Йожо Нижнанский - Кровавая графиня

— Павел, дружочек, — бормотал пьяный Фицко, — я верно служил госпоже, любил ее, боготворил. За службу, что правда, то правда, она щедро вознаграждала меня, платила мне и за то, что я рисковал жизнью и каждый день готов был повенчаться с виселицей. Но она презирала и презирает меня, велела лупить меня палками. Меня! О, она дорого заплатит за это! Вихрь — уже падаль, сокровища ее у меня, и это еще не все. Я ей покажу, на что способен. И той франтихе из Врбового, и Калине, и Дрозду, и Кендерешши — всем тем, перед кем я в долгу. Пусть трепещут…

Мучительно было Павлу наблюдать за этими взрывами злобной мстительности. Не по себе становилось вблизи человека, жаждущего крови тех, кто, по его мнению, оскорбил его. Чтобы побыстрее избавиться от него, Павел без устали подливал ему в чашу вина, и горбун пил шумными, ненасытными глотками. Павел ждал, что, того и гляди, он свалится с лавки и растянется под столом.

Но он этого так и не дождался. Фицко опустошив кувшин, встал и простился. Ковылял он прямо, не пошатывался.

Павел Ледерер не верил собственным глазам. Горбун выпил такое количество вина, которое могло бы уложить трех здоровенных мужиков. Он был пьян в стельку — Павел мог бы поклясться в этом. Язык его заплетался, говорил он бессвязно — а вот когда уходил, выглядел трезвым. И в этом Павел мог бы поклясться. Как же это понять? То ли он притворялся пьяным, то ли так владеет собой? Вот это сила духа!

Улегся он спать в тревоге. Угрызения совести его мучили. Он осознавал, что, как и всякая дружба, его отношения с горбуном не пройдут бесследно. Вот и сегодня, стараясь не портить с ним отношения, он помог Фицко в схватке с Анной Дарабул. Что же, получается, ее смерть и на его совести? Он успокаивал себя: не сгинула бы она, так исчез бы Фицко. Все равно, один из них должен был исчезнуть, а кто — какая разница? Он просто ускорил то, что было неотвратимо и чему помешать было не в его силах. А тут еще кража, совершенная Фицко и приписанная капитану Имриху Кендерешши с помощью письма, написанного его рукой. Грех на его совести: порядочного человека он сделал преступником. Удастся ли ему очистить имя, которое он помог осквернить?

И снова им овладело искушение — не играть больше с огнем и исчезнуть из замка. Но он тут же осадил себя: начатую игру он обязан закончить, пусть даже ценою жизни.

Бежать — значит струсить, а трусом быть он не хотел!

14. Раскрытая тайна незнакомца

А что же происходило тем временем на Долгой улице? Вскоре после ухода из дворца чахтицкой госпожи и его невесты граф Иштван Няри также поспешил удалиться. Надо было избежать укоров обиженных любовниц и вырваться из кольца любопытствующих.

На прешпорокских улицах еще царила ночная тьма. Но граф не отправился ни домой, ни к одной из своих возлюбленных. Гонимый беспокойством, он бесцельно бродил по улицам.

Проходя мимо заезжего двора «У дикаря», он посетовал, что слишком стар для того, чтобы, точно уличный озорник, выбить у Алжбеты Батори все окна.

Чем непостижимей была тайна этого навязанного ему брака с Эржикой, тем большую ненависть он испытывал к графине. Что она замышляет в связи с этой свадьбой? Зная это, он бы смог, наверное, освободиться из ее тенет.

Когда граф Няри очутился у Михальских ворот, возле своего дворца, уже рассветало.

Тщетно пытался он успокоиться, уснуть. Время шло, часы на Михальских воротах пробили уже десять, но сон не приходил. Наконец граф вскочил с постели, быстро оделся.

— Заложить карету! — крикнул он слугам, уже ожидавшим его пробуждения и дальнейших приказов.

В настойчивых поисках разгадки происходящего он решил проехаться вдоль Дуная, собраться с мыслями, а потом навестить чахтицкую графиню и навязанную ему невесту. Он считал, что даже если и не получит прямого или хотя бы уклончивого ответа на мучившие его вопросы, то все же сумеет уловить истинные намерения Алжбеты Батори.

Хозяин заезжего двора «У дикаря» с глубоким поклоном полюбопытствовал, кого он изволит навестить.

— Чахтицкая графиня дома? — спросил граф, искоса взглянув на него.

— Да, ваше сиятельство, сейчас ей в столовую принесли завтрак. Если угодно, я провожу вас.

Решительным жестом граф отстранил любезного хозяина постоялого двора. Когда он услышал, что госпожа завтракает, у него мелькнула мысль, радостно возбудившая его.

Расположившись в гостиной рядом со столовой, он приглушенным, но резким тоном сказал служанке, впустившей его:

— Пусть госпожа не знает, что я здесь. Не хотелось бы, чтобы ее отвлекали во время завтрака. Даже себе я не позволил бы этого. Я терпеливо подожду. Ступай прочь!

Граф остался в гостиной один, лицо его осветилось радостью. Удача! Он легко подслушает разговор Алжбеты Батори и ее молодой приятельницы.

«О чем могут беседовать дамы после ночи, проведенной на балу? — подумал Няри. — Только о своих впечатлениях».

Он тешил себя надеждой, что наконец найдет ответ на вопросы, не дававшие ему сегодня уснуть. И склонился к замочной скважине.

За небольшим круглым столом, предназначенным для интимной пары, сидела Алжбета Батори.

Почему она здесь одна?

Нет, вот вошла и Эржика, с пожеланием доброго утра. Лицо Батори прояснилось, она встала, обняла Эржику. Они перемолвились о незначительных пустяках, о том, как провели ночь и тому подобных глупостях. Обе сели. Что это? Губы Алжбеты шевелятся, но он не слышит ни единого слова. Она говорит шепотом, или слух отказывает ему? Они обе в явном смущении. Словно между ними возникло что-то неприятное, чего они не желают коснуться.

— Что тебе снилось, Эржика? Неужели жених? — донеслось наконец до ушей графа Няри.

— Нет, благодарение Богу, нет. Прости, я кажется, проговорилась. Но пусть так, я должна признаться, что хоть и выполняю твое желание, но не могу восторгаться предназначенным мне женихом.

— Он что, не очень тебе приятен?

— Более того. Он мне, откровенно говоря, противен, даже пугает меня. Безобразен, стар, руки точно льдышки, губы тонкие, как ножи, лицо белое, как стена. Это вероломный, фальшивый человек!

— Ты права, Эржика. Этот отвратительный старый лис со своими неведомо почему воспетыми дипломатическими талантами и мужскими прелестями, заметными разве что его увядшим любовницам, действительно не достоин тебя. Поражаюсь, что находятся женщины, которым по вкусу такая тварь, которые отваживаются считать его мужчиной!

Эржика смотрела на мать округлившимися глазами. Граф Няри, смертельно оскорбленный, сжал челюсти.

— Я просто потрясена, — в изумлении проговорила девушка. — Если это так, зачем же ты выбрала его мне в мужья?

— Когда-нибудь поймешь. Сделай лишь то, что я тебе приказываю. Клянусь тебе, ты будешь счастлива. Твое счастье так важно для меня, что на пути к нему я не должна быть и не буду разборчива.

— Но с графом Няри я и впрямь никогда не буду счастлива.

— Не с ним, так без него, но будешь, ха-ха-ха!

Ее смех был настолько зловещим, исполненным такого презрения, такой насмешки и злорадства, что Эржика затрепетала от ужаса. Подслушивавший граф был потрясен, он с трудом сдерживал себя. Не отнимая уха от замочной скважины, он все еще надеялся найти ответ на множество загадок. Но теперь загадок все прибывало, а вместо ответов на них он должен был выслушивать неслыханные оскорбления.

— Как это понять?

— Это тайна. Ты будешь его женой, но, однако, и не будешь ею!

Таинственность сказанного ошеломила и графа Няри.

— Уверяю тебя, — продолжала Алжбета Батори с загадочной улыбкой, — что это дипломатическое чудище никогда тебя не обнимет и его высохшие губы никогда не коснутся твоих свежих уст. Я сама шлепнулась бы в обморок, если бы этот жалкий урод предъявил тебе права супруга.

В графе все кипело, но он душил в себе искушение нажать ручку двери и ворваться в столовую.

Вдруг он отскочил от двери: госпожа встала. Ему показалось, что она направилась к гостиной. Но дверь не открылась, и он с облегчением вздохнул. Сел в кресло и постарался придать своему лицу выражение спокойное и равнодушное. Слышно было, как госпожа звала служанок.

Он не смог удержаться: снова прильнул к замочной скважине.

Алжбета Батори встала к самой двери, повернувшись к ней спиной. А между нею и столом, за которым сидела Эржика, выстраивались девушки. Эржика была явно удивлена, зачем это мать созвала всех служанок? Удивлялся и граф Няри. Из предыдущего разговора нельзя было понять, почему именно сейчас госпожа, продлив завтрак, созвала прислугу.

— Девушки, вы все собрались? Одна, две, три, пять, десять, да, все двенадцать. Вы служите у меня лишь пару дней, и я еще не успела научить вас, как вести себя и, главное, чего избегать.

Граф Няри был разочарован. Что за дикие причуды: встать из-за завтрака и поучать прислугу! Эта лекция его отнюдь не занимала. Однако он продолжал стоять, склонившись к замочной скважине. Внешность Эржики очаровывала его. Она была бы прекрасной любовницей!