Кейт Аткинсон - Боги среди людей
Крылатая мгновений колесница, подумала она.{124} Нэнси слышала, как хлопают крылья, тяжело, с шелестом, будто мимо пролетает тучный гусь. Она чувствовала, что силы ее на исходе, и не могла ничего поделать.
— Вот твоя мама, она действительно играла великолепно, — добавила Нэнси, — а я всего лишь дилетантка. К тому же этюд очень трудный.
— На мой взгляд, ты играла прекрасно, — ответил Тедди; он лгал, и Нэнси это знала. — Когда я вошел, мне сразу вспомнился Вермеер.
— Вермеер? Почему?
— Есть такая картина в Национальной галерее. «Девушка у клавесина» — что-то вроде этого.
— «Молодая женщина, сидящая за клавесином», — уточнила Нэнси.
— Да, память у тебя, как всегда, безупречна.
— Так почему Вермеер? — повторила она.
— Потому что ты точно так же обернулась на стук шагов. Такое же загадочное лицо.
— Мне всегда казалось, что девушка на той картине смахивает на лягушку, — сказала Нэнси, а сама подумала, что девушка выглядит загадочной из-за приближения смерти.
— Разве та девушка у клавесина изображена не стоя? — спохватился Тедди. — Или я что-то путаю?
— На самом деле их две, и обе в Национальной.
— А девушка та же? — спросил Тедди. — И тот же самый клавесин?
Ну же, любимый мой, уходи, думала Нэнси. Перестань плести кружева разговоров, чтобы потом оглядываться в прошлое, прекрати ткать воспоминания. Оставь меня наедине с Шопеном. Она вздохнула, закрывая крышку рояля, и с напускной веселостью предложила:
— Может, чаю?
— Я все приготовлю, — тут же согласился Тедди. — Кекс будешь? У нас остался кекс?
— Да, по-моему, остался.
— Я хочу, чтобы ты кое-что мне пообещал.
— Все, что хочешь, — ответил Тедди.
Роковое обещание, подумала Нэнси. Они сидели за столом. Тедди просматривал ежемесячные счета, а Нэнси пришивала именные метки на форму Виолы. Летние каникулы почти закончились, на подходе был новый учебный год. Ритм жизни Нэнси всегда определялся школьным распорядком, и теперь с трудом верилось, что настанет очередной год, окончания которого она не увидит.
«Виола Б. Тодд» — значилось на метке, как положено, красным курсивом. «Б» означало «Бересфорд» — второе имя Тедди, девичью фамилию Сильви. Отец ее был художником (очень известным в свое время, повторяла Сильви), хотя в семье не было ни одной его работы. Нэнси пришла в восторг, когда, бродя вместе с Виолой по художественной галерее Йорка, обнаружила портрет какого-то давно забытого высокопоставленного чиновника, написанный в конце прошлого века отцом Сильви. Надпись на крошечной латунной табличке внизу гласила: «Льюэллин А. Бересфорд, 1845–1903». А в углу картины виднелась призрачная монограмма из букв Л, A и Б.
— Ты только посмотри, — сказала Нэнси Виоле, — это же работа кисти твоего прадеда.
Но такая степень родства оказалась слишком далекой, чтобы взволновать Виолу.
Нэнси начала пришивать новую метку на воротничок школьной блузы, но тут же укололась иголкой. Рукодельница из нее нынче была никудышная. Вязать и вовсе не получалось. Она представляла себе, как беззвучные пчелы тайно строят соты у нее в ее мозгу.
— Не больно? — спросил Тедди, увидев у нее на подушечке пальца идеальный шарик крови.
Нэнси отрицательно помотала головой и слизнула каплю, чтобы не испачкать школьную блузу.
— Обещай мне, — продолжала Нэнси, отложив шитье, — что, когда пробьет мой час… — (Тедди содрогнулся от этой фразы), — когда пробьет мой час, ты мне поможешь.
— Помогу в чем? — Он отложил еще не проверенный счет за газ.
Он прекрасно знал, в чем.
— Когда станет совсем плохо, поможешь мне уйти, если у меня самой не получится? А плохого не избежать, Тедди.
— Может, еще обойдется.
Нэнси готова была кричать от отчаяния, когда он так маневрировал, юлил, уклонялся. Она умирала от рака головного мозга, и недуг принимал тяжелую, жестокую (сильно запущенную) форму. Доведись ей просто угаснуть и безмятежно заснуть, Нэнси сочла бы это невероятным счастьем.
— Но если мне действительно станет хуже, — упрямо продолжала она, — я хочу отойти в мир иной до того, как превращусь в слюнявый овощ. — (Хочу умереть собой, подумала она.) — Ты ведь избавил бы от страданий собаку, избавь и меня.
— Хочешь, чтобы я тебя усыпил? Как собаку? — в запальчивости переспросил он.
— Я не это имею в виду. Ты сам знаешь.
— Но ты хочешь, чтобы я тебя убил?
