Валентин Рыбин - Азиаты
— Пусть подойдёт… Примите у него фирман…
Голицын приблизился, расшаркавшись, поклонился и доложил о своём прибытии ко двору персидского повелителя.
— Принцессу почему с собой не привёз? — без шуток спросил шах. — Слышал я, принцессу вашу сватают короли французские и немецкие, вовсе не заботясь о том, что подумаю я.
Голицын знал о слухах насчёт сватовства Елизаветы персидским, шахом: тот же Джелюль намекал ему на это, когда приезжал в Астрахань, сопровождая посольство шаха в Санкт-Петербург. Но сейчас Надир-шах недвусмысленно требовал к себе русскую принцессу. Не зная, что и сказать повелителю Персии, посланник развёл руками и, кажется, Надир-шах понял, что Голицын всего лишь бывший астраханский губернатор, а теперь, посланник, и не ему решать интимные дела русский принцессы.
Братищев переводил вопросы шаха и ответы на них. Беседа походила больше на пристрастный допрос — Голицын вспотел, по его лицу струился пот. Князь утирался платочком и доставлял шаху своими усердными, жестами великое удовольствие. Нервы у шаха явно пошаливали — голос его срывался, руки слегка тряслись.
Не было в нём того величия, о котором так много говорилось в простом народе. Шах касался самых мелких неурядиц, кои возникли в последние годы между Персией и Россией, и заявлял о них, словно бы речь шла о делах значимых.
— В Кизляр к русским бежали армяне и грузины, — сердито выговаривал Надир-шах. — Двести восемьдесят дворов принял ваш комендант. Но они — мои пленники… Ты, господин посланник, выйдя от меня, поедешь в Кизляр и пригонишь сюда моих людей.
— Ваше величество, я должен снестись с губернатором Астрахани и поставить в известность коллегию иностранных дел…
— Хитрая лиса, разве тебе не говорили об армянах и грузинах, когда ты сидел в Астрахани в губернаторском креслет?! — Шах приподнялся, опершись на подушку. — Но только ли армяне и грузины прячутся у русских? Где сто девять лошадей, угнанных гребенскими козаками?
— Ваше величество, астраханский губернатор, статский советник Татищев, принимает особое усердие, дабы вернуть вашему величеству лошадей, — отчаянно оправдывался Голицын.
— Где ваш русский хлеб для моих воинов, где кони для них? Я один воюю против вассалов турецкого султана, я один преследую Дауд-бека по кавказским горам… Я теряю коней, и у меня нет продовольствия, а Россия не может дать моим солдатам даже чёрную корку хлеба! О, Аллах, где справедливости…
Голицын ушёл от Надир-шаха оплёванный и угнетённый мыслью: «Войны с шахом не миновать, если не выполним всех его притязаний!» Тут же велел готовить шкоут к отплытию, и рано утром подался в Астрахань, развернув паруса против холодного северного ветра. В России, уже, по всему видно, выпал снег. Подумал Голицын с тревогой: «Назад морем не вернёшься — замёрзнет. Не пришлось бы добираться на лошадях, а то и хуже — верблюдах?!» Пожалел князь, что сменил губернаторскую службу на дипломатическую: «Татищеву-то, небось, спокойней живётся». С палубы князь рассматривал в подзорную трубу дагестанский берег: поначалу видел лишь голые скалы да облака над ними, а ближе к Астрахани показались вдали движущиеся кончики и пешие. То ли шах полки свои подтягивал к Астрахани, то ли всё ещё терские казаки, не успевшие оставить крестовый перевал, продвигались к Кизляру. В Астрахани, когда ступил со шкоута на дощатый помост, сразу и выяснил, что за люд прёт недуром на север. Вице-губернатор, выслушав Голицына, сообщил со вздохом:
— Гиблое дело, ваше превосходительство. В вашу бытность губернаторства сих мест андреевцы, аксайцы и костиковцы требовали в случае нашествия персов переправить их вместе с детьми и жёнами за Терек — вот и пошли они, не дожидаясь приказа… Но это ли главное? Беда в ином: посольство шахово из Петербурга возвращается, в Астрахани ныне сидит, как бы не зазимовало — корми их тогда, а самоим жрать нечего. Дюже недовольны персюки — не сладилось у них дело с царским двором, едут не солоно хлебавши. Слонов отдали, коней породистых, а взамен одни обещания…
— Татищев ныне где? — спросил Голицын, садясь в коляску.
— Василий Никитич с Кольцовым да Бахметьевым на усмирении калмыцкой драни. Гоняются за ними постелям почём зря. Две бабы промеж собой дерутся — Дарма-Бала да Джана — а по всей Калмыкии перья летят… Губернатор наш так вовлёкся в дела калмыцкие, что и в Астрахани не показывается.
— Дождётся, что Надир-шах схватит его вместе с калмыками где-нибудь, а мы и знать не будем. Рядом уже персы… Тревогу надо бить.
