Маргарет Джордж - Последний танец Марии Стюарт
– Есть вещи, которым даже вы должны подчиняться, – сказал Роберт. – Это не сам парламент, а чувства и настроения, которые стоят за ним. Время для юридических тонкостей и промедлений уже прошло. Королева Шотландии должна умереть.
Елизавета стиснула кулаки и бессильно стукнула себя по бокам.
– Что станет с английскими законами, если вы не сделаете этого? – продолжал Роберт. – Будет ясно, что никакой закон не имеет решающей силы. Мы законопослушная страна и гордимся нашей юридической системой. Отречься от нее – значит вернуться к варварству.
– Как можно казнить помазанную королеву! – воскликнула она. – Такого еще не бывало на свете! Что тогда будет?
– Что будет, если вы не сделаете этого? – спросил он. – Пожалуйста, не придавайте больший вес мнению иностранных держав, чем желанию вашего народа.
– Что сделает Франция? Что сделает Шотландия?
– Франция ничего не сделает. Французов давно не заботит, что с ней происходит. Что касается Шотландии… Король Яков по необходимости может заявить публичный протест в связи с казнью его матери, но в частном порядке он будет руководствоваться своими интересами. Они состоят в том, чтобы оставаться в хороших отношениях с Англией. Ему выплачивают пенсию, и он не поставит под угрозу договор, подписанный вместе с вами. Он не откажется от права наследовать престол ради всех матерей в христианском мире… и особенно ради этой матери. Помните, что он сказал, когда ему сообщили о заговоре Бабингтона? «Теперь она должна выпить эль, который сама сварила». Нет, он будет сидеть тихо.
– Мне сообщили, что некоторые шотландские дворяне, включая любезного Джорджа Дугласа, советуют ему вторгнуться в Англию и освободить ее.
– Шотландцы, которых мы избавили от необходимости самостоятельно казнить ее, сейчас вряд ли будут рисковать своей жизнью и здоровьем ради нее. Нет, вам нечего опасаться с этой стороны.
– О, как я хочу, чтобы это поскорее закончилось! – воскликнула Елизавета.
– Тогда покончите с этим, – сказал Роберт. – Положите этому конец, ваше величество.
Елизавета распустила парламент и назначила повторное заседание на пятнадцатое февраля. Два дня спустя, четвертого декабря, она разрешила опубликовать приговор под звуки труб: Марию сочли виновной «не только в сношениях с заговорщиками, но также подготовке и руководстве покушением на жизнь ее величества». В Лондоне круглые сутки звонили церковные колокола, горели праздничные костры, а люди пили и танцевали на улицах, преисполненные радости.
Елизавета попросила Сесила составить текст смертного приговора и отрядила делегацию советников огласить вердикт перед Марией в замке Фотерингей. Потом она на два дня заперлась в своих покоях.
XXXI
Мария только что закончила полуденную трапезу, поданную в самой большой комнате восьмиугольной башни, когда в дверях появился Паулет.
– У вас посетители, – загадочно произнес он.
Прежде чем она успела подняться из-за стола или хотя бы вытереть губы салфеткой, в комнату вошла группа мужчин. Она не знала никого из них; некоторые лица казались знакомыми после суда, но их имена оставались неизвестными.
– Я Роберт Бил, клерк Тайного совета ее величества, – сказал один из них и вышел вперед. Он имел цветущий вид и был плотно сложен, но без намека на тучность.
Мария встала и вышла из-за стола с остатками пищи и грязными тарелками. Она медленно прошла в другой конец комнаты, где должен был стоять ее трон. Потом она остановилась и повернулась к посетителям.
– Мадам, нас прислали объявить вам приговор. Вы признаны виновной в заговоре с целью покушения на жизнь королевы Елизаветы, и английский парламент приговорил вас к смертной казни, – негромко сказал Бил.
Мария просто смотрела на него и молчала. Другие мужчины, стоявшие за ним, переминались с ноги на ногу.
– Эти джентльмены, члены Тайного совета, королевские юристы и другие чиновники, являются свидетелями оглашения приговора в вашем присутствии, – продолжал Бил. – Он также был объявлен герольдами и опубликован по всему королевству.
– Ясно, – сказала Мария.
– Теперь пора признать свою вину и попросить прощения! – заявил Паулет, присоединившийся к ним.
– Признать свою вину? – повторила Мария. – Попросить прощения? Этот суд и приговор незаконны. – Люди начали роптать, но она быстро продолжила: – Впрочем, это не имеет значения. Я знаю истинную причину, по которой должна умереть, и смиренно благодарна за это. Дело в моей вере, так что мне была оказана высокая честь…
– Прекратите немедленно! – произнес Бил. – С вашей стороны хитроумно выставлять себя святой мученицей, но истина в том, что вы не являетесь ею. Вас приговорили к смерти за обычный заговор и измену королеве.