— Нет. Чтобы помог мне убить себя.
— А это чем, интересно, лучше?
Нэнси настойчиво продолжала:
— Только в том случае, если я лишусь последних сил и буду не в состоянии сама это сделать. Морфий или таблетки, что-то в этом роде. Пока не решила.
Или просто положи мне на лицо подушку, прижми и дело с концом, добавила она про себя. Но конечно, такое за гранью возможного.
— Безусловно, я должна все проделать сама, — повторила она. — Иначе ты пойдешь под суд, поскольку это будет убийство.
(Ну вот, она предъявила ему это варварское слово.)
— То, что ты предлагаешь, ничем не лучше, — сказал он. — Я правда не вижу разницы.
Тедди уставился на свои сцепленные в замок руки, словно оценивая, способны ли они на такое деяние. Немного помолчав, он добавил:
— Не уверен, что смогу это сделать. — А сам не смотрел на нее; смотрел куда угодно, только не на нее, и лицо его исказилось му́кой.
Ты же дал роковое обещание, думала Нэнси, пообещал сделать все на свете. Ты дал и еще одну клятву, размышляла она. И в горе, и в радости. И сейчас нас постигло горе. Самое горькое. И — подлая мысль: скольких он убил во время войны?
— Забудь, — сказала она и, потянувшись через стол, великодушно опустила свои ладони на его почти оцепенелые сцепленные пальцы. — Может, и вправду обойдется, поживем — увидим.
Тедди с благодарностью кивнул, как будто получил от нее благословение.
Чудовищный трус. Он принес гибель тысячам людей — женщинам и детям, таким же, как его жена, ребенок, мать, сестра. Ему доводилось убивать с высоты двадцати тысяч футов над землей, но убить одного человека, молящего о смерти?.. Тедди, видевший в свое время, как жизнь покидала Кита, сомневался, что сможет выдержать такое еще раз. Пусть даже и ради самой Нэнси. Он знал ее с трехлетнего возраста («жених и невеста»), всю свою сознательную жизнь, так неужели ему суждено стать ее палачом?
Раньше ему представлялось, как они спокойно доживут до безмятежной старости. Он не знал, как будет выглядеть сам, но Нэнси виделась ему раздавшейся в боках, поседевшей, с двойным подбородком. Чем-то похожей на миссис Шоукросс. С годами начнет напряженно щуриться над вязаньем или над кроссвордом из «Телеграф». Он будет копать картошку, она — выдергивать сорняки. Нэнси не увлекалась садоводством, но и не любила сидеть без дела. Они славно пройдут по жизни, а потом вместе тихо удалятся в мир иной, но теперь Нэнси собиралась оставить его одного. Тедди помнил, как Сильви была недовольна внезапным, наглым уходом Хью. Он попросту исчез, не сказав ни слова. «Уйти во тьму, угаснуть без остатка»,{125} — молча проговорил Тедди. Разве Нэнси этого не заслужила?
Нэнси поняла, что успокоение придется искать в себе. Она лежала на кровати с Виолой, а та спала, устроившись у нее в объятиях. Нэнси чувствовала себя неуютно, детская кроватка все же была мала, Виоле скоро потребуется другая, побольше, но покупать ее уже будет не Нэнси. Она читала Виоле «Аню из Зеленых Мезонинов».{126} Ане тоже пришлось постараться, чтобы у нее в железо вошла душа. Временами, если Виолу не слишком клонило в сон, она сама читала маме вслух. До чтения Виола была сама не своя — этакий книжный червь, только выражение это ей претило.
— Что тут хорошего — жить червяком? — возмущалась она.
Да хоть бы и червяком, если иначе никак, подумала Нэнси, но тут же посмеялась над собой за такие мысли.
— Без червей люди не добьются хороших урожаев, а значит, будут голодать, — рассудительно ответила Нэнси.
И напомнила себе обязательно сообщить Тедди о своем желании быть кремированной. Загореться, взметнуться к небу в погребальном костре и вернуться на землю россыпью элементарных частиц. Пусть Виола — она ведь еще совсем ребенок — никогда не терзается видениями матери, зарытой в темную, сырую могилу, где черви едят ее плоть. На сердце у Нэнси с каждым днем становилось все тяжелее. Мыслимое ли дело: думать о таких вещах (а не думать о них нельзя) — и при этом, лежа на кровати, приобнимать дочку, открывать с нею вместе книжку «Аня из Зеленых Мезонинов», видеть на прикроватной тумбочке недопитый Виолой стакан молока (какао, библиотечные книги, далее по списку). За последнее время они вместе прочли еще «Таинственный сад» и «Хайди».{127} Как на подбор — истории о сиротах, что не случайно. А дальше Нэнси планировала (если, конечно, успеет) познакомить дочь с «Маленькими женщинами»: эта повесть рассказывает, правда, не о сиротах, но зато о волевых и находчивых юных девушках. Все сестры Шоукросс обожали Луизу Мэй Олкотт.
