Валентин Гнатюк - Святослав. Болгария
Молчал и воевода, стараясь уложить в голове всё, что вдруг услышал.
«Этот пройдоха действительно ведает всё, и он такой же купец, как я огнищанин, – думал вмиг поникший воевода. – А вдруг это проверка хитрого Ворона? Хотя вряд ли, жить среди русов со своими мыслями в сердце легко – если ты ничем не выделяешься среди прочих и открыто не выражаешь несогласия, все думают, что ты такой же. Если бы начальнику Тайной стражи было всё это ведомо, он бы давно сказал, а вот Тайная византийская служба…»
– Чего же ты хочешь или, вернее, те, кто тебя послал? – опустив могучие плечи, обронил Свенельд.
– Ничего такого, что могло бы повредить тебе. А сейчас прощай, когда будет нужно, я найду тебя, мы верим в твою мудрость и прозорливость. Клинок оставь себе, как залог нашей дружбы и взаимопомощи, – улыбнулся купец и снова, угодливо улыбаясь и кланяясь, покинул двор воеводы.
Конница под началом Свенельда готовилась к возвращению в Переяславец. Поредевшие полки собирались перед градом. Воины в последний раз проходили по Доростольскому Торжищу, приобретая необходимые припасы.
В суете сборов озабоченный Свенельд краем ока заметил мелькнувший раз и другой знакомый лик ромейского купца. Неприятный холодок коснулся шеи и растёкся промеж лопаток. Они опять встретились как бы невзначай, купец стал угодливо предлагать «достопочтенному архистратигосу» свой товар, и они отошли в сторону. О чём говорили купец и воевода, не расслышали даже стоявшие поодаль охоронцы, потому как Свенельд сделал им знак оставаться на месте. Вернувшись с хмурым челом, воевода подозвал старшего охоронца и о чём-то тихо и коротко распорядился, указав очами на уходившего прочь купца. Меж тем угодливая улыбка исчезла с чела ромейского гостя, стать его выпрямилась, движения стали быстрыми и точными, как у хищника, а рука незаметно скрылась за отворотом дорогой одежды. Из толчеи человеческого водоворота за ним последовали три крепких мужа, видимо тайные охоронцы. На небольшом отдалении друг от друга они прошли сквозь людскую толпу, ловко уклоняясь от гружёных возов и могучих воинов, несущих на плечах тюки с паволоками и разной другой поклажей. Внизу у самой дороги купца дожидались два воза, крытые сверху парусиной, на манер скифских кибиток. Находившиеся подле помощники уже всё собрали и только ждали возвращения хозяина. Рядом гарцевали двое верховых. Едва купец с тремя охранниками скрылись под парусиной, как возы тронулись прочь от града. Через некоторое время два всадника на тонконогих арабских конях вихрем умчались от возов к стоявшему в полугоне от Доростола лагерю византийской армии, а возы двинулись в другую сторону, к холмистым лесным угодьям.
Десяток конных охоронцев Свенельда настиг возы на дороге, когда она из живописной долины собиралась нырнуть в сбегающий по склону лес. Заметив погоню, купец приказал вознице прибавить ходу, а сам вдруг юрким ужом скользнул в кусты. Вслед за ним один из его спутников с криком: «Я должен быть с тобой, я отвечаю за твою жизнь перед…» – бросился за купцом.
Внизу по дороге громыхали полупустые возы, их настигали конники россов, а Каридис и его неотлучный охоронец карабкались всё выше по склону. Они торопились, тяжело дыша и часто оглядываясь. Каридис понимал, что россы уже настигли возы и обнаружили его отсутствие под парусиновым пологом. Эти крепкие выносливые воины, наверное, уже близко. Беглецы затаились, чтобы отдышаться. В самом деле – сзади послышались голоса преследователей. Между тем вверху уже виднелась небольшая сторожка прилепившегося к скале заброшенного монастыря. Оба беглеца, ринувшись по узкой каменистой тропе, стремглав вскочили в крохотное, но прочное деревянное строение с узкими окнами-бойницами. Четверо россов, тяжело дыша, окружили почерневшую от времени постройку из толстых дубовых брёвен. Могучий десятник подошёл к маленькой двери и с силой навалился на неё. А в следующий миг отскочил, зажимая сочащуюся кровью рану на правой руке.
– Он достал меня ножом в щель между досками, – рассерженно ругнулся могучий десятник.
От злости он несколько раз изо всей силы ударил ногой, но старая дубовая дверь не поддалась. В это время подоспели ещё четверо воинов, что пошли наперерез беглецам.
– Он здесь? – спросил один из подошедших.
– Да, но крепко заперся, нужно найти бревно и выбить дверь.
– Постойте, – неожиданно прозвучал за спинами воинов голос на хорошем словенском.
