Золотой век. Книга 2. Империя - Конн Иггульден
– Хорошо. Возможно, я не соглашался с Толмидом, но, по мне, так лучше, чтобы домой вернулись вы, а не какой-нибудь другой парень. Я до сих пор помню, как впервые вкусил бой, изнеможение… радость победы… того, что я просто выжил! Вода, которую я пил тогда, была такой вкусной и чистой, мне казалось, что это вино. И я тоже вскочил бы на этого коня, Ксан! Когда битва проиграна, нет ничего почетного в том, чтобы ждать, когда тебя заколют, как жертвенного быка. Нет, ты поступил правильно. Это важно, и еще то, что ты вернулся за Паралом. Ты хорошо сделал. Спас своего брата. Вот что главное! Ты спас моего сына.
Сидевшие за столом Ксантипп и Парал отчаянно нуждались в отцовском одобрении. С их плеч будто сняли тяжкую ношу, они подобрались и расправили плечи, пока он говорил.
Повар принес блюдо с нарезанными фигами и козьим сыром. Мальчики накинулись на еду как волки. У Парала половина лица была лиловая от синяков, и он явно берег правую руку, орудуя ножом левой. Перикл только вздыхал и смотрел на сыновей, потирая костяшкой пальца щетину на подбородке. Они выжили. Он никогда не тревожился за себя так, как за них.
Послышались шаги, кто-то спускался по лестнице. Ксантипп и Парал с неловкой поспешностью встали. Перикл тоже поднялся и увидел Аспазию, державшую на бедре его третьего сына. Она, в отличие от мужчин в доме, сияла, волосы расчесаны, подпалены и сколоты золотыми шпильками. Перикл задержал дыхание, снова вознося благодарение богам за то, что ему так повезло. «Каждый мужчина заслуживает второго шанса», – напомнил он себе. Это относилось и к Ксантиппу.
– С мальчиками все в порядке, – сообщил Перикл.
Аспазия улыбнулась и кивнула. Она сошла с последней ступеньки и передала сонного ребенка девушке, которая неслышно следовала за ней.
– И они, очевидно, едят фиги, – шутливо отозвалась Аспазия и снова расплылась в улыбке.
Перикл впервые заметил, что Ксантипп ответил ей тем же. Странное выдалось утро, подумал Перикл. Все заведенные порядки переменились.
– Им нужно повидаться с матерью. О боги, я так и не послал к ней гонца! Сделаю это сейчас же. Она захочет увидеть вас обоих, и, полагаю, вам хотелось бы вымыться и переодеться. На соседней улице есть приличные бани, парни. Иногда я хожу туда по пути на Агору. Скажите, что я вас отправил. – Вдруг он задумался и помрачнел. – Сегодня после полудня, Ксан, тебе придется доложить обо всем собранию. Я помогу тебе приготовиться. – Он увидел, что его сын сразу занервничал, и продолжил: – Не беспокойся. У твоих добровольцев не было официального статуса. Собрание не может наказать тебя за то, что вы попали в засаду, ведь они не платили вам жалованья.
– Ты предупреждал нас, чтобы не ходили, – сказал Ксантипп и, похоже, погрузился в воспоминания, глаза его увлажнились.
Судя по выражению лица, то, что он там увидел, не принесло ему радости.
– Весь тот регион – проблемное место. – Перикл пожал плечами. – Уйма распрей и союзов, как уследить за ними всеми? В другой год Толмид мог бы вернуться с триумфом, я уверен. Главное, что вы дома.
Перикл с сыновьями стоял у двери, готовясь выйти на улицу. Перикл взял висевший у двери на кожаной петле нож и прицепил на пояс. После убийства Эфиальта он пообещал Аспазии, что не будет ходить по городу без оружия. Эта мысль заставила его обратиться к Ксантиппу:
– А где щит моего отца?
Старший сын смущенно повесил голову. Сердце Перикла упало. На плечах Ксантиппа – разорванный плащ, на теле – нагрудник, но при нем не было ни шлема, ни поножей, ни копья, ни меча, которые он брал с собой. Все это осталось на далеком поле боя. Не стоимость утраченных вещей, а скорее воспоминания, связанные с каждой из них, заставили Перикла печально прикрыть глаза. Его отец носил этот щит при Марафоне, на нем по просьбе матери Перикла нарисовали рычащего льва.
Гнев начал подниматься в нем, но тут Аспазия прикоснулась к его руке. Перикл напомнил себе, что он привязан не к вещам, а к человеку, который ими пользовался. Двое глядящих на него во все глаза юношей – вот что имело значение. Он знал: его отец, будь он сейчас здесь, решил бы так же.
Перикл вздрогнул, когда раздался стук в дверь. Он отодвинул засов и распахнул дверь.
За ней стоял молодой человек в хитоне, почти как у него, наскоро скрепленном железной фибулой на плече.
– Куриос, замечен флот. Они возвращаются.
Перикл смущенно взглянул на парня, которого раньше видел на собраниях совета, услышал, как Ксантипп поприветствовал его. Однако принесенная им весть не объясняла, отчего этот парень дышит открытым ртом, будто баба при родах. Вообще тренированный человек мог добежать сюда от порта всего за час.
– Почему ты явился ко мне в такую рань? – спросил Перикл.
– Меня послал совет, куриос. Мне велели передать, что все паруса черные.
Перикл почувствовал, как кровь отхлынула от его лица. Он мог бы пошатнуться, если бы не ухватился рукой за дверной косяк.
– Паруса черные? Что это значит? – спросила из-за его плеча Аспазия.
– Это значит, что мой друг погиб, – дрогнувшим голосом ответил Перикл. – Это значит, Кимон мертв.
25
Идя по улицам города, Перикл видел темно-синее, коричневое и черное. Через год после похорон Кимона многие афиняне по-прежнему носили траурные одежды, оплакивая кончину великого мужа и своих сыновей, павших в битве. Перикл выступил с речью на похоронах, пока пламя с ревом рвалось в ночное небо.
В частном порядке он поговорил с Миронидом и со всеми другими стратегами, расспросил их о каждой детали победы на Кипре. В этом ему помогал один афинянин, посвятивший себя записи событий каждого года. Фукидид настаивал, что истории необходимо записывать, если люди станут просто запоминать творения вроде «Илиады», те в конце концов будут утрачены. Молодой человек рассорился с другим членом собрания из-за того, как лучше всего это делать, едва не дошло до драки. При мысли об их горячности Перикл покачал головой. Люди вроде Фукидида принадлежали к новому поколению, были полны жизни и света. Однако писцы всегда считали, что истории важны. Архитекторы полагали, что истина заключена в резном камне, художники видели ее в нарисованных ими сценах. Все они ошибались. Люди помнят то, что имеет значение. Когда значение события убывает, о нем забывают.
К весне Кипр был восстановлен как крепость Союза, где несли дозор гоплиты, берега охраняли корабли
