Золото империи. Золото форта - Вадим Александрович Ревин
– Ишь ты, – причмокивая, произнес охранник. – Народ, песни, танцы свои. А как насчет землицы-то? Ведь каждый народец-то своей землицей владеет. Ежели вы, казаки, народ, то, стало быть, и земля у вас своя должна быть. Правильно?
– Правильно мыслишь, братец, – Микола, соскучившийся по разговорам и видя интерес собеседника, дал волю словам. – Слышал что-нибудь о Кубани, к примеру, Тереке?
– Ну, малость слышал. Не совсем неуч-то. Про Дон еще слыхал. Говорят, дюже лютые люди там проживают.
– Так вот, мил человек, родная земля для казака – это не только Дон, Кубань и Терек, это и земля того хутора или станицы, где он появился на свет. Как правило, во время проводов молодого казака на службу мать передавала ему узелок или ладанку с родной землей, которая, по приметам, должна сберечь воина в бою, а если уж и суждено погибнуть на чужбине, то земля родины будет сопровождать его в мир иной. Родную юртовую землю казак должен был свято чтить и оберегать.
Микола сделал паузу. Задумался. Вспомнил матушку, Наталью Акинфеевну, жену Марфу.
– Так ежели на то пошло, – разговорился охранник. – То и традиции у вас-то имеются?
Билый, пребывая в мыслях о своих родных, не услышал вопроса.
– Николай Иванович? – охранник слегка коснулся руки казака.
– Что? – Билый словно очнулся ото сна.
– Я говорю, традиции у вас какие имеются? – повторил вопрос охранник.
– А, традиции, – Билый сделал паузу. Разговор терял для него интерес. Мысли о матери и супруге овладевали им. – Да много есть традиций. Мы ж живем на линии Кавказа. Соседствуем с горскими народами. С одними воюем, усмиряем. С другими дружбу водим, куначество. Традиции друг у друга перенимаем. К примеру, в древности у горских племен на свадьбу было принято раздавать мясо, завернутое в лепешки. Когда гостей собиралось больше, чем хозяева могли угостить, близким родственникам и друзьям, кого они считали своими, своей семьей, они давали пустые завернутые лепешки без мяса, те их ели, не подавая виду, что они пустые. Однажды на одной свадьбе мясо закончилось, и хозяин по традиции подал пустую лепешку одному человеку, которого считал своим близким. Тот развернул и принялся при всех кричать, что его лепешка оказалась без мяса. Хозяин ответил ему: «Прости, виноват перед тобой, что посчитал тебя своим». Так вот, к чему я это сказал, эта древняя история очень похожа на отношения человека с Богом. Человек приходит в церковь с твердым убеждением получить какие-то конкретные дары и блага от Христа, чтобы не страдать, не болеть, во всем успевать, еще при этом всех любить, забывая о том, что Христова любовь страдающая. А Господь слушает человека и говорит: «Хорошо, друг! Чашу Мою будешь пить? Крещением, которым Я крещусь, будешь ли креститься?» А человек в ответ: «Да-да, буду, давай скорее!» А потом разворачивает лепешку и говорит: «Что такое? А почему в лепешке нет мяса?»
Билого потянуло на серьезные темы. Он знал особенность своего характера. Зацепили его за живое, и всколыхнулась рана душевная. Перед глазами стояли и мать, и супруга Марфа. Как им сказать о случившемся? Как пятно с себя смыть, хоть и невиновен?
– Веди в камеру, – сказал он сухо охраннику.
– Да как же это?! – удивился тот с надеждой на продолжение разговора. – Еще бы погуляли, Николай Иванович.
– Погулял, досыть. На всю жизнь не нагуляешься.
В Билом вновь ожил дух охотника, пластуна, дух грозного воина, способного при необходимости сокрушать видимых врагов и невидимых.
Он посмотрел своим орлиным взглядом на охранника. Во всем его взгляде читалось: «Я – казак, впитавший с молоком матери дух свободы, а ты – холоп, не имеющий возможности без барина и шаг сделать!»
Охранник от такого взгляда вжал голову в плечи и смотрел на казака исподлобья. Микола понял, что перестарался. На губах появилась улыбка.
– Веди уже. Устал я. Прилечь хочу.
– Оно-то и ладно, – отозвался охранник. – Отдыхать-то оно завсегда хорошо. Извольте.
Охранник поднялся и для порядку взял ружье наизготовку. Билый уверенным шагом направился к двери, открывающей вход в коридор, где находилась его, как он сам называл, келья. Настроение было испорчено. Мысли о родных не покидали его. Чтобы как-то отвлечься, он затянул старинную казачью песню:
Гей була в мене коняка
Тай коняка розбишака.
Була шабля ще й рушниця
Ще й дівчина чарівниця.
Голос зычно отозвался эхом в тюремном коридоре.
– Николай Иванович, умоляю, тише, – взмолился охранник. – Не дай Бог, начальник услышит, не сносить головы ни мне ни вам.
Билый усмехнулся, но прислушался к словам охранника, продолжив петь более тихим голосом:
Ту коняку турки вбили,
Ляхи шаблю пощербили
І рушниця поламалась
І дівчина відцуралась.
За буджацькими степами
Їдуть наші з бунчуками,
А я з плугом і з косою
Понад нивою сухою.
Гей гей-гей, мій чорний воле,
Степ широкий стерня коле
Вітер віє повіває,
Казаночок закипає.
Вот и камера. Билый прошел внутрь, и дверь за ним затворилась. Охранник еще постоял, слушая песню казака, которая звучала через массивную железную дверь еле слышно.
Гей, хто в полі, озовися,
Гей хто в лісі одкликнися!
Йдіть до мене вечеряти,
Серце моє звеселяти.
Зук луна, за лугом гине,
Казаночок стигне стигне.
Вітер віє повіває,
Казаночок застигає.
– Как вы там, мои родные?! – произнес Микола вслух. – Ждете ли? Знаете ли? Господи, помоги.
За окошком кричали чайки, дерущиеся за кусочки рыбы. Порывы холодного ветра поднимали с поверхности моря волны и разбивали их о толстые бетонные стены форта в мириады брызг.
– Солнце, тепло, ковыль, кумыс… – как молитву, шептал Микола Билый, проваливаясь в тяжелый, окутанный холодом сон.
Глава 16
Охранник еще долго стоял у двери камеры, вслушиваясь в едва различимые из-за толщины стен слова старинной казачьей песни.
«А ведь и впрямь диковинный народец эти казаки, – рассуждал старик. – Тюрьма, холод, крысы. А ему хоть бы хны. Поет себе да разговоры разговаривает. Не чета ему тот, другой, с которым его привезли. Говорят, что графьевского роду, а духа в нем нет. Этот, вона, молодцом держится, а графа что в колодец опустили. Мокрая курица, да и все. Такие долго не протягивают
