можно дольше не знал о нашем уходе.

– Это напрасно, Лициний. За нами так зорко наблюдают, что мы не можем скрыть этого. Гораздо благоразумнее будет действовать открыто. Ты сам пойдешь к нему вместе с Сальвием; от моего имени вы сообщите ему, что римляне уничтожили последних готов, которые держались еще в башне Адриана, и просят, чтобы я с исаврийцами вступил в Рим теперь же, не ожидая битвы с Тейей; скажите ему, что я прошу его сообщить, согласен ли он, чтобы вы тотчас отправились туда с исаврийцами. Без его согласия ни я, ни исаврийцы не тронемся с места.

Как только Лициний вышел, в палатку вошел Сифакс.

– О, господин, – умоляющим голосом обратился он к Цетегу, – не доверяй этому больному. Я так боюсь его.

– Я знаю, мой Сифакс, что он охотно уничтожил бы меня. Но он так осторожен, что я не смог ничего выведать у него. Слушай: я знаю, ты хорошо плаваешь. Но умеешь ли ты нырять? Можешь ли долго оставаться под водой?

– Могу, – с гордостью ответил Сифакс.

– Прекрасно! – сказал Цетег. – Я узнал, что Нарзес ведет тайные разговоры с Альбоином и Василиском не в палатке, – в лагере тысячи ушей, а в купальне. Врачи предписали ему утреннее купанье в море. Для этой цели ему устроили купальню, к которой можно подобраться в лодке. Его сопровождают туда Альбоин и Василиск, и я заметил, что каждый раз, возвратившись оттуда, они знают распоряжения Нарзеса и последние вести, полученные из Византии.

– Отлично, – ответил Сифакс. – Если эти вести можно узнать в купальне, обещаю, что ты будешь знать все. Притом вот уже несколько дней подряд какой-то рыбак делает мне разные знаки, я думаю, что он хочет сообщить мне нечто. Но лонгобарды так следят за каждым моим шагом, что мне не удалось незаметно поговорить с ним. Быть может, теперь, нырнув в воду, я узнаю также и то, что хочет сообщить мне этот рыбак.

Между тем, вскоре возвратился Лициний.

– Префект, – с радостью сказал он. – Как хорошо сделал ты, что послал нас к Нарзесу. Он действительно отпускает нас в Рим. Не понимаю, как мог он сделать это! Вот уж истинно, – кого Бог захочет погубить, того Он ослепляет.

– Расскажи же подробно, что говорил Нарзес, – улыбаясь ответил Цетег.

– Когда я передал ему твое поручение, он сначала не поверил. «Неужели, – недоверчиво сказал он, – благоразумные римляне могут снова приглашать к себе исаврийцев и префекта, из-за которого они выносили голод и были поневоле храбрыми?» Но я возразил ему, что это уже дело префекта. Если он ошибся, то римляне не пожелают впустить его добровольно в свой город, и тогда семи тысяч исаврийцев слишком мало для того, чтобы можно было надеяться взять город штурмом. Это, по-видимому, убедило его. Он дал разрешение, с тем условием, что если римляне не впустят нас добровольно, то мы не будем пытаться овладеть городом силой, а тотчас возвратимся назад. Знаешь ли, он, по-видимому, ничего не имеет против того, чтобы ты сам отправился с нами. По крайней мере, он спросил: «Когда же префект думает отправиться?» И был удивлен, когда я ответил, что ты останешься здесь, а исаврийцев поведу я и Сальвий.

– Неужели? – закричал Цетег, и глаза его заблестели. – И как это называют умнейшим человеком? Такая глупость!.. Отпустить меня в Рим! Да сами боги ослепили его, и я не могу не воспользоваться! Меня тянет в Капитолий! Сифакс, седлай лошадей!

Но мавр сделал ему знак.

– Оставь меня одного, трибун, – сказал Цетег, заметив знак мавра. – Я сейчас снова позову тебя.