– Я умоляла Его с просьбой принять все беды и гонения, которые я претерпела телесно и духовно во искупление моих грехов, и вижу, что Он внял моим молитвам, – продолжала Мария.
– Теперь вы видите, джентльмены, что мне приходится терпеть, – сказал Паулет. – Эти длинные религиозные речи не имеют ничего общего с нашим делом. Было бы милосердно сказать, что долгое заключение лишило ее рассудка, но она никогда не отличалась здравомыслием. Она тешилась фантазиями, окружала себя льстецами и иностранцами даже в Шотландии и в конце концов стала жить в своем маленьком выдуманном мире. Теперь она строит очередную сцену для роли святой мученицы, обращает взор к небу, перебирает четки и бормочет латинские молитвы.
– Мадам, – настаивал Бил. – Если бы вы признались королеве…
– Когда будет исполнен приговор? – спросила Мария.
– Это находится в ведении ее величества, – ответил Бил.
– Казнь будет публичной? – спросила она.
– Да.
– Вы не казните меня тайно и не лишите публичной смерти? – обратилась она к Паулету.
– Мадам! – Он сорвался на крик. – Я человек чести и джентльмен и никогда не обесчещу себя такой варварской жестокостью!
– Я благодарна вам за это, – сказала Мария.
После ухода делегации Паулет снова вошел в комнату и быстро направился в ее спальню со свертком под мышкой. Она встала и последовала за ним, но у нее ушло некоторое время на то, чтобы подняться по лестнице. Когда она наконец вошла в свою комнату, кровь похолодела у нее в жилах.
Паулет накрывал ее постель черным покрывалом.
– Что вы делаете? – спросила она.
– Это знак того, что вы уже умерли перед законом. Это ваш погребальный покров. Остальная часть комнаты тоже будет задрапирована в черное. – Он начал деловито прикреплять черную ткань.
– Значит, моя постель будет моим катафалком, – сказала она. – И здесь я буду покоиться?
– Как и раньше, – ответил он. – И думать о последнем месте вашего назначения.
Паулет слез с табурета и изучил свою работу.
– Я заберу ваш бильярдный стол, – сказал он. – Сейчас не время для праздных развлечений.
– Я не пользовалась им с тех пор, как его доставили сюда. У меня были другие дела. Пожалуйста, унесите его и освободите немного места.
Он презрительно фыркнул и ушел.
Позже в тот же вечер Мария собрала слуг, чтобы сделать объявление. Она надеялась, что никто не расплачется и не выйдет из себя от гнева; тогда будет еще тяжелее.
– Друзья мои, сегодня мне объявили приговор, – сказала она. – Все мы знаем, что там сказано. Паулет любезно украсил мою комнату, чтобы я чувствовала, что отныне нахожусь в долине смертной тени.
– Когда это случится? – спросила Джейн Кеннеди. Ее глаза блестели от слез, но голос не дрожал. Мария была благодарна ей за это.
– Не знаю. Поэтому я должна уже сейчас подготовиться к этому. Мне понадобится бумага для описи остатков моей собственности. Потом я должна написать прощальные письма и составить завещание.
Элизабет Керл невольно вскрикнула, а Уилл Дуглас застонал.
– Я действительно рада, потому что это положит конец моим бедствиям, – настаивала она. – Если вы любите меня, то будете радоваться вместе со мной. Этот плен наконец закончится, а когда я освобожусь, вы тоже будете свободны. Только помогите мне уйти из этого мира легко и с достоинством. Это все, о чем я прошу. Помогите мне снять покров горестей и облачиться в небесные одежды.
У Марии ныли пальцы. Ревматизм особенно сильно повредил ее рабочую руку, и ей приходилось часто останавливаться. Но она составила необходимые письма: одно архиепископу Битону, ее послу в Париже, другое – испанскому послу Мендосе, изгнанному из Англии после заговора Трокмортона и теперь находившемуся в Париже. Еще одно письмо папе римскому, ее духовному отцу. И Генриху Гизу, который теперь стал главой рода Гизов.
В письме Гизу она позволила себе размышление о предстоящей казни.
«…Ныне же, по несправедливому приговору, меня собираются предать такой смерти, какой не знал ни один член нашей семьи, тем более моего звания. Однако я благодарю Господа за это, будучи бесполезной для мира и для Его церкви в моем нынешнем состоянии. И хотя палач еще никогда не ведал нашей крови, не стыдитесь этого, друг мой».
