Аркадий Савеличев - Последний гетман
Старший брат своим царедворским нюхом что-то чувствовал, но писал с осторожностью, не доверяя почте:
«Любезный младшой! Старость поджимает, а руки чешутся, дел просят. Какие теперь для меня дела? Денег в проигрыш не берутза советами курьеров не шлют, камергерство и фельдмаршальство мое ни к чему не обязывает. Так что сижу в Гостилицах да венгерское попиваю. Одна утеха. Жизнь-то вроде как прошла?..»
Не нравилось младшему брату словоблудие камергера и фельдмаршала Алексея Разумовского. Мог бы и пояснее высказаться. Как ни велика власть у малороссийского гетмана, но она висит на поводке у власти царской. В случае чего не выбежишь на казацкий круг, не крикнешь зазывно: «Геть, казачки!» Ладно, Киев опять из-под гетманской руки забрали, посадили генерал-губернатора, напрямую подчиненного Петербургу. Слышно даже, вернувшегося из Прусского похода боевого генерала Румянцева, как мундир какой, к Киеву примеряют. Если слухи верны, так для Румянцева это опала. Пусть даже за дело: слишком угодничал, до последнего был верен «чертушке»; если б тот послушался старика Миниха и со своими голштинцами ринулся на соединение с прусской армией Румянцева – еще неизвестно, кто бы сейчас пребывал на троне, а кто на плахе… Румянцев-то – не безмозглый Гришка Орлов, из-под его руки уйти трудно. И если Фридриху удалось за седлом адъютанта ускакать из окружения, так Екатерина-то, со всем ее умом, все-таки не Фридрих же… Господи, прости истинно верноподданного гетмана!
А что, он не имеет своего разумения – и по фамилии-то Разумовский?
Мало, красавцы и краснобаи Орловы – жирная царедворная лиса именем Панин! Пусть воспитатель наследника Павла – но при коронации Государыни наследник-то не был коронован, как ожидалось. Да и не любила его никогда Екатеринушка и не знала толком, поскольку он с колыбели произрастал при бабушке Елизавете. А Никита Иванович Панин, любимец Петра III, как ни странно, стал любимцем Екатерины П. Опять же слышно – всеми иностранными делами ворочает. Мир ли, новая ли война с Пруссией? Спросите у Панина!
Поскольку у Гриши Орлова… что спрашивать.
Да, с этим перебором новых фаворитов и новых спальников с ума сойти можно. Особенно сидя в Батурине и доподлинно дел петербургских не зная. Даже на дела сугубо малороссийские ответа невозможно получить…
Университет-то Батуринский – дозволяется ли открывать? Сроки осенние, для студиозов самые лучшие, проходят, а когда новые наступят? Ведь и семинарию или там гимназию, человек на сорок, разного происхождения отроков, планировалось при университете же и содержать. Уж подбирали чубы хохлацкие. С ними-то как быть?
С чьей-то непонятной руки на границе Дикого Поля стали формироваться российские уланские полки, опять же не спросясь и даже не поставив в известность гетмана. Просто переманивая казаков, слонявшихся без дела. Вроде бы все едино: что уланец, что казак, на коне, и с пикой опять же. Но?.. Вербуют охочих до уланства казаков – и к строю регулярному приучают. Слыхано ль дело – казаку в строю ходить! Такая свара между казаками и российского происхождения уланами началась, что гетману пришлось вмешиваться.
Но уланские командиры только посмеивались: ну-ну, ясновельможный! Мы-то напрямую Государыне подчиняемся, не замай!
Одно на другое наслаивалось, неразбериху творило.
Не говоря уже о Киеве и новом генерал-губернаторстве…
Не говоря о сербских полках, после изгнания Хорвата тоже выпадавших из гетманских рук…
Дунайской войной Екатерина грозила. Почему бы в таком случае с гетманом малороссийским не посоветоваться? Начнись новая замятия с Турцией, все войска огромной лавой через Малороссию же и хлынут. Кто кормить-поить людишек и лошадок будет? Да и дороги, переправы ладить? Здесь ведь, окромя Сейма и Десны, Днепр-Славутич, а дальше – Прут и Дунай. Казаки хаживали и за эти реки, подвластные туркам, но вроде как сейчас не нужны самые надежные разведчики и сопроводители…
Без них обойдутся? Одним великороссийским налетом?
Фельдмаршал Миних вот так-то в Крым хаживал – да все войска в степях безводных и положил. Даже Петр Великий, сгоряча перескочив Прут, чуть собственной головы не лишился. Нынешние-то воители – умнее?
Ну посмотрим…
Истинно – хоть плачь, хоть смейся.
А что? Лучше уж посмеяться как след. Смех, он наравне с горилкой горло прочищает, никакая степная пыль тогда нестрашна. Посмеемся же, братцы!