Вице-губернатор повёз посланника на гарнизонный двор, в квартиру для привилегированных господ. Голицын попросил:
— Время не тяни, полковник, посылай людей за Татищевым: надо Надир-шаха задобрить чем-то, чтобы спесь с него снять. Хорошо бы до наступления холодов лошадей ему на продажу отправить. Обещал я ему табун калмыцких коней пригнать под Дербент.
— Будешь, Михаил Михайлович, губернатора ждать, что и до весны прождёшь. Поезжай сам в степь — я тебе провожатых дам.
Вскоре отправился Голицын с сотней казаков на Маныч, где, по последним сведениям, Татищев находился Пять дней по запорошённой степи ехали конники, ночуя в разорённых калмыцких улусах. Отыскали губернатора у туркмен на Калаусе. Джигитов Берек-хана Татищев присоединил к отряду донских казаков атамана Краснощёкова. Слава Богу, хан туркменский и атаман донской были знакомы ещё со времён Персидского похода Петра. Великого, так что сразу нашли общий язык. Голицын после пятидневного перехода по степи души не чаял от встречи с Татищевым, в объятия к нему кинулся:
— Спасай, Василий Никитич, брось ты этих калмыков: они сколько живут на земле, столько и дерутся без передыха. Какая разница царскому двору, кто из тайдшей на калмыцкий трон сядет. Да слови первого попавшегося нойона или зайсанга, возьми с него шерт и пусть себе сидит — головой вертит. А нынче нам не столько калмыки нужны, сколько их вислобрюхие лошадки. Надир-шаху я обещал пригнать табун калмыцких коней — без них не будет ходу в Дербент, к месту моей резиденции..
Сели за чаи, за обед сытный, поведал Голицын о всех требованиях и угрозах Надир-шаха. Татищев, помня об инструкциях императорского двора насчёт персидского владыки и понимая, что далеко отошёл от персидских дел, сразу и решил:
— А что, Михаил Михайлович, калмыков мы поразогнали, а табуны их на дикой воле у кавказских гор бродят. Ты, Берек-хан, пошли своих джигитов — пусть, калмыцких лошадей пригонят на Куму, а оттуда прямым ходом в Дербент их перегоним.
— Вах, Василий Никитич, поссоришь нас с калмыками — житья потом не будет. С Цереном я дружил, с Дондук-Омбо завсегда ладил, а дед мой ел-пил с самим Аюк-ханом. Расстроишь дружбу нашу — плохое дело сотворишь… — Берек-хан молитвенно сложил руки на груди.
— Не бойся, Берек-хан: за лошадей я сам перед калмыками ответу, — пообещал Татищев. — Персы — наша общая беда, совместными силами будем помогать им. Ну, как обозлятся да накинутся на калмыков и туркмен, тогда не только лошадей, но и пожиток своих не соберёшь — всё сожгут да растащат…
Собрал Берек-хан джигитов на тахту. Сели в круг с юз-баши и десятниками приехавшие из-за Каспийского моря сын хана Арслан, брат Мурад-ага, кузнец Теймир, детина восьми пудов весом; Джигиты на смех его подняли:
— Хай, Кеймир-батыр, сядешь на инера — спину сломаешь! Сядешь на верблюдицу — сразу она обделается, не шагнёт.
Берек-хан сказал тихонько:
— Если я посылаю кузнеца с вами, то я знаю, что делаю. Теймир-батыр сядет на арбу, возьмёт с собой кузницу и поедет с тобой, Нияз-бек, на зимнюю ставку. Туда пригоним калмыцких коней, ковать там будем.
— Отец, разве они не подкованы? — усомнился Арслан.
— Старые подковы снимем, новые поставим, чтобы потом калмыки не говорили, будто это их кони. Тамгу на животы тоже прилепим.
— Вах, до чего дожили туркмены Берек-хана — пузатых калмыцких кляч себе присваивают! — воскликнул Нияз-бек. В эти дни, когда на Калаусе стояли донские казаки, он опять кичился своим казацким корнем, и сейчас к этому повёл речь. — Донской казак разве сядет на калмыцкую лошадь?
— Зато папаху нашу их атаманы носят! — гордостью выкрикнул Арслан.
— Ай, брось ты, — возмутился Нияз-бек. — Надоел со своей папахой.
— Сам губернатор подтвердит, что донские казаки шапку трухменку у нас взяли. Шапка-трухмен — не только завитки красивые, шапка-трухмен — это храбрость и геройство туркмен! Казаки хотят во всём быть похожими на туркмен! Я позову господина губернатора, он рассудит.
— Хей, сынок, я вижу, ты сделал господина губернатора своим близким другом, — одёрнул сына Берек-хан. — Смотри, чтобы не сбил он с твоей головы трухменку!
Джигиты дружно засмеялись. Берек-хан подождал, пока они успокоятся, сказал внушительно:
