Семко - Юзеф Игнаций Крашевский
Отец Ангел, сам великополянин, родственник Наленчей, умел дать хороший отчёт обо всём. Однако из монастырского окна дела страны он, может, видел иначе, чем другие его собратья.
– Станет ли князь Мазовецкий королём? Не знаю. Приговоры Провидения – непредсказуемы, – говорил он, – но явно для меня то, что малополяне, паны краковские, боятся Семко, чтобы при нём Великопольша снова не взяла над ними вверх, а со временем и столицы по-старинке в Познань не перенесла. Архиепископство уже у нас… тогда Малопольша стала бы действительно маленькой. Наш пастырь держится с Мазуром, но если малополяне мешают ему получить корону, и он легко согласится на другого. В день сошествия Святого Духа приезжает предназначенная для нас принцесса, только тогда вещи прояснятся. Великополяне хотят дать ей в мужья Семко.
– Но, – прервал Хавнул, с сильной заинтересованностью хватающий каждое слово монаха, – я слышал, что у королевы есть уже давно обручённый с ней будущий муж, Вильгельм Австрийский.
Отец Ангел пожал плечами.
– У нас все соглашаются только с тем, чтобы сделать королём такого, который мог бы у нас жить и править. Австриец же сидеть тут не может.
– Стало быть, Семко? – прервал Хавнул.
– Не знаю, – скромно ответил монах, – но боюсь, как бы его малопольские паны не сместили. Они боятся его, у них есть сила и хитрость. Мне кажется, что они затянут дело и приведут на трон кого-нибудь со своей руки.
– Но кого же? – спросил староста.
– Один Бог знает. Выбор будет зависеть от них. Первое условие – чтобы сидел в Кракове, сам управлял и никому губернаторство не доверял. Оно всем опротивело.
Ещё несколько вопросов задал любопытный Хавнул и видно было, что ум был чем-то сильно занят. Он думал, вздыхал, уставил в пол глаза, был взволнован больше, чем обычно. Из этого монахи заключали, что на его плечах лежало какое-то важное дело.
Действительно, Хавнул ходил, обременённый странной мыслью, которая упала на его душу, как луч с неба, во время богослужения, именно, когда отец Павел радостно пел: Аллилуя. Он услышал в себе некий таинственный голос, который, казалось, говорит: «Встань и иди, веди Ягайллу креститься и на польский трон, объединённый с Литвой».
Это казалось ему дерзким, неразумным, почти ребяческим и невозможным, но теперь, слушая повести отца Ангела, он начинал предвидеть, что этот брак мог бы осуществиться, что это был, может, единственный способ вынудить Ягайллу, которого любил, принять христианскую веру. А в его душе постоянно звучало с пасхальным Аллилуя: «Встань и иди, встань и веди своего пана на крещение и на трон».
Эти слова осаждали его, звучали в его ушах, не давали ему ни о чём другом думать, ничего понимать.
– Встань и иди, – говорил внутренний голос.
Со смирением благочестивого человека Хавнул сопротивлялся этому искушению, считая себя недостойным призвания к этому великому делу.
Крестить Ягайллу, сделать его равным другим христианским монархам – было тайным желанием всей его жизни. Теперь для этого открылось поле. Две соединённые вместе короны против ордена! Из них двоих вырастет непобедимая сила. Опьянённый этой мыслью, Хавнул выехал, попрощавшись с монахами, направляясь прямиком в замок, к себе домой. Там он закрылся с мыслями, которые не давали ему покоя.
– Встань и иди! – повторялось в его душе.
Это был как приказ свыше, как глас Божий, он имел силу, сопротивляться которой Хавнул не мог.
Ягайлло, который, если не был на войне, почти всегда сидел в лесу на охоте, и сейчас его в Литве не было. Из братьев двое жили где-то на Руси, другие были рассеяны по замкам. Только старая королева с дочками молилась и вздыхала в монастыре в своих теремах.
Ближе к вечеру, не в силах уже сдержаться, он перекрестился, вздохнул и пошёл к великой княгине.
Именно, когда он проходил дворы, около святого алтаря Литвы отмечали какой-то торжественный весенний праздник. Дым огромным столбом взметнулся в воздух, зазвучали песни, а люди в зелёных венках проскальзывали около стен.
Хавнул поглядел в ту сторону, на ещё живое идолопоклонство, имеющее там своих священников, вещунов и благочестивых последователей. Он задумался над тем, какая сила была нужна, чтобы повергнуть это старое здание, ушедшее корнями глубоко в землю.
У двери великой княгини, боясь прервать какое-нибудь богослужение, он остановился, объявив о себе через слугу.
Молитвы только что кончились. Старая Юлианна, которая ходила мало, потому что сил ей не хватало, уже сидела в кресле с чётками в руках. Она довольно любила старосту, хотя ревностной русинки не нравилось, что он исповедовал один обряд с крестоносцами.
Хавнул начал с вопросов о здоровье, вынужденный выслушивать обычные жалобы стариков, потом новости из Твери, из Полоцка и из Руси.
– У меня также были новости от ляхов, – сказал он, приближаясь к старушке и озираясь, нет ли поблизости слуг. – Если бы ваша милость соизволили меня выслушать, я мог бы вам многое рассказать. Меня давно мучает мысль, которую хочу вам поверить, так она меня охватила.
Юлианна слушала, опираясь на руку.
– У поляков нет короля, – сказал живо Хавнул, – у них будет только молодая королева, девочка-подросток. Для неё должны искать мужа, а для себя короля.
И староста внезапно воодушевился.
– А! А! Милостивая пани! На этом троне посадить бы нашего пана, и объединить два государства и всей этой мощью ударить на крестоносцев!
Юлианна немного привстала, покачала головой, задумалась, по её губам скользнула улыбка недоверия.
– Человече! – сказала она. – О чём ты мечтаешь? Разве это может быть? Они не захотят его королём взять! Долгие века мы были с ними врагами. Русь тоже с ними враждует… Это другой свет, и это другой… Мы молимся иначе. Для Ягайллы жену и власть нужно искать на Руси. Там нам креститься, завоёвывать и продвигать границы.
Хавнул спокойно дал ей говорить.
– Ваше величество, – сказал он тогда, когда она замолчала. – Победить и вынести всех князей на Руси, чтобы завоевать себе обширное государство, будет трудней, чем под крестом Христовым обьединиться с Польшей. Тут для Ягайллы без войны, без труда, без врага готовый трон, молодая жена, сильное государство и храброе войско, чтобы справиться с Орденом.
Великая княгиня, не отвечая, надолго погрузилась в мысли. Ей нужно было свыкнуться с этой мыслью, такой новой, которой никто никогда допустить не смел.
– Но они приведут туда Семко! – сказала она.
– Не все, – живо ответил Хавнул. – Именно те, у которых больше силы и ума, боятся его и не хотят. Им Литва так же нужна, как нам Польша. А! Если бы