Когда малороссийских комедиантов, научившихся за столь длительное обжорство уже порядочно балакать на полурусском, полухохлацком, терпеть дальше стало невыносимо, хозяин Батурина взял за шиворот лживого кастрата и приказал по-немецки:
– Веселье мне давайте! Смех! Скажи своим, чтоб через две недели. Иначе выпорю всех на конюшне.
И ведь помогла угроза! Ровно через две недели у парадного входа во дворец вывешена была, как полагается, красками писанная афиша: «Жизнь и похождения российского Картуша, именуемого Каином, известного мошенника и того ремесла людей сыщика! Ко-медь истинно русская, с песнопениями и танцами русскими же».
Весь гетманский, столичный Батурин теперь только тем и жил. Песни-то о российском Ваньке-Каине и сюда залетали. Полковники начали собираться еще дня за три, вместе с женами, дочками и отроками. Гетманские дворецкие, естественно, не могли всех разместить во дворце – слобода и казацкие хаты наполнились приезжими. Мало кто понимал, что будет, но всяк многозначительно мочил усы в кружицу, говоря:
– Тиянтер!
– Ага, кастраты! Когда мы швыдкали в Петербург, то ридны гетьман водил нас в комедь, тильки я ничого не памятую…
– Петровская тады була больно гарна!
– Ага, парсюками резаными визжали кастраты, мовляли, что им защемили штаны сумесно з гэтым… как бы казать…
– Знов защемют, трэба лепш в дол они плескать… Проходя мимо своих батуринских, черниговских или стародубских театралов, Кирилл Григорьевич, на эти дни позабывший о гетманстве, усмешисто качал серебристо-светлым париком: «Ну, будет потеха!»
Потеха началась еще с полудня, хотя театр открывался, как водится, вечером. Все лезли в кунтушах и жупанах, наголовных каракулях и при саблях, конечно. Была отведена раздевальная зала, были выделены служки, да кто ж их послушает? Да и какой казак позволит служке отобрать у себя саблю? Гетману – еще куда ни шло, можно отдать. Имеет право батько казацкий.
Так Кирилл Григорьевич стал раздевальщиком, принимая сабли и складывая их как дрова, со словами:
– Да не бойся ты, мой славный Кочубей. Возвернется к тебе сабля.
Через минуту:
– Галаган ты гремящий! Разве в Петербургском театре лез с саблей?
Через другую минуту:
– Полко-овник! Да ты на Фридриха, что ль, прешь?..
Служки раздевали, обметали щетками пыль дорожную, ну а гетман сабли принимал и на длинной столешнице складывал. После йсего этого и самого пришлось, как коня боевого, щетками очищать. В первом ряду застланы были ковром места для графинюшки и двух старших дочерей, тоже страшно, как и сама мать, разодетых. В семье наступил благостный мир. Театр! Нарышкинская половина требовала к себе достойного уважения.
Кирилл Григорьевич сел не раньше на свое место, в центре семейства, чем преклонил главу и поцеловал ручки не только у графинюшки, но и у подраставших дочек. Глядь, и полковники стали проделывать то же самое!
Но ведь начали подготовку к зрелищу еще в полдень, а сейчас уже о седьмом часу время шло. Кто-то и путал своих жен с соседскими; кто-то и парадные роброны, натянутые по такому случаю на дебелые телеса полковничих, в суматохе сапогами давил и шпорами рвал. Сабли отняли, а шпоры да и нагайки, засунутые за пояса, как отнимешь? Возня при рассаживании поднялась такая, будто в осаду садились, «ужака» вязали – сдвинутые телеги цепями друг к другу притягивали, чтоб никакая конница в лагерь не пробилась, а от пехоты саблями отобьются. Вот только беда: и сабель-то нет! Под обедешний хмелек начали было возмущаться полковники, а особливо более молодые и горячие сотники, – но тут скрипки грянули, бубны и литавры пушечное и ружейное эхо по театральному лагерю разнесли – это привычно, хорошо. Казацкая братия заинтересованно попритихла.
А на сцену, в аккурат столичной, лживый кастрат, в пух и прах разнаряженный разными блестками, важной походкой выступил. Истинно кастрированным фальцетом и зачал под доморощенную музыку – домашнего же сочинения арию, частично повторяя и афишу:- Жи-изнь и похожде-ени-я российского Ка-арту-ша, известного моше-енника и того ремесла-а людей сы-ыщика… за раска-аяние в злоде-ействе получи-ившего от казны свободу… но за обраще-ение в пре-ежний промысл, сосланного ве-ечно на ка-аторжную рабо-оту в Ре-гер-ви-ик, а потом в Сиби-ирь…
Выскочил другой кастрат… в малороссийской плахте и с двумя подушками на груди, а чтоб не оставалось сомнения в его женской сути, из-под итальянской замызганной шляпки конский заплетенный хвост до пупка спускался – веселое изображение девичьей косы!
