Геннадий Ананьев - Риск.Молодинская битва.

Когда Дума приговорила пошлину в десять коней с сотни, царь отпустил всех, не дав никому никакого пору­чения. Тогда князь Воротынский — к нему.

— Челом бью, государь.

— Что стряслось? — пронзил подозрительным взором Михаила Воротынского царь Иван Васильевич.

— Повели Разрядному приказу полки Окские раньше срока звать в Коломну. Сразу же после масленицы. Хочу смотр загодя провести, подучить, если что, оружие и до­спехи привести в пригодность для доброй сечи.

— Велю. Дерзай. Второго воеводу себе, первых и вто­рых воевод полков Думе представишь. Князя Владимира не трожь. В Ливонию его пошлю.

Отлегло от сердца. Выходит, ни ему, ни брату царь не замышляет лиха.

И все же князь Воротынский не передумал ехать в Ко­ломну, хотя мог бы послать того же Логинова, чтобы вме­сте с воеводой тамошним определить все нужное для ран­него сбора рати и расписать, кому и что исполнять для этого.

В Разрядном приказе, куда он направился после раз­говора с царем, встретили государево повеление с хорошо скрываемым неудовольствием: у них все было продумано по сбору войска на конец марта. Месяца до выхода на-Оку вполне, как они считали, достаточно, чтобы и смотр лро-вести, и устранить неполадки. А отрабатывать взаимо­действие в бою вполне можно и там, в летних станах. Да и чем иным полкам там заниматься, если не обучением? Чего князь дурью мучается, ни себе, ни людям покою не дает? Не выполнить, однако, волю царскую дьяки при­казные не могли, оттого заверили, что завтра же разо­шлют гонцов с царевым повелением всем воеводам.

— А я завтра вместе с дьяком Логиновым еду в Колом­ну. Распоряжусь, чтобы к сбору рати все изготовили.

На следующий день, однако, он лишь послал гонца в Коломну с письмом к воеводе, чтоб начал тот подготовку к приему полков, самому же князю удалось выехать туда только через неделю. И виной тому стала весть от купца, вернувшегося из Крыма. Он прислал гонца, что имеет важное сообщение, которое может изложить только са­молично, и что вслед за гонцом выезжает в Москву сам. Князь Воротынский, получив такую весть, естественно, не мог покинуть Москву и нисколько об этом не жалел. Он давно уже ждал этого дня.

Дружинники княжеские встретили купца еще на Дес­не и привезли его прямехонько в теремной дворец. Сам князь пошел с ним в баню, чтобы прогрел купец бренное тело свое после зябкой дороги. Там и разговор состоялся. Без лишних ушей.

— Ни нойон, ни ципцан не дали посланий. Поосторожничали. И правы оказались: караван мой дважды перетряхивали, а меня и погонщиков до самых до испод­них ощупывали. Чтоб, значит, тайна не выскользнула за Перекоп. А тайна великая: сам Селим Второй вдохновля­ет Девлета. Войско Девлетка уже собрал. Как сказывают, за добрую дюжину туменов перевалило. Со всего миру войско то. Одних ногайцев тумена три. Астраханцев то­же — море.

— Неужели султан не понимает, что себе же яму роет?

— Каво там — понимает! Пушек навез в Тавриду види­мо-невидимо. Янычар — тьма-тьмущая. Сам, сказывал ципцан, мурз для городов наших отбирал. И не только из крымской знати, но и из стамбульских. Одно скажу: одо­леет Девлетка нынче — считай, нет России больше. Крышка ей. В Татарию ее превратят. Попыжится-попыжится люд русский, только со временем или костьми ля­жет, либо отуречится. Как славяне многие южные.

— Верно глаголишь, опасность невероятно велика. Я завтра же государю челом ударю, пусть сам тебя послу­шает.

— Негоже бы купцу с царем не о пошлинах да не о то­варах речи вести.

— Твое слово убедительней. Своими глазами видел, своими ушами слышал. Может, повернет царь лицо свое от Ливонии в сторону Крыма. В раскоряку когда, нелад­но может все кончиться. Ради России прошу выложить все как на духу. Без страха.

— Что ж, добро. Ради России даю купеческое слово.

Он сдержал клятву. Робел, конечно, отвечая на вопро­сы царя Ивана Васильевича, но не путался, толково все разложил по полочкам, и так это понравилось самовласт-цу, что одарил он купца шубой.

Вроде бы что для купца шуба? Эка невидаль. Их у не­го своих куры не клюют. Только ведь не сама шуба царе­ва дорога, сколько подклад. Он куда дороже верха: тут тебе и чин, и земля с деревнями, тут и беспошлинная тор­говля…

Впрочем, купец не очень-то обрадовался щедрой цар­ской милости. Поблагодарил, конечно, с низким поклоном. Не станешь же отказываться. Разгневается само-властец. Но с князем Михаилом Воротынским пооткро­венничал, когда тот провожал верного исполнителя тай­ных своих поручений домой. Преподнес князь ему пода­рок: кубок золотой для меда пенного.