Русы обернулись, мгновенно обнажив клинки. На тропе стояли трое помощников византийского купца. Тот, что говорил словенской речью, успокаивающе протянул перед собой раскрытые длани и дружелюбно молвил:
– Наши владыки заключили мир, и нам не стоит идти против их воли. Скажи, воин, наш купец тебе нужен живым?
Десятник внимательным взором окинул крепкие стати византийцев, но ничего угрожающего в их поведении не заметил, да и восемь опытных воинов против троих помощников купца…
– А тебе какое дело? – насторожённо спросил десятник.
– Дело в том, что у нас к этому купцу, – византиец кивнул на дверь сторожки, – тоже имеются свои счёты. Думаю, наши цели здесь совпадают. Поэтому позволь, мы окажем помощь… – Византиец, оглянувшись, что-то приказал одному из соратников.
Тот быстро стал спускаться вниз, а через некоторое время вернулся, бережно неся в руках две узкогорлые небольшие амфоры.
– Ты что, собрался выманить его вином? – удивился десятник, прикладывая к ране на руке лист подорожника.
– Отойдите подальше, – приказал снова на словенском византиец, потому что его подчинённые сделали это сами, без команды. А молодой, что принёс амфоры, принялся высекать огонь из кресала на походный трут.
Десятник переглянулся со своими воинами, и они, чуть помедлив, тоже отошли от сторожки, став подле вражеских изведывателей, держа наготове оружие и с любопытством наблюдая, чего же затеяли византийцы. Вот старший махнул рукой, молодой зажёг просмолённую вервь, что свешивалась из запечатанного горла, и тут же с силой бросил странный горшок в дверь сторожки. Он вдребезги разлетелся, ударившись о почерневшие брёвна чуть выше двери. Густое маслянистое содержимое сосуда, оказавшись на свободе, расплескалось тягучими брызгами, и тут же жарко вспыхнуло от горящей верви, быстро растекаясь вниз огненными струями. Вторая амфора, по указанию старшего, полетела в узкое окно, при этом она повернулась в полёте так, что верх и низ разбились, ударившись о край узкой щели, а огненное содержимое, частью разбрызгавшись, влетело внутрь. Оттуда послышался душераздирающий человеческий вопль. Сухое старое дерево быстро разгоралось. Вскоре вся сторожка полыхала огромным кострищем, и воины, прикрывая очи, отступили ещё дальше, столь нестерпимым стал жар от дубовых кряжей.
– Каюк ромеям, – промолвил один из россов. – Жар такой, что до завтра подойти нельзя будет…
– Ну не будем же мы ждать до завтра, да и зачем, на обгоревшие кости поглядеть? – возразил второй.
– Верно, братья, повеление воеводы мы исполнили, пора возвращаться, наши-то, может, уже из Доростола вышли, ещё нагонять придётся, а с византийцами у нас точно мир, так что пошли! – И русы спустились вниз к своим лошадям, оставленным под присмотром двух молодых содругов.
Византийцы, постояв ещё немного у горящей сторожки полуразрушенного монастыря, перекрестились, то ли благодаря Бога за помощь, то ли поминая сгоревших заживо собратьев, и устало двинулись к оставленным внизу возам. Дело было сделано, и об этом следовало немедля доложить начальству.
После снятия осады с Доростола дружина Святослава – часть сушей, а большая часть на лодьях – двинулась вниз по реке.
В подтверждение заключённого договора, большая часть византийского флота также снялась с якоря и пошла к устью Дуная. При входе в Понт почти все корабли повернули к полудню, направляясь в греческие порты. Только две небольшие вёрткие галеи, отделившись от прочих, повернули к полуночи, держа путь к скифскому Борисфену. На одной из галей в окружении телохранителей и толмача, владеющего языком панчинакитов, плыл епископ Феофил.
Меж тем русские лодии стали в заливе невдалеке от Переяславца. Оставшиеся в живых воины Святослава – израненные, исхудавшие и обессиленные – были довольны тем, что смогли переломить противостояние и заставить гордых ромеев вместе с их гонористым маленьким императором и впредь платить дань Руси, как она платила Олегу и Игорю, а также снабдить провиантом на дорогу и многочисленными дарами на каждого воина с учётом всех погибших. Большинство дружинников считали, что покидают Русский остров не навсегда – они знали своего князя и были уверены, что пройдёт лето или два и, восстановив силы и обучив новых воинов, русы придут и вернут землю предков, щедро политую теперь и их кровью. А пока они отдыхали, отсыпались, приводили себя в порядок, готовясь к возвращению домой, шли чего-нибудь прикупить на Торжище. Торговля быстро расцвела, и те же греческие купцы заполонили переяславские лавки всяческими товарами. Они знали, что русские воины получили богатую добычу, и потому каждый из них мог быть добрым покупателем.