– О господин! – закричал Сифакс, как только Лициний вышел. – Не уезжай сегодня, пусть Лициний ведет исаврийцев, а ты останься хотя до завтра. Завтра я выужу в море две верные тайны. Я говорил сегодня с тем рыбаком. Он вовсе не рыбак, а писец Прокопия. Прокопий послал тебе семь писем, и так как одно не дошло до тебя, – лонгобарды перехватили всех послов, – то он послал наконец, одного умного человека. У него также есть письмо к тебе, но лонгобарды очень зорко следят за ним, один раз они уже схватили его и хотели убить, но отец, здешний рыбак, привел свидетелей, что это его сын, и они отпустили его. С тех пор он уже не носит письма при себе. Но сегодня ночью много рыбаков собираются на ловлю, он поплывет с другими и захватит письмо. А завтра утром Нарзес будет купаться, – сегодня болезнь помешала ему. Из Византии сегодня прибыл почтовый императорский корабль. Останься до завтра, пока я все узнаю.

– Конечно, останусь, – ответил Цетег. – Позови ко мне Лициния.

– Я остаюсь здесь еще до завтра, – сказал префект вошедшему трибуну. – Ты же тотчас веди исаврийцев в Рим. По всей вероятности, я догоню вас дорогой. Но если бы я и не успел, то идите в Рим без меня. Ты, Лициний, охраняй Капитолий.

– Начальник! – вскричал юноша. – Это такая честь для меня! Но мне хотелось бы, чтобы ты поскорее ушел от этого Нарзеса. Я не доверяю ему.

– Ну, великий Нарзес – прекрасный полководец, это бесспорно. Но он положительно глуп, по крайней мере, в некоторых случаях. Иначе мог ли бы он отпустить меня с исаврийцами в Рим? Итак, не беспокойся, Лициний. Прощай, мой привет моему Риму. Скажи ему, что последняя битва из-за него между Нарзесом и Цетегом кончается победой Цетега. До свидания в Риме!

– В вечном Риме! – повторил Лициний и вышел.

– Почему этот Лициний не сын Манилии! – сказал Цетег, глядя вслед юноше. – Как глупо сердце человека! Почему оно так упорно хранит свою привязанность? Лициний, ты должен, как мой наследник, заменить Юлия! Но почему ты не Юлий!

Глава III

Наступил между тем сентябрь. Противники все стояли друг против друга. На первых порах Нарзес отправлял небольшие отряды ко входу в ущелье, надеясь овладеть им. Но готы зорко охраняли этот вход и убивали всех, кто приближался к ним на расстояние выстрела. Наконец, Альбоин отказался посылать туда своих лонгобардов.

– Да, – с досадой сказал он. – Я не пущу своих волчат туда: почти тысяча слегла перед ущельем. Да и герулы, и бургунды, франки и аллеманы также потеряли там немало людей. Мой брат Гизульф лежит тяжело раненный. И если бы глыба, на которой я вчера стоял, не обвалилась так кстати, моя Розамунда была бы теперь самой прекрасной не из жен, а из вдов царства лонгобардов. Довольно с нас. Теперь очередь твоих иллирийцев и македонян. Посылай их, а мы, германцы, достаточно испытали уже, как умирают перед этой щелкой.

– Нет, мой волчонок, – улыбаясь, ответил Нарзес. – Ни македоняне, ни иллирийцы не пойдут туда. Алмаз режется алмазом: пусть германцы бьют германцев. Вас слишком уж много на свете. Впрочем, ты прав: надо оставить всякую попытку взять это ущелье штурмом. Это невозможно, пока его охраняют люди, подобные Тейе. Будем ждать, что голод выгонит их оттуда. Они не продержатся долго.

Действительно, запасы готов подходили к концу. Однажды вечером Тейя возвратился со своего поста у входа в ущелье. Адальгот приготовил ему ужин в палатке, но Тейя отказался.