Геннадий Ананьев - Риск. Молодинская битва
— Другой. Верно. Только, думаю, куда как ладно придется он тебе, князь. Изготовь на Оке речную рать, упрячь ее в затонах вблизи переправ, и добрую она тебе службу сослужит, разя басурман, когда они станут переправляться.
— А что?! Разумно. Вернемся в Москву, ударю челом государю Ивану Васильевичу.
— А по мне, так не стоит этого делать. Вятичи в Окскую рать расписаны? Расписаны. Из них и собери речников добрых. Они и лодьи помогут строить, чтоб ловкими были для стрельбы из рушниц и самострелов. За Серпуховом их поставить, у Калуги где-нибудь. Вниз скатываться сподручней будет, когда татары начнут переправляться.
— Спасибо, умница ты мой. Теперь же, в Коломне, мастеров подберем, обмозгуем, какие лодьи сподручней делать и — с Богом!
— В Рязань пошли воеводу, чтоб и там мастеров нашел. Меня же пусти в Каширу, Серпухов и Калугу, пока ты здесь побудешь да в царственный град вернешься, я строить лодьи начну. Как все налажу, так поспешу к тебе.
— Согласен. Так и поступим.
В Коломне перво-наперво они, взяв с собой воеводу, направились к мастервым, которые делали лодки, лодьи и дощаники. Но совет держали не со всеми — зачем трезвон в столь великом деле. Артельных голов позвали да пожилых надежных мастеров. Объяснять долго им не пришлось, они все поняли и тут же принялись обсуждать, какие изменения внести при постройке боевых кораблей.
— Бортовой пояс если высоко задрать, устойчивость потеряется. Чуть что не так — вверх дном.
— На аршин-то[230] можно поднять, стрельницы прорезав. А чтоб укрыть стрельцов, аршина на полтора уступить палубу у борта. Шириной ступень тоже аршина полтора.
— Пояс сам, да и борт ниже на аршин, а то и полтора — воловьей кожей оббить. Для надежности от стрел басурманских.
— А если навесом станут пускать стрелы?
— Заборолы сладить. Как на крепостных стенах. Шкуру поверху можно вдвое пустить.
— Эка вдвое. На излете имеет ли стрела силу большую? В один ряд — куда с добром хватит.
Слушал князь Михаил Воротынский мастеров, и душа его радовалась. Вот они — костяк крупной артели, которую действительно лучше собрать в Калуге. Многоручно если, то быстро все сделают, только подвози нужный им лес. Когда же князь заговорил о том, где лучше строить лодьи и дощаники, мастера, поразмыслив, предложили иное.
— Всяк у себя пусть остается. Не кучьте. Возьми, к примеру, нас: все под рукой, все привычно. Даже лесу, почитай, на целую лодью наберется. А пока суд да дело, новый лес — тут как тут.
— А ежели есть сомнение, будто вверх по воде гнать до Калуги не сподручно, — поддержал голову седокудрый мастер, — я тебе, князь, так скажу: с пользой то дело пойдет. К команде приглядеться, узнать, какова лодья в плавании, реку с ратным углядом осмотреть.
Что ж, вполне приемлемо. Действительно, можно кроме Коломны строить лодьи и дощаники в Кашире, в Серпухове, в той же Калуге. По паре штук, а то и по три поставят на воду, куда с добром. Пресечь татарам переправы не пресекут, но потопить не одну сотню сарацинов потопят. Но главное, пушки и припасы зельные на дно пускать. Крепкий тут урон можно сотворить ворогам.
А если еще триболы на версту перед переправами разбросать, тогда и коней знатно Девлет-Гирей потеряет.
Ударили по рукам с мастерами на три лодьи и на один дощаник, чтоб готовы были к Пасхе. Воевода дал слово, что с лесом, а если нужда выйдет, то и с подмастерьями, никакой задержки не станет, и Логинов тут же, не мешкая, выехал в другие приокские города.
— Недели через три жди, князь. Поспрошаю к тому же у местных воевод, что они предложат, как татар встречать…
— Спрашивать — спрашивай, но о речном отряде не раззванивай. Не забывай, сколько в прошлом году переметнулось к Девлетке, когда он к Оке подошел.
— Как такое забыть.
Несколько дней с воеводой Коломны-крепости обговаривал Воротынский все вопросы, самолично вникая в каждую мелочь, связанную с ранним приемом рати, исподволь выпытывал и мнение воеводы, как лучше распорядиться полками, встречая крымцев. И хотя ничего интересного от воеводы не услышал, от тех бесед польза все же была, под их влиянием у самого князя все отчетливей стал вырисовываться замысел, хотя и очень рискованный, но суливший в итоге победу. Пока были только задумки, не обросшие конкретными деталями, но и это бодрило князя.
