Василий Шукшин - Любавины

– Одну минутку, – сказал он. – В чем тут дело?

Мария улыбалась и с любопытством смотрела на Ивлева. Молчала.

Чернявый ловко оттер Ивлева плечом в сторонку, взял за локоть и, немножко рисуясь, сказал:

– Здесь вам делать нечего. Вы меня поняли?

В глазах Ивлева стояла красивая Мария.

– Нет, не понял, – сказал он.

Чернявый вежливо улыбнулся – он хотел казаться страшным.

– Объяснить?

– Попробуй.

Чернявый оглянулся для пущей важности, взял Ивлева за грудки.

– Тебе что, собственно, надо?

Ивлев хотел оторвать от себя руку, но она точно приросла – парень был цепкий.

– Отпусти, дурачок, – спокойно сказал Ивлев, – все равно ты потерял эту девку. Успокойся.

– Да? – парень сильно рванул его в сторону, отпустил и дал пинка под зад.

– Бежи отсюда! Чтобы я тебя больше не видел!

Ивлев вернулся. Драться не хотелось – злости не было. В глазах стояла насмешливая Мария. Почему-то именно в этот момент он поверил, что она будет его.

– Отойдем дальше, я тебе все объясню, – сказал он чернявому.

Чернявый стал в боксерскую стойку, больно ткнул Ивлева в грудь. Ивлев, не разворачиваясь, дал ему снизу в челюсть. Дрались без азарта… Чернявый все пытался боксировать, прыгал, делал обманные движения, но схватывал гораздо чаще, чем Ивлев. Их разняли. Чернявый успел разорвать Ивлеву новую рубаху до пупа и разбил в кровь губы. Зато у самого надолго зажмурился левый глаз.

Ивлев сразу же, как только их разняли, ушел домой, умылся, надел другую рубаху… И пошел опять к клубу. И опять подошел к Марии.

– Меня Петром зовут, – сказал он. – А тебя как?

У Марии радостно заблестели глаза. Ей начинала нравиться эта скандальная история.

– Зовуткой, – откликнулась она.

– Отойдем в сторонку, – Ивлев сам не ожидал от себя такой нахрапистости. Все в нем больно и сладко ныло; как будто все нерастраченное тепло двадцати пяти прожитых весен выплеснулось из тайников души, ударило в голову. Он ошалел.

– Мне здесь хорошо.

– Не пойдешь?

– Нет.

Ивлев хотел улыбнуться разбитыми губами – не получилось: не хотелось улыбаться.

– А почему? – спросил он.

– Что?

– Пойдем!… Чего ты боишься-то?

– Ты сам-то не боишься?

– Нет.

– А тебе не кажется, что ты нахально действуешь?

– Нет, что ты!

– А мне кажется.

– Перестань… Вообще, успокойся… – Ивлев плел черт-те что, только бы не молчать – почему-то боялся замолчать. – Я тебе сейчас все объясню… Пойдем?

– Ты что, дурак, что ли?

– Халда, – негромко сказал Ивлев. Он обозлился вдруг.

Мария смерила глазами поджарую фигуру Ивлева, презрительно усмехнулась.

– Между прочим, за халду придется ответить.

– Дура ты породистая… – Ивлева трясло. – Я ж тебе говорю: пойдем со мной!

Мария отошла от него.

Через минуту к нему подлетел чернявый.

– Я ее провожаю сегодня домой, – решительно заявил Ивлев. – Понял? Отойди, а то я тебе второй глаз закрою, – теперь Ивлев готов был драться по-настоящему.

Чернявый задохнулся от возмущения. Некоторое время молчал.

– Ты что? – спросил он.

– Ничего. Иди сюда! – Ивлев пошел за клуб, в темноту, чернявый – за ним. Дрожь у Ивлева прекратилась, он успокоился: начиналось представление покрупнее.

Он слышал, что сзади, вместе с чернявым, идут еще двое или трое.

Шли долго – уходили от света. Ивлев шагал впереди, не разбирая дороги… Перелезли через прясло в чей-то огород, пошли по грядкам, громко шуршали картофельной ботвой…

– Ударишь сзади – изувечу насмерть, – предупредил Ивлев чернявого.

– Иди, иди, – с дрожью в голосе сказал чернявый и подтолкнул его в спину.

Неожиданно тишину ночи просверлил громкий милицейский свисток: их догоняли.

Остановились.

– Милиция, – сказал один из парней, следовавших сзади. – Все.

– Моли бога, – сказал чернявый Ивлеву.

Подошел милиционер.

– Кончайте эту канитель. Давайте, давайте… Давайте разойдемся.

Чернявый и два его друга ушли.

Ивлев закурил с милиционером (милиционер был молодой парень).

– Влюбился, что ли? – спросил он.

– Влюбился, – просто сказал Ивлев.

– Нда-а… Интересное дело, между прочим: когда влюбляются, малость дураками делаются. Я по себе знаю… – шли по улице, направляясь к клубу. – Я, значит, когда влюбился, – а она за рекой жила, жена-то моя теперь, – так я ночью к ней через реку на руках плавал. Опасно, все-таки, – ночь, а вода у нас в реке холодная, сведет судорогой – хоть закричись тогда. Нет – плыл!

