Во дни усобиц - Олег Игоревич Яковлев
Где-то на севере, в Татрах, грохотали камнепады. Грозно дыбился, щерясь пенным оскалом волн, стремительный Грон, вода заливала низины, было неуютно, тоскливо, так, что хотелось бежать из притихшего после летнего разноязычья и многолюдства Эстергома. Бежать на север или на запад, в леса и горы, но не на восход, не в унылую безрадостную пустыню-пушту.
На Блатенском озере устроили большую королевскую охоту, весь двор с вельможами, баронами, рыцарями, пажами и оруженосцами раскинул на лесной опушке разноцветные, богато убранные шатры. Ржали кони, трубили рога, лаяли псы. Травили зайцев, лис, стреляли уток, кое-кто ходил и на дикого кабана.
Талец, хоть и не лежала у него душа к этим ловам, к пустой похвальбе и безрассудному молодечеству, не мог отказать королю и вельможам. Вместе со всеми скакал он по лесу за быстроногим оленем, прорубался с мечом в руке сквозь лесную пущу, затаившись в приозёрных камышах, выслеживал дикие утиные стаи.
Коломан, сославшись на больную ногу, остался в столице, Авраамка ещё не вернулся из Киева, король Ласло подолгу отлёживался у себя в шатре, и как-то так получалось, что всё чаще оказывался Талец среди мадьярских дворян и баронов. Ездили, беседовали о малозначительных вещах, обменивались шутками, остротами, стреляли дичь.
И всё бы ничего, благо и дожди мало-помалу утихли, да вот стал вдруг Талец ощущать на себе любопытные настойчивые взгляды старшей королевской дочери – Пириссы.
То во время лова как бы невзначай глянет на него златокудрая девочка-королевна, то на пиру словно кольнут его выразительные чёрные её глаза, которые иной раз покроются туманной дымкой совсем взрослой грусти, а порою засверкают озорством юного, не знающего ни в чём отказа весёлого чертёнка.
В тот день Талец, в наброшенном поверх кольчуги алом плаще тёплого сукна без рукавов, с завязками на шее и серебряной застёжкой у плеча, пустив коня шагом, выехал из леса прямо к каменным руинам старинной крепости.
Громко каркая, взмыл с оконца толстой приземистой башни чёрный ворон. Царило в крепости безлюдье, внутренний двор зарос травой, остатки печей с закопчёнными трубами одиноко торчали над полусгнившими и обугленными брёвнами домов. Вот вроде улица была – а вроде и не улица вовсе, вон впереди вросший в землю тын – верно, были чьи-то хоромы, – вон пересохший колодец с потемневшим от времени журавлём.
«Крепость князя Прибины! – догадался Талец, вспомнив один давний уже рассказ Авраамки. – Ну да. Верно, тако и есь».
Более двух сотен лет назад, когда не было и в помине в здешних местах угров и жили на блатенских берегах славянские племена, был князь Прибина, стояли каменные и деревянные города-крепости, цвела торговля, гремели молоты в кузнях, а на капищах старики-волхвы приносили жертвы древним богам. Было велико и богато Блатенское княжество, князь Прибина отбил натиск хищных франков и обров, а в главном городе своём – Блатенграде – принимал посланцев гордой Ромеи и мало кому ведомого тогда далёкого Киева.
Но ничто не вечно на земле – погиб в бою Прибина, выпал меч из окостеневшей десницы, и славное княжество его сначала подчинили себе князья соседней Моравии, а полстолетия спустя обратили в руины города и сёла вырвавшиеся смерчем из степей Востока косматые кочевники-угры.
И вот царит вокруг безлюдье, запустение, только бродяга-ветер проносится над каменным безмолвием да ворон вещий каркает – он один знал ещё двести с лишним лет назад, что так будет, что иного нет.
Немного жутковато стало Тальцу посреди мёртвого города, он тронул боднями коня и через надрывно заскрипевшие ржавые ворота вынесся из крепости на вольный простор.
Уже въезжая в лес, заметил он вдали всадника в ярко-изумрудном плаще. Всадник пустил своего мышастого скакуна в галоп, что-то кричал, махал рукой.
Талец круто остановился. Он с изумлением узнал королевну Пириссу.
– Воевода Дмитр! Подожди! Поедем вместе! – Девочка запыхалась от быстрой езды, упругие щёки её пылали румянцем, она смахнула выступившие из-под шапочки с парчовым верхом капли пота.
– Крулевна! Ты здесь одна?! Где ж твои слуги?! – хмурясь, со смутной тревогой спросил Талец.
– Не знаю. – Пирисса недовольно скривила губы. – Наверное, отстали. Я гналась за зайцем, а когда оглянулась, вокруг не было никого. Кричала, звала, но никто не ответил. Сначала я испугалась, а потом увидела старую крепость и тебя. Когда ты рядом, мне ничего не страшно!
– Ну, коли так, надо к лагерю нам вборзе ворочать. Верно, уж хватились тебя, ищут. Поспешим же.
Они помчали вдоль леса. Впереди серебристо-тускло блеснуло озеро.
– Вот и брег. А за лесом – стан крулевский. Невдолге ехать, – сказал Талец.
– Давай поедем медленней, шагом. У меня кружится голова, я устала, – попросила королевна, снова надув свои пунцовые тонкие губки.
Въехав по тропке в лес, Талец и Пирисса придержали коней.
Голые чёрные грабы, буки, вязы встречали путников неприветливым покачиванием сухих ветвей. Вот проглянул на пригорке весь поросший мхом патриарх-дуб. Как руки сказочного чудища, широко, во все стороны разбросал он могучие разлапистые ветви. Талец невольно улыбнулся. Дуб был не страшный, не злой, а какой-то смешной и добродушный в моховом своём убранстве.
– Чему ты улыбаешься, воевода Дмитр? – стрельнула Тальца озорными чёрными, чуть с раскосинкой глазками королевна. – Или смеёшься над глупой девчонкой? Или вспомнил что-нибудь?
– Нет. На дуб глядел. Смешной, как старец-лесовик. Величается, грозным хощет быть, а сам…
– Странный ты человек, Дмитр. – Пирисса засмеялась. – А я вот еду и не замечаю, где нахожусь. Не вижу ни дубов, ни грабов. Отвлекаюсь, думаю совсем о другом. Вот вспомнила недавний турнир. Как надевала тебе на голову венок победителя. Ты такой смелый, такой отважный воин! Я была восхищена!
– Турнир сей, крулевна, – игрище, забава. Невелика смелость – деревянным остриём супротивника в щит тыкать. Вот на рати, в гуще сраженья – там иное.
– Да, там страшней, – согласилась королевна. – Но посмотри-ка. Какая милая полянка! Я хочу спешиться и отдохнуть. Помоги мне сойти с коня.
Талец спустился наземь, подставил руки, готовясь её поддержать, но девичье тело вдруг скользнуло к нему, лёгкие длани обхватили его за шею, Пирисса с весёлым визгом повисла на Тальце и повалила его навзничь на траву.
Перед глазами его мелькнуло разорванное цветастое платье и бесстыдно обнажённая девичья грудь. Трепетные жаркие уста коснулись его лица. На какой-то миг овладел Тальцем бешеный искус плоти, внутри у него заклокотал неистовый пожар страсти, он ответил на поцелуй Пириссы, но затем, превозмогая свой животный плотский тупой порыв, своё мгновенно полыхнувшее яркой искрой чувство, отринул, оттолкнул от себя
