Тулепберген Каипбергенов - Непонятные
16
Захватив престол, Сеидмухамед незамедлительно созвал большой совет. Он вызвал на него сановников, советников, придворных, высшее духовенство, мехре-мов…
Совет длился долго. Пользуясь благосклонным, поощрительным вниманием хана, высказывались «отцы» Хивы. И почти все они настойчиво повторяли одно и то же: против любого нового — опасного — дела или ядовитого, молодого ростка надо предпринимать неотложные и решительные действия, пока росток этот не пустил в почву глубокие корни. Упустишь — потом вырывать его будет трудно. Сейчас, по общему мнению, самым опасным для Хивы, самым ядовитым ростком — является новое Каракалпакское ханство!
Хан слушал и взвешивал каждое слово.
Опасность исходила действительно от каракалпаков. Но от них ли только? Однако… Сеидмухамед знал: жизнь человеческая, в том числе ханская, — что жизнь комара: сегодня ты летаешь, а завтра тебя ухлопают. На его памяти была судьба его предшественников — трех последних ханов. Они гибелью своей расплатились за то, что не учитывали всю сложность дворцовых интриг и хитросплетений, всю глубину и разветвленность заговоров, всю подлость и неверность приближенных, окружавших их… Во дворце — во дворце! — таилась пока что главная опасность, в этих вот льстивых и угодливых людишках, готовых целовать тебе пятки сегодня, сейчас, а завтра — перерезать тебе горло! Родственники и самые, казалось бы, близкие и верные сановники подогревали смуту и недовольство в стране, клеветали и доносили друг на друга, сводили собственные счеты — все ради выгоды, корысти, привилегии! Они держали, чудилось хану, зажженную свечу в руках, чтобы поднести ее к хлопку: воспользовавшись отсутствием войска и надлежащей охраны в Хиве, захватить власть, поставить своего, нового ставленника… Спалить, уничтожить его, Сеидмухамеда… Нет, с походом против каракалпаков следует подождать! Тот враг далеко, а дворец и его обитатели — рядом, под боком!..
Сеидмухамед взял за правило выслушивать всех, но поступать по-своему. Этому учил его отец. Как и многому другому. Хан установил за самыми большими чинами ханства слежку. Взял он на вооружение опыт своего отца и в другом — по всем самым важным государственным делам советоваться с главным визирем, сановниками и мехремами-чиновниками, однако непременно с глазу на глаз! Наиболее щекотливые и ответственные поручения давать им только наедине, не посвящая в них лишних людей. Тогда каждый из них проникается особой верой в то, что хан ценит его больше всех остальных… К тому же его подданные начинают испытывать друг к другу недоверие, зависть. А он, хан, остается для каждого из них вершиной, недосягаемой вершиной, которая именно к нему милостиво склоняет свою главу! А кому же не нравится, кому не льстит ханская милость, особое ханское расположение!.. Раздоры же, разногласия целиком переходят в среду тех, кто должен ползать у ножек его трона! А их вражда, соперничество, зависть, взаимная ненависть и подозрительность — испытанные веками основа и опора любого ханства, залог его существования!..
Ханский же совет Сеидмухамед собирал изредка и не по самым серьезным поводам…
Однажды, когда шел один такой совет, хану доложили:
— Великий хан, прибыл посол из Каракалпакского ханства!
— Посол? Из Каракалпакского ханства? — спокойно переспросил Сеидмухамед, будто не совсем понимая, о чем идет речь.
Так точно, великий хан, человек так и представился!
— Его имя?
— Ерназар, наш великий хан!
— А что его сын? Еще жив? — встревожился хан.
— Пленник жив, но прибыл не его отец, а Ерназар-кенегес, наш великий хан. Каракалпаки называют его Ерназаром-младшим.
И хан, и сановники вздохнули свободнее. Да, велик, велик был их страх перед Алакозом; его сила и мужество, его авторитет среди простого народа всего Хорезма вызывали у них ужас. Хан движением руки отпустил всех.
Сеидмухамед решил прибегнуть к излюбленному своему приему — заставить сидеть и ждать в приемной просителя, любого просителя, знатного, именитого, посланца самого высокого ранга… Пусть ждет! От долгого ожидания уважение к хану возрастает, уверенность в себе убывает, испаряется!
Хан вызвал к себе одного из придворных. Что хочет передать мне этот каракалпак?
— Он прибыл по поручению своего хана Зарлыка! С его посланием. В нем есть вроде бы слова, что они-де желают высказать вашему величеству свое уважение давнего соседа, хотят предложить, чтобы в Хорезме два хана. жили в дружбе, как близнецы!.. О себе же посол сказал, что учился вместе с вами в медресе! И что он безгранично счастлив, что на хивинском престоле теперь находитесь вы, наш великий хан!
— Прикажи страже, чтобы его бросили в одиночную камеру. Пусть всыпят ему как следует! Только аккуратненько, без следов! Оставить его без ужина и завтрака, утром привести ко мне!
Сеидмухамед вспоминал, но никак не мог вспомнить, что же это за черношапочник, который обучался с ним в медресе? Он приказал доставить к нему муллу, который с незапамятных времен обретался в медресе и помнил всех, кто там когда-то учился…
На следующее утро Ерназар-младший предстал перед ханом. По мере того как Сеидмухамед оглядывал младшего Ерназара с ног до головы и с головы до ног, лицо его постепенно прояснялось, светлело, вот совсем просияло… Хан даже сошел с трона и двинулся навстречу Ерназару-младшему.
— А я-то посчитал, что явился Ерназар Алакоз, а это же ты — наш Ерназар-кенегес! Каким ветром тебя принесло ко мне? Долгонько же собирался навестить старого друга! Катился-катился, словно перекати-поле, и вот наконец ты здесь!
Младший Ерназар, приготовивший гневную речь по поводу жестокого с собой обращения, о ней забыл.
— Сколько же лет прошло с той поры, как мы вместе с тобой постигали науки, а, мой кенегес? Ты изменился, очень возмужал! Очень! В юношеские годы был ты щенком, задиристым и драчливым, а теперь? Теперь — палван!
По знаку хана в дверях показался слуга с полным лакомств и яств дастарханом, с большим серебряным чайником.
— Лицо человека — зеркало его души! По-моему, ты голоден, а? Не стесняйся! Ты всю ночь был в пути и тебе недосуг было поужинать? Или ты убежал от Ала-коза, от этого злодея? Я бы этому не удивился: говорят, он жесток и беспощаден, а?
Ерназару-младшему никогда еще не доводилось слышать, чтобы хан кого-либо удостаивал угощением в своей приемной, и он не без тщеславия подумал, что так, наверно, принято встречать послов. Вот и его…
— Великий хан Хивы, я прибыл в качестве посла от моего хана.
— Ха-ха-ха! — раскатистый смех Сеидмухамеда покатился-разнесся как гром.
Хан налил себе чаю из серебряного чайника изящной тонкой работы, сделал большой глоток. Ерназар-младший последовал его примеру и тоже налил себе чаю, тут же потянулся за испеченной на масле лепешкой из слоеного теста.
Хан не отрывал от него взгляда.
— Ераназар-кенегес, мы с вами, каракалпаками, жили как два сына одного отца!.. Когда мы росли-подрастали, Амударья служила нам позвоночником. Была нам мягкой подушкой, когда мы спали. Была нашей родной матерью, когда мы хотели утолить жажду! Но среди нас, сдается мне, затесался сам дьявол! Сам сатана проник к нам! — Хан с нарастающим отвращением и брезгливостью наблюдал, как жадно глотает куски младший Ерназар. — Если ты уже насытился, может быть, объяснишь, зачем пожаловал?
Ерназар вытащил из-за пазухи свиток-грамоту и с поклоном протянул хану:
— Послание от нашего великого хана! Сеидмухамед развернул бумагу, скользнул по ней
взглядом и тут же разорвал на мелкие клочья. Он встал из-за дастархана, подошел к трону, помедлил недолго, потом сел.
— Запомни, кенегес: тысяча лисиц не в силах ничего сделать, навредить одному льву! — сбросил с себя маску притворства хан.
Сохраняя внешнее спокойствие и уверенность, Ерназар-младший проговорил с достоинством:
— Великий хан Хивы! Новое Каракалпакское ханство родилось по божьему благословению. По велению времени. По воле нашего народа, пролившего немало слез на пути к независимости и самостоятельности. Я прибыл в Хиву, чтобы мы решили вместе с вами важные дела — как нам жить в мире и согласии, в добрососедстве и взаимоуважении… Ваши условия и соображения я изложу нашему хану. Он просил заверить — мы хотим мира!
— Ишь чего захотели — мира, согласия! Не будет этого! Не позволю, чтобы в стране, где обитает мирный народ, обитает в спокойствии, следуя первозданным законам порядка, хозяйничали, правили предатели! Их надо казнить! Алакоза надо обезглавить первым, вторым — тебя!.. Ты не посол хана — ты жалкая тень Алакоза! — метал громы и молнии хан. — Если не будет в живых Алакоза, — внезапно, совершенно спокойно и холодно произнес он, — не исключаю, ты опять станешь человеком! Может быть, тебя пощадить?.. Когда человек падает — исчезает и его тень, в тот же миг исчезает!
