Юрий Хазанов - Лубянка, 23

Все это, понимаю, сплошные банальности, но ведь и «не убий» из того же ряда, а что мы с вами наблюдаем вокруг, леди энд джентльмены?.. Во всяком случае, я в своих писаниях очень стараюсь не быть максималистом. Не знаю, получается ли?

Нередко мы видим, что автор посвящает кому-либо свое произведение — с любовью, уважением, благодарностью. А не так давно я с некоторым недоумением обнаружил в конце одного романа портрет немолодой женщины и посвящение ей. Нет, не от автора, не от художника, даже не от издательства, а от того, кто помог автору выпустить книгу. По-современному говоря, от спонсора, то есть человека, который дал деньги. И адресатом посвящения была его собственная мать… Что ж, ничего не скажешь, трогательно, однако, по-моему, не вполне уместно.

Мне тоже захотелось выразить благодарность — правда, не в начале книги, как обычно, но и не в конце, который, надеюсь, еще для нее (и для меня) не пришел, а в самой середине, то есть в конце IV части. Благодарность тем, кто вольно или невольно, при своей жизни или после нее стал одним из действующих лиц моего затянувшегося повествования, моей затянувшейся жизни; тем, кто выпихнул меня на литературную тропу… Говорю сейчас не только, и не столько, о помощи прямой — советами, доброжелательным отношением, предоставлением работы, но о помощи косвенной — самим своим существованием. Они и понятия подчас не имели, все эти, давно уже бывшие, мальчишки и девчонки, живые и умершие — Петя Вилянский и Санька Даниэль, Нина Соколова и Катя Павлова, Лиза Охотникова и Цилька Вернер, Юра Хазанов и его брат Женя; Толя Панкратов и Жозя Буянер, Алик и Эльхан, Володя Уранов и Женька Минин, Маша Гельман и Андрюшка Макаров, Катя Ангелопуло, Ия Маяк, Мелик Вартанов… (Имя им — легион!) Они и понятия не имели, повторюсь, что их детство и юность я посмею использовать в «корыстных» целях — чтобы попытаться писать (и выдумывать) что-то о жизни. О детях и для детей. И для взрослых, коли захотят прочитать.

И не так уж мало мы с ними со всеми насочиняли: за двадцать с лишним лет после моих первых, приведенных в этой главе, литературных опытов, у меня вышло из печати около двух десятков собственных книг (общим тиражом примерно 1 миллион 300 тысяч экземпляров) и две, хорошие на мой взгляд, переводные книги для детей, американская и австралийская. (Тираж которых, с переизданиями, достиг полумиллиона. Да ведь и страна у нас была немаленькая.)

За последующие тоже примерно двадцать лет мне посчастливилось издать еще целых семь собственных книг — пять прозы и два сборника стихов. (Тиражом около семи тысяч. То есть приблизительно в 200 раз меньше по количеству экземпляров, чем в первые годы.)

Ну, что тут сказать? Конечно, приятно, что довольно большое число людей сумело когда-то прочитать мои детские книги и переводы. Но, честное слово, доволен я и тем, что в двести раз меньше читателей тоже смогли познакомиться с моими последними книгами стихов и прозы, в том числе с этими воспоминаниями. Между прочим, как сказал исландский прозаик Халдор Лакснесс: «Если вас прочитают хотя бы два человека, то вы уже прожили не зря». (За что, вероятно, и получил Нобелевскую премию по литературе.)

А уж если мои дерзкие надежды осуществятся и я сумею продолжить свои писания, то эти самые двое счастливцев, упомянутые Лакснессом, смогут в обозримом будущем узнать о дальнейших событиях, происшедших со мною, с нами, с нашей страной, и, в том числе, о новых увлечениях, дружбах и злоключениях; о путешествиях с Юлькой и Санькой по Кавказу, а с «капитаном Врунгелем» и его женами по всей стране; о поездках за границу, где тоже, как выяснилось, живут люди; и еще о том, что оказалось для меня страшнее, чем прошедшая война; из чего я (и не только я) выкарабкался не в лучшем виде и с немалыми потерями (душевными), а мой чертов скепсис еще больше укрепился…

На этом собираюсь проститься, но, чтобы хоть немного вас утешить, приведу слова писателя Гилберта Честертона, большого остроумца и тоже немалого скептика. Он сказал, что не следует думать, будто мир стал гораздо хуже — просто освещение нашей жизни стало намного лучше…

А теперь — до свидания.

Конец IV части