«Бить вдогон! Только так. Иначе — поражение!»
Поделиться своими мыслями, довериться полностью князь Воротынский позволил себе только с четверыми — дьяком Логиновым и своими боярами, послушать их, не возразят ли, и если нет, то сообща обмозговать несколько возможных вариантов. Остальным же воеводам, даже первым всех пяти полков, счел возможным указывать только то, что их касается, не знакомя с общим замыслом до самого последнего дня, а может быть, до самого боя.
В общем, когда собрал Михаил Воротынский своих бояр и Логинова, вернувшегося с удачной, как тот доложил, поездки, князь уже вполне уверился в правильности своего замысла и готов был отстаивать его выгодность, оттого и начал твердо:
— Хочу бить Девлетку по чингисхановским наказам, только с еще большей хитростью.
— Воеводы речь! — с явным одобрением воспринял первые слова князя боярин Двужил.
А Логинов молвил со вздохом:
— Нужда заставит есть калачи.
— Верно, — согласился князь Михаил Воротынский, — Нужда изворачиваться заставляет. Одно я скажу: до Москвы Девлетку допускать нельзя. Да я и нежелаю задохнуться, как мышь трусливая, в погребе своего дворца.
Подождал, не скажет ли кто какого слова, но ближние его советники промолчали, ибо не о том пока глагол князя, что можно обмозговывать, и тогда Михаил Воротынский продолжил, излагая теперь уже суть своего замысла.
— Стеной встречать крымцев на Оке не станем. Пусть его переправляется. Все одно помешать мы ему не в силах. А дальше так: на ту дорогу, по какой пойдут главные силы, поставим полк Правой руки. Пусть поупирается чуток, но в большую сечу не ввязывается, поначалу попятится, будто под неудержимым нажимом татар, а затем и вовсе — пятки в руки. Вроде бы в Москву побежит полк. На самом же деле, оставив не более тысячи для огрызания на удобных холмах и на переправах, уйдет к краю крымцев и станет теснить их сбоку. Левая рука другой край татарский зажмет. Окажутся татары хоть и не в крепком, но все же в ощипе. Опричный полк начнет хвост татарский щипать. Да не так чтобы легонько, а со злостью. Девлетка наверняка не захочет иметь в тылу рать русскую и пошлет тумен-другой уничтожить наших ратников, только мы и тут не станем ввязываться в серьезный бой, а тоже — в побег. Смысл в том, чтобы привести преследователей к Большому полку. Вот тут мы их встретим.
Князь Михаил Воротынский предлагал такую же тактику, вовсе не зная ее, какую применили ацтеки[231] против конного отряда конкистадоров,[232] пытавшихся захватить их столицу. Цепь заслонов была поставлена на пути захватчиков, и каждый заслон не бился насмерть, а, посопротивлявшись, рассыпался вправо и влево, чтобы частью сил выдвинуться вперед вновь встать на пути движения конкистадоров, частью пополнить главные силы, каким предстояло отрезать путь отступления. Через малое расстояние — новый заслон, тоже не жестоко сопротивлявшийся, лишь сходившийся в короткой сече. Эти стычки, хотя и победоносные для наступавших, изматывали их основательно, не давали ни часу покоя ни людям, ни коням, к тому же разрежая отряд. Возникало у испанцев, ко всему прочему, и чувство беспокойства, чувство неуверенности, ибо не видели они конца заслонам. Ацтеки как бы играли в дразнилки с малыми детьми. И вот когда конкистадоры окончательно убедились, что их мечта о захвате столицы ацтеков становится все более призрачной и что гораздо предпочтительней на сей раз уносить ноги к своим кораблям и, дождавшись подмоги из Испании, повторить поход, путь им заступила крупная ратная сила, готовая сражаться не жалея жизней. Только жалкие остатки конкистадоров прорвались сквозь эту стену.
Для соратников князя Михаила Воротынского предложенный им прием был нов и показался весьма заманчивым, хотя и рискованным, требующим глубокого осмысления, точного расчета, в котором были бы предусмотрены каждая мелочь, каждая деталь, ибо любая неучтенная мелочь, самая, казалось бы, незначительная, могла повернуть события не в пользу русской рати. Только боярин Николай Селезень, услышав предложенное князем, сразу же восторженно воскликнул:
— Здорово! Можно будет основательно вывернуть скулы тем тумеиам, какие попрут на Большой полк. Поубавится тогда прыти у Девлетки.
Николай Селезень никак не мог свыкнуться с мыслью, что теперь он боярин и должен хотя бы выглядеть степенным, рассудительным, оставался все тем же Николкой, моментально воспламеняющимся, когда что-то ему ложилось на душу. Он не заметил даже, как посуровел Двужил, продолжал все так же восторженно:
