А. Сахаров (редактор) - Александр III
– Папá! Тебе это так не пройдёт! – грозно пищал Миша, заслоняясь от воды ручонками.
Когда они вернулись, Мишу сейчас же переодели, и все пошли к завтраку. После завтрака император обычно занимался у себя в комнатах внизу, как раз под покоями Михаила. Устав читать бесконечные доклады и ставить на них резолюции, государь решил сделать перерыв. Он высунулся из окна, опёрся на локти и стал наслаждаться видом на Нижний голландский сад с ярким цветочным партером, обрамлённым низко подстриженным кустарником, на Верхний сад, куда вела каменная лестница, на мраморную Афину Палладу в самом центре сада.
Вдруг на голову и плечи императора обрушилась лавина воды. Он гневно взглянул вверх и увидел смеющееся лицо Миши, который держал рукомойник.
– Папá! – кричал Миша. – Папá! Вот мы и квиты!..
– Ах, озорник! – только и молвил, утираясь, Александр Александрович.
Попробовал бы кто-нибудь другой выкинуть с царём такую шутку – ему бы здорово влетело! Впрочем, никто бы и не осмелился проделать нечто подобное. Разве таким был Ники в Мишином возрасте? В бытность Александра Александровича ещё цесаревичем они как-то затеяли игру с Ники на яхте «Держава». На широкой палубе провели мелом черту и бросали обтянутые тканью диски. Так, чтобы как можно ближе докинуть их до черты, но не перебросить через неё.
Александр Александрович столь удачно забросил свою подушечку, что накрыл черту, и от этого пришёл в бурный раж:
– Ура! Я попал, попал!..
– Папá! Ты сошёл с ума! – вдруг истерично крикнул Ники.
Отец словно впервые взглянул на него и ужаснулся желтизне и вялости личика сына, его щуплости и худобе. «А ведь он пошёл в Минни, это её порода, мелкая и вялая!» – подумал Александр Александрович. Он встретил взгляд больших голубых, как и у его мамы, глаз Ники, и весёлое настроение словно ветром сдуло.
…Теперь они с Минни почасту говорили о том, что наследника нужно женить, пока он не избаловался. Ещё весной восемьдесят девятого года, когда сына Дяди Низи, Петра, обручали с дочерью князя Николая Черногорского Милицей, государь и императрица думали женить великого князя Дмитрия, сына дяди Кости, на её средней сестре, а Ники – на младшей. Но из этого ничего путного не вышло.
В том же году русский царь с наследником посетил Берлин по случаю кончины императора Фридриха III, отца нынешнего германского государя. Там Ники не шутя увлёкся принцессой Маргаритой, сестрой Вильгельма II. Несмотря на то, что Маргарита, по общему мнению, была нехороша собой, цесаревич утверждал, что страстно любит её. Всполошилась Франция. Военный агент в России генерал Мулэн заявил, что женитьба цесаревича на сестре германского императора оттолкнёт от Петербурга Париж. Биржа тотчас отреагировала падением курса французских бумаг. Сам Вильгельм, однако, не соглашался на свадьбу сестры. Внешним поводом послужило нежелание германского государя, чтобы Маргарита приняла православие, хотя вовсю распространялись слухи, будто Александр III готов уступить и якобы предлагал, чтобы принцесса не меняла веры. Так или иначе, но и этой свадьбе не суждено было состояться.
Тогда же, стараниями английской королевы-долгожительницы Виктории, была подготовлена ещё одна претендентка на руку цесаревича – принцесса Алиса Гессенская, сестра Эллы – Елизаветы Фёдоровны, жены великого князя Сергея Александровича. Под предлогом посещения сестры внучка королевы приехала в Россию и очаровала Ники, который занёс в дневник: «Моя мечта – когда-либо жениться на Аликс Г.» Однако и Александр III, и его Минни единодушно сочли её неподходящей для наследника, и тот смирился…
– Ники слабоволен, – заявила Мария Фёдоровна. – И я не желала бы, чтобы он всю жизнь сидел под германским каблуком!
Но к необходимости женить Ники царя подтолкнули события, связанные с кругосветным путешествием, в которое он отправил цесаревича.
Сам император потом корил себя, как мог он отпустить наследника с такой развесёлой компанией – кроме Жоржа (которому пришлось вернуться с полпути из-за обострения чахоточной болезни) в ней были генерал-адъютант Барятинский, сын греческого короля Георга I и племянник Минни Константин, оба крайне легкомысленные натуры и большие любители приложиться к бутылке. Да и молодые офицеры – конногвардеец князь Николай Оболенский, кавалергард князь Кочубей и лейб-гусар Евгений Волков – зарекомендовали себя как лихие кутилы и волокиты.
Удивительно ли, что все бражничали и мотали деньги вовсю. Да и на подношения восточным вельможам не скупились. Хотя в поездку государь приказал отпустить четырнадцать сундуков с подарками на двести пятьдесят тысяч рублей, очень скоро всё было роздано, и пришлось из Петербурга спешно отсылать новые сундуки.
А тут ещё – совершенно не к месту и не вовремя – журнальная статья, где восхвалялся русский флот, бранились англичане и говорилось, что придёт-де время – и мы покорим Индию. Император сделал выговор цензору и наложил резолюцию: «Верно, дельно сказано, но не время об этом рассуждать, так как цесаревич в эту минуту в Индии».
Как раз из Индии Ники прислал по-французски телеграмму, над содержанием которой бились и не могли его разгадать самые светлые умы:
ШЕСТЬ ДНЕЙ ЦЕЛУЮ БОЛЬШОГО КОТА
После долгих размышлений царь пришёл к выводу, что Ники был просто пьян, но тут телеграмму поглядела фрейлина Минни Козлянинова и прочла её на русский лад:
SIX JOUR BAISE GROS CHAT
To есть:
СИЖУ БЕЗ ГРОША
Государь очень гневался, но повелел выслать путешественникам ещё денег на их содержание. А дальше – нелепая кровавая история, подробности которой скрыли от императора. Японский посол в Петербурге Ниссу сперва лишь ограничился сообщением, что наследник получил удар по голове самурайским мечом.
12
Всё это случилось, как было сказано в шифрованной депеше, присланной из Токио, в воскресенье 23 апреля 1891 года, в два часа дня, в городе Оду, известном своими притонами. В депеше утверждалось, что цесаревич серьёзно ранен. Когда Ниссу разбирал по шифру депешу, то первым словом было: «attentat»[168], отчего он очень смутился и тотчас послал сказать министру иностранных дел Гирсу, что вечером будет у него. Депешу расшифровали до конца лишь к одиннадцати вечера. Но так как император находился в Гатчине, то Гирс не решился сообщить ему столь поздно о несчастье. Всю ночь ни он, ни Ниссу не сомкнули глаз. Наконец под утро пришло новое сообщение, где говорилось, что рана наследника не опасна, что череп затронут, но не глубоко.
От Гирса слухи поползли по Петербургу, стремительно обрастая подробностями и домыслами. Судачили, что император строго-настрого наказал наследнику не посещать японские капища, где собирались религиозные фанатики, не заходить в сомнительные заведения с гейшами. Однако будто бы Николай Александрович в компании молодых офицеров несколько раз ездил в древнюю столицу Киото, и не только для обозрения храмов.
Конечно, легче всего осудить порывы ветреной молодости! Ведь не секрет, что неподалёку от порта Нагасаки, в деревне Инасса, некая вдова по имени Омати-Сан содержала ресторан с русскими поварами, сама свободно говорила по-русски, играла на пианино и на гитаре русские песни, угощала гостей крутыми яйцами с зелёным луком и свежей икрой и создала в своём заведении атмосферу типично русского трактира, который мог бы занять место где-нибудь на окраине Москвы. Но кроме того – и это самое главное, – Омати-Сан знакомила русских офицеров, не требуя за свои услуги ровно никакого вознаграждения, с временными японскими «жёнами», на что морской министр России смотрел сквозь пальцы.
Бывал и живал там – в миниатюрном домике с крошечным садиком, миниатюрными деревьями, маленькими ручейками и микроскопическими цветами – и кузен императора, молодой красавец великий князь Александр Михайлович. Отчего путь туда мог быть заказан и наследнику российского престола? По слухам, цесаревич не раз приезжал в Инассу, переодевался в кимоно и проводил время с японками, о которых восторженно отзывался как о лучших в мире женщинах. Слухи слухами, но ведь дыма без огня не бывает. И вот оно, драматическое продолжение.
Третье апреля 1891 года стало несчастным для России днём, который отозвался через четверть века громовым эхом Цусимы и Мукдена. В истории нет ни бессмыслиц, ни случайностей. И по отношению к истории нелепо и глупо употреблять сослагательное наклонение: «если бы…». Факт остаётся фактом, что именно с этого апрельского дня Николай Александрович возненавидел дальневосточных соседей, презрительно именуя их «косоглазыми япошками».
А начинался день прекрасно…
Цесаревич очень подружился за время кругосветного путешествия с королевичем Греческим и Датским Георгием. Впрочем, они сблизились ещё раньше, когда император пожаловал Георгия почётным званием офицера русского флота. Наследник и королевич совершили тогда на военном корабле «Орлов» плавание из Петербурга в Копенгаген. И внешностью, и по натуре они были полной противоположностью: цесаревич – ниже среднего роста, королевич Греческий – великан; Николай Александрович – натура пассивная, созерцательная, Георгий – волевой, страстный. Но недаром говорят, что крайности сходятся. И кузены в течение всего путешествия жили, что называется, душа в душу.