— От меня и от княгини. В приклад к царевой шубе.

— С благодарностью, князь, приму подарок ваш, хо­тя, если говорить честно, квиты мы: ты — рать станешь готовить знаючи, я — барыш получил знатный и России послужил к тому же. А вот что касаемо царевой милости, сомневаюсь, не станет ли она горше горького. Царь-то наш, прости Господи, сегодня милует, завтра казнит.

— Казнит крамольников, — поосторожничал князь Воротынский, — а верных слуг жалует.

Ничего купец не ответил, поклонился хозяйке дома, затем хозяину и — в возок.

Будет тот разговор лишь на следующий день, сейчас же ни царь Иван Васильевич, ни князь Михаил Воротын­ский не заметили, что купец не рад подарку. Царь, до­вольный тем, что щедро вознаградил купца, когда тот был отпущен, спросил Михаила Воротынского:

— Подумал уже, что предпринять?

— Конечно. Перво-наперво, не повезем ни крепостицы, ни города к местам сборки. Сготовить — сготовим, но по­ временим на местах ставить. Не пошлем посоху на гибель.

— Отступаешься от Приговора Думы?

— Нет. Побьем Девлетку, и как только станет он упол­зать из земли твоей, государь, мы следом — плоты и обо­зы.

— Эко! Побьем! Силищу такую. Что я ей противопос­тавлю? Где я возьму такую несметную рать?!

Хотел князь Воротынский сказать то, что не единож­ды советовал государю «Отступись на время от Ливо­нии», но побоялся. Ответил со вздохом:

— Мне столько и не нужно. Если тысяч восемьдесят или восемьдесят пять дашь, куда как ладно.

— Сейчас я тебе к тем полкам, что на Оку расписаны, добавлю только опричный полк в дюжину тысяч. Воеводами ставлю верных слуг моих Хованского226 и Хворос-тинина227 . Третьим воеводой к ним — Богдана Бе'льско-го228 . Он в прошлом году показал себя хорошо, не пустив татар к Лавре. От Строгановых распоряжусь тысячу ка­заков прислать. И еще казаков атамана Черкашенина дам. Все. Больше у меня никого нет. Если Девлетка пой­дет, я тогда — в Новгород. Соберу там полк-другой и по­шлю к тебе.

Мерзопакостно стало на душе у князя Воротынского. Неужто не понимает самовластец, какое лихо грядет? Не об охотничьей забаве речь идет, а о жизни и смерти Рос­сии, о его престоле, наконец. Самому бы с ратью быть, со­брав ее со всех концов страны, а он — в бега. Подальше. Егоже, Воротынского, бросает на произвол судьбы, оста­вив с ним всего-навсего шестьдесят тысяч ратников. Буд­то в насмешку. Или на испытание: выдержит либо нет. Не судьба России движет его мыслями, а свои интересы. Никаких полков царь, конечно, не пришлет.

«Ладно! Поглядим! Не просто так Девлетке достанется Москва! Не за понюх табака сядет в Кремле! В дыму, как Иван Вельский, не задохнусь! Потягаюсь с Девлет-Гире-ем и с Дивей-мурзой! Потягаюсь!»

Вслух же сказал:

—  Не припоздняйся, государь, с подмогой. Крайний срок — начало июля. И пушек полковых на колесах дай мне сколько сможешь. Алатырь пусть только на меня ра­ботает, Васильсурск, Серпухов, Тула, Вятка, Москва. Что смогут пушкари восстановить от прошлогодних пу­шек, пусть восстанавливают, но самое важное — новые бы спешно ладили.

—  Ладно. Большой наряд дам. И гуляй-город. С вое­водами Коркодиновым и Сугорским.

—  Благодарствую. Это — знатная подмога.

—  Немцев-наемников Юргена Фаренсбаха возьми. Всех. Не слишком много их, но дело свое они крепко знают.

—  Что ж, какую дырку заткнуть — сгодятся. Деньги царевы они честно отрабатывают.

Все перепуталось в голове князя Михаила Воротын­ского: с одной стороны, самовластен; не дал достаточно рати, с другой — опричный полк от себя оторвал, но осо­бенно — наемников. Всем известно, что они — главная и самая надежная его личная охрана.

«Неисповедимы пути государя нашего…» Исповедимы. Он вполне это поймет, спустя всего лишь малое время. Теперь же, когда он вышел из ма­ленькой комнаты для тайных бесед, голову его тяготили думы, он даже не замечал поклонов царевой дворни и опричников-охранников, лишь дьяк Логинов вернул его на землю грешную. Тот поджидал князя у Красного крыльца.

— Кручинушка, князь, одолела? — с нарочитой за­ дорностью спросил дьяк, отчего Михаил Воротынский вздрогнул. — Иль государь не понял тебя, иль слишком много рати под руку твою дал, что голова кругом пошла?