Петер Пранге - Княгиня
Первым зодчим, отважившимся исполнить данный проект, был не кто-нибудь, а великий Микеланджело. Лоренцо не раз видел его проект и всегда приходил в изумление и все же не сомневался, что должен, невзирая ни на какие авторитеты, довериться собственному чутью. Здесь открывалась возможность превзойти величайшего архитектора.
В отличие от Микеланджело Лоренцо избрал для будущей площади форму овала. Таким образом можно было приблизить к дворцу апостола аркады, которыми кавальере намеревался отгородить площадь — святое место — от остального, светского мира. Александр нажимал на возможность обзора площади из дворца. Первый вариант проекта был им отклонен, поскольку паломники, собирающиеся на площади для получения благословения понтифика, оказывались слишком далеко от окна, в котором появлялся папа.
Лоренцо раздумывал. В чем состоит основное назначение площади? Александр дал краткое и исчерпывающееся объяснение, уложившееся всего в одну фразу: отсюда представитель Бога будет утверждать и провозглашать веру, истинную и неоспоримую. Именно поэтому главным критерием становилась ее величина — величина отдельных элементов, размеры пропорций. Суть проекта Лоренцо сводилась к тому, что фасад собора доминировал над всем остальным, и к незамысловатым формам, воздействовавшим именно своими колоссальными размерами. Он продолжал помнить об исполинской человеческой фигуре, у которой базилика — голова, ступени — шея и плечи, а продолжение портиков — всеохватывающие руки. Да, но каким должно быть исполнение аркад? Их расположение? Как их сгруппировать? Какую идею положить в основу? Все эти вопросы пока что заставляли Лоренцо блуждать в потемках.
Вдруг он услышал вежливое покашливание. Подняв голову, Бернини увидел Доменико, своего первенца, молодого симпатичного парня, наделенного несомненным талантом ваятеля.
— Что такое?
— К вам пришли, отец. Вас ожидают в вашей мастерской.
— У меня нет времени на приемы, — буркнул в ответ Лоренцо, снова склонившись над эскизами и чертежами. — Кто?
Когда Доменико назвал гостью по имени, кавальере невольно вздрогнул.
— И ты сказал, что я здесь?
— Конечно! А что, не надо было?
— Глупец!
Лоренцо, раздраженно швырнув карандаш на стол, поднялся. Ничего не оставалось, как покориться судьбе.
— Донна! — воскликнул он, входя в свою мастерскую. — Чем обязан такой чести?
Донна Олимпия стояла к нему спиной у окна, созерцая улицу. Услышав Лоренцо, она повернулась и произнесла:
— Кавальере, мы слишком давно и слишком хорошо знаем друг друга, чтобы тратить время на вежливые жесты. Папа Александр пожелал купить себе расположение толпы ценой уничтожения семьи Памфили. Поэтому я покидаю Рим. Но прежде хочу задать вам один вопрос.
— Прошу, прошу, я весь внимание. — Особой уверенности в голосе Лоренцо не было. — Что я могу для вас сделать?
Донна Олимпия устремила на него немигающий взор.
— Вопрос прост до крайности: вы готовы поехать со мной?
— Я? С вами? А куда?
— В Париж, в Лондон — да куда пожелаете!
— Прошу прощения, ваше высочество, — пролепетал он в ответ, — то есть вы предлагаете мне уехать из Рима? Да… того быть не может! Вы что, серьезно? Зачем мне покидать Рим?
— Затем, что я богата, кавальере, — чуть устало промолвила Олимпия. — И даже очень. У меня два миллиона скудо. И деньги эти уже за пределами Рима.
— Два миллиона? Но ведь… ведь это же больше, чем… Сумма показалась ему настолько чудовищной, что Лоренцо даже не мог подобрать подходящего сравнения.
— Больше, чем годовой бюджет Ватикана, — закончила она за него фразу. — Никогда и ни у кого в Риме не было таких денег. И вы, кавальере, имеете все шансы распорядиться ими.
Подойдя к Бернини, донна Олимпия сжала его ладони в своих.
— Поедемте со мной как мой супруг, и я брошу к вашим ногам все это богатство.
Лоренцо был настолько потрясен, что невольно обратился к библейской цитате.
— «Ибо корень всех зол, — пробормотал он, — есть сребролюбие, которому предавшись, некоторые уклонились от веры и сами себя подвергли многим скорбям».
Олимпия от души расхохоталась.
— Да разве вы сами в это верите, кавальере? Живя так? Донна Олимпия обвела взглядом мастерскую, но имея в виду, разумеется, весь палаццо Бернини.
— Вы только посмотрите! Золото, серебро, персидские и китайские ковры, зеркала из хрустального стекла! — Тут она снова посерьезнела. — Нет, вы прекрасно знаете цену деньгам, ничуть не хуже меня. Деньги — власть. Деньги — счастье. Деньги — вот что правит миром! Два миллиона скудо! С ними вы любой дворец возведете, такой, который до сих пор ни один смертный и вообразить себе не мог.
— Я… Но мне поручено руководить крупнейшей стройкой мира!
— Вы имеете в виду площадь перед собором Святого Петра? И вы готовы этим довольствоваться? Пустой площадью и парочкой колонн вокруг? Вы — крупнейший архитектор всех времен?! Да на два миллиона скуди можно город построить, и не один! Если хотите, давайте отправимся в Неаполь. Это ведь ваша родина, я не ошибаюсь?
— Да, верно, но там свирепствует чума. К тому же я человек семейный…
— Если уж вы взялись цитировать Библию, то вспомните слова Господа: «Если кто и приходит ко Мне и не возненавидит отца своего, и матери, и жены, и детей, и братьев, и сестер, а притом и самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником».
Она погладила Лоренцо по щеке.
— Два миллиона скудо! С ними вы превратите Неаполь в метрополию красоты, единственную в мире. Вы возведете вторую Атлантиду, целиком по вашему усмотрению! И тысячу лет спустя о вас будут говорить: Бернини, демиург, архитектор мира, зодчий новых времен!
Донна Олимпия вплотную приблизилась к нему — губы ее почти касались его. Эта женщина парализовала его волю, но Лоренцо еще пытался обороняться.
— Ты и я, — продолжала шептать она, — мы ведь созданы друг для друга. И любим друг в друге то, что ощущаем в себе: величие, силу, могущество. Не нам растранжиривать жизнь по мелочам!
Внезапно Лоренцо ощутил, как в нем просыпается мужчина. Два миллиона скудо! Да и сама Олимпия еще весьма привлекательная женщина! Страсть в ее голосе, срывающееся дыхание, вздымающаяся в порыве чувств грудь — ни с чем не сравнимая амальгама привлекательности и достоинства. Лоренцо будто ощущал исходивший от этого взволнованного тела жар. Прижавшись к нему, Олимпия трепетала от охватившего ее желания. Лоренцо, закрыв глаза, поцеловал ее.
— Кавальере! Вам письмо! Только что велели передать!
Лоренцо резко повернулся. В дверях стоял Рустико, его слуга. С кривоватой улыбкой он протянул Бернини конверт.
— Вон отсюда! Чего ты врываешься без стука? — накинулась на него Олимпия. И тут же серьезным тоном бросила Лоренцо: — Оставьте это пока! Нам следует поторопиться!
Но Лоренцо уже разорвал конверт — он с первого взгляда узнал почерк. В письме было всего несколько строк. Пробежав их глазами, кавальере вдруг затрясся так, что едва не выронил письмо. Слуга, заметив это, осторожно ретировался, бесшумно прикрыв за собой дверь.
— Что там такое? — недовольно спросила Олимпия. — Дурные вести?
Лоренцо молча посмотрел на нее. Да, она права: он любил в других лишь то, что любил в себе. Но и в противном случае тезис этот соответствовал истине: что кавальере ненавидел в себе, то в тысячу крат сильнее ненавидел в других. Как ни парадоксально, не кто-нибудь, а сама Олимпия прояснила ему эту истину.
— Вон из моего дома! — дрожащим от возмущения голосом произнес он. — Сию же минуту! Вон!
— Что ты? Что с тобой? Ты что, шутить надумал? — Донна Олимпия попыталась улыбнуться, но улыбка вышла вымученной. — Уж не сцена ли это из твоего очередного комедийного опуса?
— Вон отсюда! — ледяным тоном повторил Лоренцо. Было видно, что он еле сдерживает себя. — Или мне позвать людей, чтобы они вышвырнули вас на улицу?!
— Так ты, оказывается, серьезно!.. — Донна Олимпия побледнела. — Но в чем дело? Что на тебя нашло?
— Вы мне отвратительны! Вы дрянь, мерзкая дрянь!
— И ты отваживаешься говорить такое мне? — прошипела она. — Мне? В глаза? Ах ты, несчастный комедиант! Ярмарочный лицедей!
От охватившей ее злобы Олимпия задыхалась. И вдруг голос ее стал тихим, едва слышным, глаза сузились, превратившись в две узкие щелочки, а взгляд их уподобился острейшим стрелам.
— Вам не следовало так поступать, кавальере. Не забывайте, у меня пока что остаются возможности уничтожить вас! Раздавить, как червяка! И поверьте, я сделаю это!
— Вы уничтожите меня? — Лоренцо потряс письмом. — Леди Маккинни написала мне. Ваша кузина не в Англии, в чем вы пытались убедить всех, она в Риме! И приглашает меня к себе!
— Кларисса… Значит, она все-таки вырвалась оттуда?