– Она где живет, не знаешь? – спросил Ивлев.

– Кто?

– Эта девушка-то… ну, эта…

– Она – там, – неопределенно сказал словоохотливый милиционер. Помолчал немного и добавил с искренним участием: – Мой тебе совет: отстань от нее.

– Почему?

– По-моему… черт ее знает, конечно, но по-моему, она того… Я уж со вторым ее замечаю. До этого черненького еще один был. Тот здоровый. Уехал чего-то. Может, из-за нее. Но красивая!… Это ж надо такой уродиться. Измучаешься с такой. Пойди с ней куда-нибудь – вся душа изболит: на нее же оглядываются все… Нервы надо железные.

Ивлев глубоко затягивался папироской.

– А она откуда?

– Из служащих. У нас тут приехали из двух городов. Зря так делают, между прочим: из разных городов везут. Так порядка никогда не будет.

– А где она живет-то?

– Там… у Сосниной старухи. Возле магазина. Но ты не ходи туда сегодня, а то мне и так позавчера выговор всучили.

– Нет, я просто так спросил.

У клуба уже никого почти не было – разошлись.

Ивлев попрощался с милиционером и пошел к своему дому. Отошел метров двадцать, подождал, когда милиционер завернет за угол, и пошел скорым шагом к магазину. Шел и думал: «Что со мной делается?». Он хотел еще раз увидеть Марию. Зачем? – непонятно. Надежды, что она оставит чернявого и пойдет с ним, не было. Было одно тупое упорное желание видеть ее и все.

И вдруг встретились.

Чернявый шел в обнимку с Марией и что-то негромко и торопливо рассказывал ей. Мария молчала.

Ивлев первый узнал их – по голосу чернявого. Загородил им дорогу. Мария почему-то испуганно вскрикнула, узнав Ивлева, а ее кавалер ошалело уставился на своего недруга. Ивлев глупо улыбнулся.

– Мне надо поговорить с тобой, – сказал он Марии.

Мария молча обошла его и стала быстро удаляться по улице. Чернявый не знал, что делать: догонять ее или оставаться с Ивлевым выяснять отношения.

Ивлев пошел за Марией.

– Одну минуту!… Подожди! – он не знал даже, как зовут девушку.

Чернявый догнал его и ударил сзади по уху. Ивлев развернулся, чтобы ответить, но тот отскочил: его покинула уверенность. Ивлев на ходу вывернул из плетня кол и ускорил шаг, догоняя Марию. Чернявый некоторое время шел сзади, потом отстал.

У Ивлева радостно колотилось сердце. Впереди, совсем близко, мелькала белая кофточка Марии, и никакие силы теперь не могли заставить его свернуть с прямого пути к ней.

Мария шла быстро.

Ивлев пробежал немного, догнал ее.

– Подожди!… не бойся ты меня, глупенькая.

– Чего тебе надо? – Мария сбавила шаг.

– Слушай… – Ивлев взял ее за руку и понял, что он всю жизнь ждал вот этой минуты. – Ты почему не хочешь поговорить со мной?

Мария молчала. Руку не отняла.

– А?

– Тебя ведь изобьют сейчас, – сказала она.

– Ничего.

– Они же бешеные, они могут…

– Я сам бешеный.

– Странный ты человек, все-таки. Непонятный.

– Влюбился!… Чего же тут непонятного? – сказал Ивлев.

– А халдой давеча назвал…

– Не в этом дело. Замуж пойдешь за меня?

– Ох!… – Мария искренне, негромко засмеялась. – Ты прости меня, но у тебя действительно не все дома.

– Почему?

– Это уж… я не знаю.

«Пойдет, – подумал Ивлев. – Пойдет».

Сзади раздался топот нескольких пар ног: их догоняли.

– Беги! – негромко сказала Мария.

Ивлев обнял ее, хотел поцеловать. Она вывернулась и побежала по улице. Ивлев обернулся…

Первым бежал чернявый. Сошлись сразу, молча. С чернявым было еще двое. У всех колья.

Удары звучали мягко, тупо. Сопели, кхэкали, негромко матерились… Ивлев вьюном крутился меж трех кольев. Доставал своим то одного, то другого, то третьего. Чаще доставалось чернявому, потому что тот пер напролом. И не заметил Ивлев, кто из трех изловчился и тяпнул его по голове. В глазах лопнул и рассыпался искрами огненный шар… Ивлев враз оглох, выронил кол и, схватившись за голову, стал потихоньку садиться на дорогу. Его оттащили к плетню и ушли, сморкаясь сукровицей и отхаркиваясь.

Очнулся Ивлев глубокой ночью. Долго припоминал, где он, и что произошло. В груди, он чувствовал, затаилась какая-то смутная, сильная радость… И вдруг все вспомнилось – вспомнил, как он держал Марию за руку и как она негромко смеялась. Радость в груди встрепенулась, возликовала. Ивлев с трудом приподнялся, привалился спиной к плетню… и заплакал. От слабости и от счастья. Голову раскалывала страшная боль. Даже тошнило от боли. А плакалось сладко, как редко плачется, – когда здорово обидят, но ничего этим не докажут.